Уютный домик среди живописных холмов штутгартской элитной окраины со скромной табличкой у ворот: “Роммель”.
Здесь живет бывший обер-бургомистр Штутгарта 75-летний Манфред Роммель, сын легендарного фельдмаршала Третьего рейха Эрвина Роммеля. Громкая фамилия отца всегда привлекала в этот дом известных людей и журналистов. Не был исключением и я, избрав для визита день незадолго до 20 июля — памятной даты в истории Второй мировой, когда свершилось неудачное покушение на Гитлера группы офицеров вермахта. Блестящий полководец, прозванный Лисом пустыни за свою победоносную кампанию в Африке, Роммель не был участником заговора, но стал его невольной жертвой.
Эрвин Роммель — одна из наиболее ярких и трагичных фигур в истории Второй мировой войны. Прославился в африканской кампании против англичан, которая принесла ему прозвище Лис пустыни. В январе 1944-го Роммель был назначен командующим группой армий на севере Франции. Дважды, 17 и 29 июня, Роммель и фон Рундштедт встречались с Гитлером, пытаясь убедить его прекратить войну. 17 июля Роммель был тяжело ранен, когда его автомобиль был обстрелян британским самолетом. 20 июля состоялся знаменитый “путч генералов”. После провала заговора один из умиравших в агонии участников назвал имя Роммеля, который в это время находился дома, в Ульме, на лечении. Судьба полководца была предрешена...
В гостиной Манфреда Роммеля бросается в глаза обилие книг. В основном мемуары о легендарном отце и литература о Второй мировой войне. За стеклом книжных полок портрет самого фельдмаршала Эрвина Роммеля (оригинальный снимок любимого фотографа фюрера — легендарной Лени Рифеншталь) соседствует с портретом маршала Жукова, а среди книжных корешков просматривается “Немецко-русский словарь”.
— Вы знаете русский язык, господин Роммель?
— Это не я, это моя жена Лизелотте. Она четыре года брала уроки у одной русской белоэмигрантки и, надо сказать, весьма неплохо говорит по-русски. Я же знаю всего лишь несколько слов и поговорок. Например, “Терпи, казак, атаманом будешь” или “Кто не работает, тот не ест”.
Я три раза бывал в России: дважды в Москве и один раз — в Волгограде. Москва ведь побратим Штутгарта, и я к вам ездил с официальными визитами.
— Откуда у вас портрет маршала Жукова?
— Портрет мне подарила его дочь. Она гостила в Германии у знакомой немки из России, и та организовала нам встречу. Она вспоминала времена, когда ее отец был министром обороны СССР, рассказывала о нем... Жуков — самый значимый полководец Второй мировой войны. Мой отец тоже очень высоко ценил его полководческие способности, особенно за Сталинградскую операцию. А при организации немецкой обороны в Нормандии он внимательно изучил опыт Жукова в Курской битве и даже кое-что у него позаимствовал.
— Вижу, у вас тут немало книг об отце...
— Да, многие пишут о фельдмаршале Роммеле, но многие из этих авторов и пороху-то в той войне не нюхали. Поэтому я особенно ценю воспоминания двух британских генералов — Десмонда Янга, воевавшего против моего отца, и Дэвида Фрэйзера. Я лично знаком и поддерживаю отношения с сыном генерала Монтгомери и детьми других союзнических военачальников.
— Есть версии, что вашего отца склонили покончить жизнь самоубийством из-за того, что он был втянут в заговор против Гитлера. Например, сын одного из заговорщиков, генерала фон Штюльпнагеля, Вальтер, уверен, что, не будь ваш отец ранен за три дня до покушения, он непременно бы примкнул к заговорщикам...
— Мой отец очень хорошо знал и уважал Штюльпнагеля. Но к заговору 20 июля это никакого отношения не имеет. Он опасался смерти Гитлера, считая, что мертвый фюрер может стать опасней живого, что это приведет к хаосу.
Тем не менее он рассказывал о своих планах капитуляции на Западном фронте. Об этом незадолго до 20 июля он говорил с различными военачальниками и даже генералами СС. Он открыто говорил и писал самому Гитлеру, что война проиграна.
— Но он лично знал Штауффенберга*?..
— Да, они знали друг друга еще по Африке. Несомненно, мой отец знал или догадывался о планах заговора, но не состоял в нем. Свой долг он видел в скорейшем завершении войны. Мой отец хотел, чтобы во избежание бессмысленных жертв западные союзники вошли в Европу, а не завоевывали ее.
— Чего, собственно, планировали добиться заговорщики, убрав Гитлера?
— В Германии тогда очень боялись — и небезосновательно — прихода русских. Ведь немцы осознавали, что первыми напали на СССР и каких жертв стоила война вашей стране. Многие боевые офицеры являлись свидетелями геноцида, чинимого эсэсовскими зондеркомандами на советской территории.
Главной целью заговорщиков была ликвидация Гитлера и завершение войны до вступления Красной Армии на немецкую территорию.
— Известно, что последний раз вы видели своего отца, когда его увозили эсэсовцы. Это было вскоре после покушения на фюрера...
— Утром того дня мой отец сказал, что, вероятно, уже сегодня его не будет в живых. Когда пришли за ним, он попросил дать ему десять минут на прощание с семьей. Ему это позволили. Он сказал мне, что его обвиняют в заговоре против Гитлера и в списках заговорщиков он якобы являлся кандидатом на пост премьер-министра. Но я думаю, что вряд ли Штауффенберг предложил бы отцу какой-то пост в новом правительстве и вряд ли отец согласился бы.
— Несмотря на это, Эрвин Роммель был убит по приказу Гитлера...
— Принимая во внимание отцовские военные заслуги, фюрер дал ему шанс: если он отравит себя сам, тогда не будет преследований ни семьи, ни близких сослуживцев. Гитлер также обещал похоронить его с почестями.
Моя мать настаивала на том, чтобы до прихода союзников я никому не рассказывал об этом разговоре. Люди, забиравшие отца, сказали нам, что будет телефонный звонок из госпиталя — с сообщением о его смерти “в результате кровоизлияния в мозг”. Дальше все происходило очень быстро. Мы вышли на улицу, где нас ожидала машина. Дом был оцеплен подразделением СД. Отца увезли. И через двадцать минут нам позвонили...
Похороны отца Гитлер превратил в грандиозное пропагандистское шоу. Он даже хотел похоронить его в Берлине, но моя мать отказалась. Гитлер настолько заигрался, что направил маме телеграмму с соболезнованиями.
— И как она на нее отреагировала?
— Никак, поскольку сильно боялась — за семью, за меня, что и меня тоже могут забрать...
— Но вас не тронули?
— Я тогда числился в фольксштурме, а затем меня перевели в пехоту и отправили на фронт. Наша часть выглядела абсолютно жалкой: старые французские винтовки, чешские шинели и дырявая обувь... Французы преследовали нас по пятам. В какой-то момент я и один мой товарищ оставили свои винтовки и рюкзаки со снаряжением и дезертировали. Мы бежали обратно в Ульм, где уже находились союзники.
— Ваш отец был профессиональным военным и оставил по себе хорошую память даже у своих противников. А какие воспоминания у вас остались о нем как об отце семейства?
— Он был очень привязан к своей семье и каждый день писал моей матери письма с фронта. Прощальные письма из Африки... Но ему повезло, и он вернулся оттуда живым.
Мы не много времени проводили вместе — в эти дни он брал меня с собой на лыжные прогулки. Для меня это было пыткой. Отец еще в Первую мировую командовал горнострелками, был отличным лыжником. Кататься на лыжах он отправлялся перед рассветом и часы напролет мог скользить по снегу. Когда я его умолял вернуться домой, он отвечал: “Кто много болтает, тому нечем дышать”. В Австрии он даже организовал лыжный клуб военных.
Во времена африканской кампании отец раз в полгода приезжал на несколько дней в Германию для встреч с Гитлером в его штаб-квартире. Во время этих визитов он на два-три дня заглядывал домой. Приводил в порядок свои дела или же отправлялся на охоту.
— Лис пустыни был охотником?
— Отец увлекался математикой и естественными науками. Что касается политики — она его не интересовала, хотя он весьма неплохо разбирался в мировой экономике. Он также любил сооружать модели судов. Но настоящей его страстью была охота. Ею он увлекся годам к сорока.
Стены нашей квартиры были увешаны охотничьими трофеями. Отец даже распорядился снять портреты родственников и украсить стены чучелами оленьих и кабаньих голов. Вместо портрета моей матери он собирался повесить голову косули, но мама возмутилась, и он оставил эту затею...
— Вы тоже ходили с ним на охоту?
— Да, я должен был бегать за ним по пятам, перезаряжая в общей сложности три ружья. Не скажу, что делал это с превеликим удовольствием, поскольку сам по натуре не являюсь охотником.
— Что-то в вашей квартире не видно отцовских охотничьих трофеев...
— Я роздал их любителям подобных сувениров. Думаю, что отец простил бы меня за это. Если бы это была моя собственная добыча, то они, может быть, и представляли бы для меня ценность. А так... У себя в доме я оставил только парочку раскидистых оленьих рогов — в прихожей, как вешалку.
— Как Лис пустыни относился к шнапсу?
— Он не переносил алкоголь и старался не пить. Но, “приняв для настроения”, становился необычайно дружелюбным. Как-то они с матерью попали на пикник, где отец после двух стаканов в компании унтер-офицеров своей части неожиданно поднялся и заявил во всеуслышанье: “Меня зовут Эрвин”. И предложил всем называть его на “ты”.
— Подействовало?
— Нет. Никто так и не решился перейти с ним на короткую ногу, хотя он и был чрезвычайно скромным человеком. Мой отец вообще не любил великосветскую жизнь. Не любил выходить в город. Там его узнавали и тыкали пальцем: “Смотри, вон Роммель идет!” Многие хотели получить автограф. Даже главные его противники — англичане — считали его, как сейчас принято говорить, звездой. Его портрет в военное время появился даже на обложке журнала “Тайм”.
— Вы невоенный человек, и это довольно странно. Сын фельдмаршала избрал цивильную службу?..
— Я был остер на язык, и отец справедливо полагал, что в армии у меня будут конфликты с начальством. Я и вправду не выносил подчиняться. Когда мне исполнилось пятнадцать, меня зачислили в фольксштурм, в ПВО, где один унтер-офицер пытался сделать из меня “образцового солдата”. Унтер требовал, чтобы я каждое утро приносил ему тазик с водой, и для этого приказывал дневальному будить меня в пять утра. Я выполнял этот приказ, но предварительно помочившись в тазик, уже полный воды... Мысль о том, что унтер умывается моей мочой, придавала силы целый день сносить его террор.
Я рассказал об этом отцу, и он решил, что мне следует искать другую профессию. Предложил, чтобы я стал врачом. Однако меня всегда пугали ужасные медицинские термины на латыни. Поэтому, как и все ни к чему не способные люди, я стал юристом...
— У вас сохранились отцовские реликвии?
— Я все передал Музею истории Штутгарта. И маршальский жезл, и ордена, и некоторые грамоты, а также подписанные отцом документы, в том числе и его последний отчет Гитлеру.
— А подарки Гитлера? Ведь долгое время Эрвин Роммель являлся любимцем фюрера. Чем, кстати, была вызвана эта “любовь”?
— Военными победами, разумеется. Гитлер уважал моего отца как военачальника. Кроме того, Эрвин Роммель был голубоглазым блондином, воплощением представлений Гитлера об идеальном арийце. А ведь отец никогда не был нацистом, не состоял в НСДАП**...
До сентября 1942 года его принимали в штаб-квартире фюрера с очень большими почестями — в отличие от генералов, сражавшихся в России. Гитлер подарил моему отцу свой портрет с автографом, а также “Майн кампф” с посвящением. Портрет висел в нашем доме до 1945 года. Но все забрали в качестве сувениров американцы. Они приходили к нам домой, чтобы заполучить что-нибудь принадлежавшее Лису пустыни. Они взяли сапоги отца, его военную форму и много других вещей. Орденов не нашли, потому что те были хорошенько припрятаны.
Надо сказать, что, хотя отношение американцев к памяти отца было очень уважительным, мама постоянно ругалась с назойливыми янки. Да и какой женщине понравится, если в дом являются незваные гости и норовят утащить вещи покойного мужа...
— Как вы думаете, почему Гитлер не послал Роммеля воевать на Восточный фронт, ведь начиная с 1942—43 годов исход войны решался именно там?
— Гитлер раздумывал на сей счет и даже разговаривал с отцом на эту тему. Однако фюрер все же считал, что опыт моего отца позволит ему вести более успешно боевые действия против американцев и англичан. Кроме того, еще в 1943 году отец сказал Гитлеру, что эту войну невозможно выиграть. Тот ответил: “Запомните — со мной никто еще не заключал мир”.
— Почему вы стали политиком?
— Я получил юридическое образование, затем стал чиновником, много работал с политиками, а впоследствии работал и при канцлере. Долго размышлял, к кому податься: к социал-демократам или же в Христианско-демократический союз. Но поскольку в ХДС было много друзей моего отца, то я выбрал его.
— Вы составили книгу крылатых выражений. Какой ваш самый любимый афоризм?
— Он принадлежит перу австрийского литератора Карла Крауса: “В сомнительных ситуациях я всегда поступаю верно”.
— Как это возможно?
— Просто. Нужно бросить монетку: орел или решка?
— Вы так поступали?
— Да, при компьютеризации штутгартской горадминистрации. Когда эксперты прожужжали мне все уши и я уже вообще с трудом что-либо понимал. Я взял и бросил монетку.
— И как?
— Очень удачно. Система бесперебойно работает до сих пор.
— Говорят, вы славитесь хорошим чувством юмора, любите анекдоты... Может, расскажете один, на прощание?
— Хорошо. Его я услышал от председателя профсоюза транспортников Новосибирска, приезжавшего к нам в составе одной делегации.
Водитель автобуса и поп попадают в рай. Поп пытается первым войти в Царствие Небесное. Однако апостол Петр первым приветствует водителя и говорит ему: “Я позабочусь, чтобы ты получил здесь приличный уголок”. Поп обиделся: “Всю жизнь я восхвалял Бога, а теперь этого водилу впускают раньше меня!..” Апостол Петр отвечает: “Когда ты вещал о Боге — все твои прихожане молчали. А вот когда он садился за баранку — все его пассажиры начинали молиться Богу”.
*Клаус Шенк фон Штауффенберг, полковник, начальник штаба Резервной армии, ключевая фигура июльского заговора 1944 года.
**НСДАП — Национал-социалистическая рабочая партия Германии (National-Sozialistische Deutsche Arbeiterpartei), партия, созданная Гитлером в 1920 году и правившая в Германии с 1933 года до разгрома Третьего рейха в 1945-м.
