В воскресенье, 6 июля, за 10 дней до своего 75-летия, Андрей Дементьев получил литературную премию имени Лермонтова.
- Это случилось в Тарханах. Мы приехали вместе с Игорем Шкляревским и Иосифом Кобзоном на Лермонтовские чтения. Потрясающие впечатления! На поляне, расположенной амфитеатром, собралось тысячи три. Организаторы праздника закатили костюмированный бал с полонезом, мазуркой. Директор музея Лермонтова Тамара Михайловна Мельникова потом представила нам танцевавшую молодежь. Оказалось, все они работают в музее садовниками, электриками, экскурсоводами.
— Ты знал, что едешь получать премию великого поэта?
— Нет. Ее присуждают уже четвертый год. Союз писателей России и Лермонтовский комитет дали мне премию за книгу “У судьбы моей на краю”. Я счастлив, потому что Лермонтов — мой любимый поэт.
Книга “У судьбы моей на краю” выдержала 6 изданий. После презентации книга Дементьева “Виражи времени” выдержала пять изданий — по 5—8 тысяч каждый тираж. Как-то жена поэта Аня Пугач мне сказала: “Книжный магазин на ул. Горького — наш любимый, поскольку работает до часу ночи. Мы, возвращаясь откуда-то, с удовольствием заезжаем и узнаем, как идут книги Андрея. И радуемся: на его книгах обычно стоят наклейки: “Лучшая продажа...”
Вернувшись из четырехлетней творческой командировки в Израиле, Андрей должен был вести передачи на телевидении. Но там оказался свой расклад. Андрей решил вернуться на радио. Он говорит:
— Негоже сидеть без дела и вспоминать, кем ты был в той жизни, и думать, как тяжело жить сейчас. Это смешно. Надо заново начинать. Да стоит ли жалеть о работе на телевидении? Я почти не включаю “ящик” — сплошные убийства и пошлая реклама. Совершенно исчезли программы и фильмы, где бы просто рассказывали о любви к детям, о рядовых семейных проблемах, просто нормальные фильмы, далекие от криминала. Мир разрушен. Но поэзия еще дает о себе знать. В “Профиздате” вышел том в серии “Поэзия XX века”, где стихи Блока, Бунина, Ахматовой, Маяковского, Мандельштама, Есенина... Из современных там только Окуджава, Евтушенко, Ахмадулина и я. Тиража в 12 тысяч не хватило. Собираются доиздать.
— Андрей, куда исчезают Атлантиды? Где былое притяжение к журналу “Юность”? Во времена редакторов Бориса Полевого и Андрея Дементьева этот журнал был очень популярен.
— Когда я бываю за рубежом, то наши бывшие соотечественники спрашивают меня: “А что с “Юностью”?” К моему удовольствию, иные из уехавших привезли с собой подшивки “Юности”. Меня это тронуло до глубины души. По той почте, которую я имею, могу сказать, что нас на “Радио России” слушают 70 миллионов. Это первая кнопка радио по субботам. Передача повторяется по воскресеньям. Я хорошо знаю, как и чем живет Россия. Люди хотят простоты человеческих отношений, без чернухи, без порнухи, без выпендрежа — короче, без распада. Люди — и молодые, и пожилые — Богом запрограммированы на волне чистоты, милосердия, доброты и любви. Все это необходимо сейчас как воздух. Каждое второе письмо ко мне кончается признанием: “Вы нам даете то, чего нам не хватает”. Я хотел бы, чтобы журнал “Юность” возродился именно на этой волне — человеколюбия и чувства прекрасного.
— Знаю, ты много ездишь по России. Где был в последний раз?
— Недавно побывал в Торжке на Пушкинском празднике. Торжок — старинный городок, но, к сожалению, он тоже начал портиться — сказываются дурные привычки богатеньких. Но все-таки на радость высятся на берегу Тверцы храмы, соборы невероятной красоты. Каким-то чудом сохранилось в Торжке искусство золотошвей. Когда-то Пушкин привез из Торжка два расшитых золотом пояса для княгини Вяземской. Она с удивлением сказала поэту: “Александр Сергеевич, зачем же вы такие дорогие подарки привозите?” Представь, какая это была красота! Получил и я на память платок, расшитый современными золотошвеями.
— Ну и как Торжок празднует день рождения великого поэта?
— Замечательные на тверской земле праздники — я на многих бывал. Стекаются тысячи людей. На этот раз я обомлел: на сцену вышли красивые девчонки в нарядах XIX века, а мальчишки во фраках. Читали его стихи, отрывки из писем. Танцевали бальные танцы — мазурку, полонез... Было множество цветов. Конечно, на все нужны деньги — и кто-то помог. Радостно, что столько искренности и души в этих торжествах.
В двух километрах от Торжка — могила Анны Петровны Керн. Представь, туда приезжают свадьбы, молодожены с цветами идут к ней, как к Вечному огню. На набережной — памятник Пушкину — прекрасная работа скульптора Олега Комова.
Жена Дементьева Аня по секрету сказала, что около памятника к Андрею подошли ребята и с его разрешения спели ему “Многая лета”. Я спросила ее, какими витаминами она кормит Андрея, чтобы не появились признаки возраста. Его серые глаза все еще сияют молодым светом. И она ответила мне просто: “Андрея спасают его истоки — русская тверская природа”.
Сам поэт о своем неувядающем жизнелюбии сказал:
— Свой юбилей воспринимаю с юмором. Чисто физически, морально и, говорят, внешне я никак не совпадаю со своим серьезным возрастом. Энергии много — тьфу-тьфу, постучу по дереву, — книги выходят. Откуда все это во мне? Думаю, от моих предков-долгожителей. Люблю жизнь. Каждый раз, просыпаясь, я благодарен всему сущему: светит ли солнце, идет ли дождь, падает ли снег — все это проходит через меня. Счастлив, что живу. Каждый день — это новое открытие. Сегодня вот у тебя встретил Женю Евтушенко, и это для меня приятная неожиданность. Мы с ним Раки. А Раки — хорошие люди. Один симпатичный известный писатель — увы, его уже нет на земле — сказал мне однажды: “Раки — это люди, которые не делают подлостей”. Поздно ночью, когда я наконец ложусь, меня вдруг тревожит мысль: боже мой, все ведь это может закончиться внезапно, в любой момент. Однажды написались строки: “Как важно вовремя успеть сказать кому-то слово доброе, ведь все порушить может смерть”. А как передать свое состояние, когда сообщают: тот умер, другой — а они моложе меня.
И каждый новый день для меня счастье, подарок. Живу с ощущением бесконечных подарков. Мне их дарит природа, которую я бесконечно люблю, люди. Минуты и часы общения с ними — это и есть благо. Новые книги, стихи — только частица этой большой радости.
— Андрей, почему не говоришь о женщинах?
— Да я только о них и говорю в стихах. Женщины, которых я любил, мне милы и дороги поныне, даже и вдали — они богини, женщины, которых я любил. Возможно, есть удачники, они любят единственную женщину. Я влюблялся рано (смеется), еще в начальной школе. Влюблялся и женился. А потом расходился. Иногда это были тяжелые разводы, ведь разрываются по-живому две судьбы. Все кровоточит. Тяжело. Натура моя от этих треволнений заимствовала, к счастью, только свет этой любви. Плохое, тяжкое не вспоминаю, не храню в себе. Остается свет от тех мгновений, когда я любил и был счастлив. Пусть неделю, год счастлив. Это стоит дорогого.
Смею думать, что я своим женщинам тоже приносил свет. Любовь без этого света не любовь.
— Всегда приятно видеть вас с Аней. Вы всегда на подъеме, с доброй улыбкой на лице.
— Сейчас мне хорошо. Моя последняя жена Аня Пугач — тоже Рак. Два Рака в одной семье — случай тяжелый. Но мы, Раки, не злопамятны, забываем обиды и помним только добро.
— Андрей, журнал “Юность” тоже был твоей любовью. Многие авторы получили ветер под крыло именно в юности. Помнят ли они про это?
— Читаешь иногда в интервью известного автора, что он однажды проснулся знаменитым, и не называет колыбель, где он “проснулся”. Меня это обижает. Ты проснулся на страницах этого издания. Скажи об этом.
Поэтов Бог бережет, но не избавляет от врагов, от завистников и бандитов. Андрея Дмитриевича, добрейшего человека, бесстыдно ограбили — забрали все, даже костюмы, в которых он выходил к слушателям. Да и слушатели поэта бедствуют, но сохраняют в душе, как и поэт, потребность любить, надеяться на лучшее и прощать. Сегодня “МК” говорит ему:
— Многая лета, Андрей. Будь всегда!
НОВЫЕ СТИХИ
Наша жизнь немного стоит.
И к тому же коротка.
Вся Россия тяжко стонет
В стыдной роли бедняка.
Наша жизнь немного стоит,
Как недорог честный труд.
Нас то гимна удостоят,
То в заложники берут.
* * *
Кто на Западе не издан,
Тот для наших снобов ноль.
Я ж доверил русским избам
И любовь свою и боль.
Исповедовался людям,
С кем под небом жил одним.
Верю я лишь этим судьям.
И подсуден только им.
Не косил глаза на Запад.
Не искал уютных мест.
И богатств здесь не нахапал.
Нес, как все, свой тяжкий крест.
И России благодарен,
Что в цене мои слова.
Что они не облетают,
Как пожухлая листва.
МЕРТВОЕ МОРЕ
В Мертвом море столько соли,
Сколько мрака в темноте.
Ты — как лодка на приколе —
Отдыхаешь на воде.
Под тобою только камни
Да просоленный настил.
А вдали валун, как мамонт,
Бивни в воду опустил.
А вдали пустынный берег.
Иорданская земля.
Ты не хочешь мне поверить,
Что сейчас туда нельзя.
Что обманчив тихий берег.
И жестоки времена.
Невзначай еще подстрелят.
Разбирайся, чья вина.
Ведь не зря на этом месте
Был Содом — библейский град.
И плывет со мною крестик.
И плывет с тобой мой взгляд.
* * *
Разворована Россия.
Обездолена страна.
Никого мы не просили
Жизнь менять и времена.
Но уже нам жребий роздан.
И подсунут новый миф...
Так же вот крестьян в колхозы
Загоняли, не спросив,
Как теперь нас гонят к рынку,
Будто к собственной беде.
Ты ловись, ловися, рыбка,
В мутной рыночной воде.
И уж вы “не подведите”,
Олигархи-рыбаки...
Я иду к строке на митинг
Всем запретам вопреки.
* * *
Встретил друга.
Постояли, помолчали.
Видно, говорить нам стало не о чем.
Не попросишь: “Утоли мои печали...” —
Если у него на них свой перечень.
Не обижусь.
Да и он, наверно, не обидится.
Жизнь такая —
Все мы ею озабочены.
Хорошо еще, что удалось нам свидеться.
Ныне все мы у судьбы чернорабочие.
Будь здоров, земляк!
До новой встречи разовой.
Я в стихи...
А ты в свой мир уходишь квантовый.
Если можешь,
Никому об этой встрече
не рассказывай.
Потому что оба мы с тобою питекантропы.
