Двери особняка в глубине Новинского бульвара не закрываются ни на секунду. “Кто там?” — кричит Глазунов через весь дом в сторону прихожей. “Студенты”, — доносится ответ. Опять звякнул колокольчик. “Илья Сергеевич, к вам вчерашний человек”. — “Тащите книгу!” И уже мне:
— Вчера ночью заработался, решил прогуляться до гастронома на Калининском. Подходит человек: Илья Сергеевич, мол, давно вас поджидаю, хочу подарить раритетные книги из царского дворца в Ливадии. Смотрю — действительно, два тома исторических хроник за 1877 год, с вензелем Романовых. Ну я, конечно, такой подарок просто так принять не могу. Взамен — мой альбом, он, между прочим, тоже недешевый.
Все знают страсть Глазунова к антикварным вещам, и такое впечатление, что редкие вещи сами к нему липнут. В окружении раритетов в мастерской стоит несколько незаконченных картин. Последняя изображает белокурую женщину, смотрящую с балкона на поросший лесом овраг.
— Я специально ничего не готовлю к открытию галереи. Идет обычный процесс. Но с последней выставки сто новых работ уже есть, еще двести — в голове. В экспозицию возьму картин сорок, которые никто еще не видел. Из всех моих четырех циклов. Первый — это великая Россия, ее история, героическая и трагическая. Еще один цикл — о городе глазами современника. Естественно, меня не перестают волновать петербургские образы Достоевского. И последнее — портреты.
— Так когда же ваша галерея на Волхонке откроется? Я слышала — в сентябре?
— Я бы сам хотел знать. Вот, кстати, пользуюсь случаем. Я бесконечно благодарен Юрию Лужкову и мэрии и протестую против некоторых журналистов, которые пишут, что Москва дарит Глазунову галерею. Глазунов дарит свои работы Москве и России. Те, которыми я завоевал мир, которые видели миллионы зрителей во всех странах. Галерею обещали открыть ко Дню города, но, видимо, не успеют.
— У вас сейчас самые жаркие дни — идет прием в Академию живописи, ваяния и зодчества?
— А вот приходи в субботу — как раз попадешь на собеседование с поступающими. Они, “подлецы” (это я любя!), наизусть выучивают, кто мои любимые художники. И отвечают: из русских — обязательно Васнецов, Врубель. Из западных — Эль Греко. Но я их ловлю просто: чуть в сторону от вопроса — и сразу видно, кто сколько знает.
— Много талантливых ребят?
— Есть, и очень даже талантливые. Особенно из провинции.
— Говорят, вы пишете еще и книгу?
— Очень хороший вопрос. Эта тема меня давно распирает, с середины 60-х. Книга действительно пишется. Это исповедь и гражданина, и художника. Называется — “Россия распятая”. В этой книге — мои сто жизней (мне кажется, я действительно столько прожил). Но молю Бога, чтобы дал еще: я должен все начатое закончить. И галерею открыть, и академию совсем на ноги поставить, и книгу закончить. Сейчас — уже в августе — должны выйти первые два тома. Всего будет четыре.
— И наконец, раскройте интригу. В нашей же газете прочла о съемках сериала, где один из героев списан с вас, причем эту роль исполняют сразу оба актера Лазаревы — отец и сын. Илья Сергеевич, колитесь: была ли у вас с Лаврентием Берия одна любовница на двоих?
Глазунов разводит руками:
— Ну скажи, что мне делать? В суд подать?
— Может, отнестись к этой новости с юмором...
— Тогда так. Заявляю, что мне, конечно, очень жаль, но в своей жизни я не встречался с Лаврентием Берия по причине малолетства. В те времена меня интересовали не толстушка Маша, которая, видимо, была привлекательной женщиной, раз на нее обратил внимание сам Берия, а мои оценки в художественной школе в Ленинграде. И в Москву, насколько помню, я впервые попал уже в сознательном возрасте. Меня играют целых два актера Лазаревых? Я сожалею, что не три: надо было режиссеру этого фильма взять еще грудного младенца и снять его сидящим на коленях Дзержинского...
