К детям надо строже относиться, тогда они начинают понимать эту жизнь. Так считает мать известных хоккеистов — Павла и Валерия Буре. Татьяна Львовна воспитывала сыновей одна.
— Я строгая мама. Ребята уходили в школу, а я говорила: “Не дай бог, увижу у вас что-то чужое — ластик или карандаш, — будете сильно наказаны! Хочешь что-то — заработай!” И я знала: они ничего брать не будут. Я не разрешала Пашке покупать мопед. Очень боялась: я на работе, а ребенок без присмотра — на мопеде! Так он (до чего был настойчивый!) тайком стал откладывать деньги: бабушка за каждый гол давала копеек пятьдесят, не покупал мороженое-пирожное, ходил бутылки сдавал. И купил!..
Нельзя делать из ребенка росточек комнатный: “О, бедный мой ребенок, он не поступит, надо заплатить...” Я совершенно не понимаю вот этого. Да не поступит — пускай дворником идет! Чем больше будет общаться с людьми, тем лучше узнает, что хорошо, что плохо. А то так и будет все время “бедным”. Почему Пашка с Валькой самостоятельными росли? У меня не было времени отвозить их на занятия: они — сами. И в походы — сами. Валька даже в сочинении написал — мне учительница показывала: “Я прошу тетенек и дяденек в автобусе: пожалуйста, не ложитесь на мой рюкзак, мне и так тяжело...”
Вместе со строгостью детям надо и свободу давать. И я старалась дать больше свободы, чем давали мне. Если обязывала Павла приходить не позже одиннадцати, то лишь потому, что вставал он каждый день в пять. Не позволяла с девочкой приходить на ночь: жена — пожалуйста, а девочек-то много.
С детьми с трех лет надо разговаривать как с равными. У меня случилась ошибка: была на равных, а когда ребята выросли, может, появилась материнская ревность. Пашке уже 29 было, а я все его маленьким считала: “Этого не делай”. Да пусть ошибается: учатся именно на своих ошибках. Никто на чужих ошибках еще не научился.
Сейчас я, может быть, и жалею, что отдала ребят в спорт: в 30 лет все битые-перебитые, как инвалиды — поясницы болят, ноги болят, руки болят... У Пашки ни одного пальца ровного нет, нервная система никуда. Каждая игра — напряжение. А куда бы я отдала? Может, в хор? Пашка поет. Но не было денег купить инструменты... Старалась, чтобы мальчики читали. Сама читала про войну у Жукова — специально, чтобы потом с сыновьями обсуждать. Пашка много читает и любит пересказывать. Иногда думаю: “Так, сын уже умнее тебя — нормально”. Он знает от первого до последнего нашего царя. Я не стесняюсь с ним советоваться...
Как-то я послала Вальку за помидорами, чтобы в банки закрутить. Звоню с работы — нет ребенка. Прихожу домой — нет ребенка. Бегу в магазин, а он еще в очереди стоит. Говорю: “Да плюнул бы ты!” — “Мам, ну как же? Там одни бабушки, никто не пропускает”. Бабки уже: “Ладно, бери”. Он пять часов отстоял! Вот насколько ответственные ребята были: им сказали — они должны сделать...
Мальчики не должны были бездельничать. Я приходила домой после работы, а ребята: “Ма, давай сыграем в шахматы”. Меня уже трясло от этих шахмат, честно говоря. Но играла...
Главное мое достижение в том, что сыновья стали самостоятельными. Сначала ребенку вкладываешь: это нельзя, это можно. Мы с мужем увидели, что Пашка и Валька — активные ребята. Им нужно куда-то расходовать энергию. Улица очень мало может дать. Лучше отдать ребенка в спорт, например. Если он с раннего возраста занят делом, то когда вырастет — он уже знает, что надо трудиться, а не жить за чей-то счет. Всего должен добиваться сам. Пашка лет с семи, когда у него что-то не получалось, говорил: “Ма, если не стану спортсменом, пойду лес рубить, пойду куда угодно, но добьюсь, чтобы зарабатывал и вам помогал...”
Теперь каждый старается ребенка тащить с собой в компанию... У родителей — свои разговоры. И хотя дети больше знают, но все равно родители должны оставаться для детей ро-ди-те-ля-ми. Допустим, мы разговариваем о сексе. 13-летние это знают, но нельзя еще на равных обсуждать такие вопросы. Ребенок должен жить в кругу друзей. Сейчас некоторые сидят дома, за забором километровым, и просто не знают, что такое друг. Пускай ребята приходят домой! У нас порой на кухне собиралось человек десять: мы пили чай, беседовали. Даже сейчас они приходят ко мне — невест показать... Правда, со временем стали выясняться некоторые подробности: когда у нас собирались ребята, я не разрешала ни выпивать, ни курить. И вот уже взрослым Пашка признался, как совсем маленьким с друзьями попробовал портвейн. Вальке скоро тридцать. Он не курит. Ну, может выпить вино красное...
Как объяснить детям, что отец больше не будет жить с нами, если было ясно, что он влюбился в другую женщину?! Они знали это — они ее просто видели. Валька еще маленький был. А Пашка тяжелее переживал развод. Как-то говорю Паше: “Ты общаешься — дети что-то говорят? Тебе как?” Он говорит: “Мам, мне больно”. Может быть, поэтому до сих пор не женат — не хочет, чтобы дети страдали, если что. Я никогда не запрещала общаться с отцом: отец есть отец. Когда были чисто мужские вопросы, они советовались с отцом. И потом, я не хочу сказать, что у меня муж негодяй был. Он все оставил в доме. Ушел гол как сокол. Конечно, раньше злость была. Сначала хотела сменить фамилию. Потом думаю: ну что я буду детям жизнь кувыркать?.. Прихожу домой расстроенная. (А они видели, как тяжело мне, и изо всех сил старались помогать.) Чувствую, чем-то полусырым пахнет. Это ребята таких блинов напекли. Но мы их хорошо ели. Пашка торт научился делать: кекс из пачки замесит — и в духовку. На Пашке больше ответственности было: он взрослый, на три года старше. Считал себя настоящим семьянином — Вальке строго так: “Пропылесось, помой посуду”. Сама на работу бегу, мне некогда, а Пашка Вальку в сад отводил и приводил, как папа. Конечно, было всякое: Валька как-то зимой в реку провалился, и Паша вытаскивал его. Я очень рада, что и сейчас дружат.
Помню, в вузе мне плащ-болонью хотелось. Это был шик-модерн. Папа мог купить их сто штук, но сказал: “На каникулах заработай 50 рублей и купи, дорогая”. Раньше я могла сердиться за это. Теперь — очень благодарна, потому что, когда разошлась с мужем и денег стало мало, я уже знала: я могу трудиться — могу делать любую работу, не стесняясь. Была начальником планового отдела, а вечером мыла полы: не хватало денег. Некоторые говорили: “Ой, как же так?!” Отвечала: “Да вот так”. Потому что у родителей не просила ни-ког-да, никогда им не жаловалась. Потому что они сказали: “Когда выходила замуж за спортсмена, тебе говорили? Говорили. Вот и живи”. А прокормить двоих детей — это непросто. Мне хотелось им что-то купить. Но как? Сама ходила 10 лет в одном пальто и осенью, и зимой. Ребята не капризничали — знали, что мне тяжело. Чтобы они сказали: “Мама, я это не буду носить” — такого не было. Потом все лучше, лучше с деньгами становилось. Дети стали зарабатывать. Сначала Пашка — с 14 лет. У меня дети в этом отношении честные: у нас деньги всегда лежали в одном месте. И когда даже Пашка зарабатывал 120 рублей, он брал себе только десять. Остальные деньги были в дом. Уже даже 250 зарабатывал — и 30 рублей только брал. И Валька потом тоже из 120 десять только брал. Был случай: Пашка выиграл первенство мира — выдали ему премию, он подходит и говорит: “Ма-а, ну давай хоть пополам”. Я: “Господи, ради бога, забирай хоть все!” Когда Пашка поехал впервые за границу, он привез мне на день рождения кожаную куртку, а себе — ничего.
С 14 лет я ребят уже мало видела: круглый год на сборах. Конечно, как матери хотелось бы, чтобы дети жили поближе. То, что Пашка будет жить тут, в России, — это уже сто процентов...
У Вали трое детей. Мне нравится, как Валька их воспитывает. Это не целование. Строгий и справедливый: Леве было два года, Наташке — четыре, они поели, сказали “спасибо” и отнесли свои тарелочки в мойку. Они ни в коем случае не говорят “дай”, обязательно — “пожалуйста”... Паше уже 33 скоро, но когда с семьей получится — не знаю. Поэтому душа больше болит за него. Он говорит: “Мам, могу хоть сейчас жениться, но зачем это надо? Я хочу так, чтобы уже на всю жизнь, чтобы семья, дети — все было нормально, не бегать к одной, к другой...” И мне хочется, чтоб уже была одна девочка. Но у него так: то одна, то другая, то десятая... Никак не может определиться. Порой, глядя на мою реакцию, Пашка говорит: “Ма, у тебя вид такой строгий. Ты так смотришь!” Я отвечаю: “Значит, вообще у меня вид такой”. Конечно, мне может и не нравиться какая-то его подружка, а делаю вид, что нравится... “Тебе нравится? Значит, и мне будет нравиться”. В принципе все девочки, которые были, неплохие, но хочется постоянства, и еще... русскую хочу. Чтобы она была хорошей, ухаживала за ним, чтобы я уже как-то успокоилась. Мне как матери кажется, что ему не хватает тепла — именно женского, материнского такого. Паше нужна сильная личность, интересная женщина. Чтобы быть с ним, надо постоянно учиться. Он тот человек, который не любит стоять на месте.
