После нескольких местных легенд на этих тонких деревянных дощечках, вздрагивающих даже от ветра, невольно подкашиваются ноги… Как бы мост ни реконструировали, на нем продолжают погибать люди. Даже в милиции не знают, почему это происходит. Люди падают с моста по ночам, и истории их смерти скрывают холодные воды реки. В безлунную ночь, говорят, возле моста слышны пронзительные крики, похожие на блеяние козы и человеческий плач…
Впрочем, общения с потусторонним миром можно ожидать здесь не только на мосту. Само загадочное название подмосковного поселка — Марс — разжигает фантазию.
Возле моста загорало существо “неземной красоты”.
— Я могу рассказать че хошь! — “марсианин” дядя Миша почесал небритую щеку и сверкнул одиноким зубом. — Запишите меня на ваше радио.
— Мы, дядя Миша, из газеты…
— А… вон оно как. Так че рассказать-то?
— Почему поселок так странно называется — Марс?
— А пес его знает. Давно это было, никто нынче и не вспомнит. Марсом поселок еще до войны с немцами окрестили…
Наш собеседник хлопнул себя ладонью по загорелому пузу:
— Колхоз тут был раньше. Я там трактористом работал. А таперича трактор стоит сзади дома — и делать ему нечего. Нет работы, понимаешь? Ежели только калымная какая подвернется… Раньше, при колхозе и при советской власти, порядок был. И коровы доились, и сено косилось, и все убиралось… А сейчас все позаросло, где ни пройдешь — о крапиву общикаешься, — “марсианин” демонстрирует крапивные волдыри, а заодно и блеклую наколку “не забуду мать родную”.
— Мы раньше и косили, и жали, и всегда не хватало рабочих рук. Это я вам честно говорю. А сейчас рабочие руки никому не нужны. Нынче — бардак везде. Так и напишите, что нет жизни на Марсе, — дядя Миша обреченно машет рукой, в которой держит пустую пластиковую бутыль из-под пива. Мы вежливо прощаемся. “Марсианин” остается загорать возле злополучного моста.
— Это неправда, что на Марсе нет жизни, — возражает шестнадцатилетняя Юля, которая и привела нас к загадочному мосту. — Просто так кажется пенсионерам, уже прожившим свой век. Им вообще по жизни грустно. А Марс — это прикольно! Когда просишь шофера остановить автобус в Марсе, он всегда шутит: ну, марсиане, на выход! Мы тут с ребятами тусуемся, слушаем радио и смеемся: “Ну и жизнь пошла на Марсе! Мама держись, папа дрожи! Жаль, что редко бывает такая жизнь!” Я в этом поселке родилась и выросла. Но меня родители возили в разные города. Так вот я нигде еще не видела такого чистого снега и таких ярких звезд, как здесь…
Родители Юли — исключение из “марсианского” правила. Больше никто на этом островке умирающего социализма не отличается “рыночным” складом ума. Отец Юли открыл единственный в поселке продовольственный магазин. В “Марсианочке” по московским ценам лежат колбаса, сыр, кофе, шоколад, печенье, хлеб, мороженое. Есть пиво всех сортов и оттенков. А вот шоколадки “Марс” почему-то завезти не догадались. Возле магазина постоянно притормаживают “дальнобойщики” — запасаются провиантом впрок. В роли продавщицы выступает Юля. Она говорит, что хоть в торговлю идти и не собирается, но опыт стояния за прилавком пригодится в жизни. Осенью Юля пойдет на занятия в школу милиции, чтобы в дальнейшем делать юридическую карьеру. Из поселка она, конечно же, уедет — в столицу. Хоть на Марсе и есть жизнь, но Юле нужна жизнь другая — современного мегаполиса.
В поселке Марс всего с полсотни домов. Жизнь здесь течет по неземному времени. Даже не течет, не бежит, а ползет… Один день мало отличается от другого. После зимы наступит весна, а лето сменит осень… Некуда спешить, торопиться. После сенокоса надо думать о заготовках овощей на зиму. С первыми холодными дождями наступает пора утепления дома. На центральное отопление тут не надеются — русская печь образца XIX века куда надежнее. Ну а газ не проводят просто потому, что это слишком дорого. Водопровод — тоже роскошь. Хорошо, если колонка находится рядом с твоим домом. Ближайшие больница, поликлиника и аптека — в пяти километрах, возле железнодорожной станции Тучково. Телефоны есть только у дачников, сотовые. Впрочем, “связь с внешним миром” поддерживают телевизор и радио. Да вот беда, в плохую погоду и то и другое часто выходит из строя. Вообще же, кроме подсобного хозяйства, время занять тут нечем. Бетонные плиты, разрисованные отнюдь не марсианскими словами, — недостроенный сельский клуб очередной раз свидетельствует, что и на Марсе нет жизни.
— Смотря что считать жизнью, — Виктор на минуту прекращает отмывать свой “Москвич” из шланга и подходит к нам. — Я, знаете ли, объехал всю страну, а все равно в Марс вернулся. Это моя родина, мой дом. Здесь жили мои предки. Мои родители здесь на земле трудились. И у меня деревенская закваска. Раньше я комбайнером работал, но, как началась перестройка, пришлось в городе искать халтуру. А какую баранку в руках крутить, большой разницы нет. Стал “дальнобойщиком”. Всю Россию объехал. И не нашел лучше Марса, где родился и вырос.
Виктор опирается загорелой рукой об изгородь. С давно некрашеных подгнивших кольев сыплется покоробившаяся краска.
— А у вас здесь большой садовый участок…
— Это не участок, а огород, — поправляет он. — У меня же не дача, а ДОМ! Что человеку для счастья надо? Дом добротный построить. Детей воспитать, которыми гордиться можно… Вы, городские, настоящей жизни не знаете. Вся эта ваша вечная суета, погоня за деньгами… ради всякой мишуры… — Виктор бросает взгляд куда-то в небо, — я следую за его взглядом и замечаю треснувший шифер на крыше его дома.
— Вот здесь, в Марсе, жизнь настоящая. Здесь — вечные ценности.
— А почему поселок называется Марсом, не знаете?
— Нет… Никогда этим не интересовался. Я же родился здесь, мне слово “Марс” всегда было привычно. И в голову не приходило, что название может быть другим… Но если вам это так важно — сходите к Токаревым, там живет дочка председателя коммуны, которая тут после революции была. Может, она знает…
Дочке председателя коммуны — Зое Григорьевне Токаревой — уже стукнуло 80 лет. В поселке Марс у нее большой дом, сад, огород. Но живет здесь Зоя Григорьевна только летом. Да и вообще “марсианкой” она назвать себя не может. Сразу же после поступления в экономический институт уехала жить в Москву. Вышла замуж, обзавелась квартирой. Потекла городская жизнь с ее ежедневными заботами. Марс остался где-то далеко, за пределами интересов.
— Отец был военным, в Гражданскую войну попал в химическую атаку и повредил глаза, — вслух размышляет она. — Служить уже не мог, и его сюда прислали поднимать социализм. Он создал коммуну. А потом уж появился колхоз.
— Когда было лучше, Зоя Григорьевна, при социализме или сейчас?
— Трудно сказать. Тогда были одни правила, сейчас другие. Всегда жить непросто.
— Вы тут, наверное, постоянно огородом занимаетесь?
— Без огорода нашей пенсией не обойдешься. Тут огурчики, картошечка, морковочка, свеколочка, лучок. На зиму всего запасаем, всем Токаревым хватает. Но вообще на огороде не отдохнешь.
— А как отдыхаете?
— Телевизор смотрю. Люблю литературные передачи, исторические фильмы, интеллектуальные игры. Особенно нравится телеканал “Культура”.
— А есть тут долгожители, которые могут рассказать о названии поселка?
— Есть одна бабуля, Красавина Шура. Ей скоро 93 года стукнет. Может, она что-то вспомнит…
Баба Шура, несмотря на преклонный возраст, приводила в порядок садовый инвентарь. Нашему появлению она ничуть не удивилась, как будто ждала. “Заходите”, — приветливо сказала долгожительница, и мы, миновав поленницу, груду валенок и русскую печь за занавеской, оказались в гостиной. Обычная деревенская изба: сервант со штампованным сервизом вроде тех, что остались с советских времен во многих семьях, ручная швейная машинка “Зингер”, салфетки, связанные крючком, засохший букет физалиса в вазе. На лавке — небольшой японский телевизор “Тошиба”. Прямо возле кровати — ведро со свеженакопанной картошкой.
— Было это в 1923 году, — с ходу вспоминает баба Шура, — тогда жена председателя колхоза, Ксения Родионовна, рассказала нам, что появилась новая звезда на небе, Марс. И предложила своему мужу назвать и колхоз и поселок в честь этой звезды…
— Баба Шура, — возражаю я, — Марс — это планета Солнечной системы, самая близкая к Земле. И открыли его ученые гораздо раньше начала нашего века…
— Ну то ученые, а то жена председателя, — уточняет баба Шура. — Но колхоз не сразу появился. Вначале после революции была коммуна. Ее создал военный в отставке, Григорий Токарев. Коммуне перешли и коровы и лошади помещика Леманова — здесь было его имение. Позднее докупили еще скотины, несколько деревень объединили, сделали колхоз. И дали название поселку — Марс. Колхоз наш был хорошим — мы получали премии на выставках в Рузе за молоко, мясо, сметану, мед… А сейчас одна ферма осталась, и та на ладан дышит.
— Понятно. Расскажите нам о себе, баба Шура… Ведь это же удивительно, что вы прожили такую длинную жизнь! Наверное, была она счастливой, и вы знаете секрет долголетия?
Но оказалось, что судьбе долгожительницы не позавидуешь. Мужа ее — звеньевого по льну — призвали в Отечественную войну на фронт, и там он погиб. Александра Красавина со своими шестью(!) детьми оказалась в тылу, в нескольких километрах от Марса. Когда же немцы отступили, оказалось, что от ее дома осталось лишь пепелище — самые сильные бои проходили именно в этом поселке, названном в честь бога войны. Немцы разбомбили даже церковь. Старшая дочь Александры Красавиной переболела менингитом, и у нее не ходили ноги. Сыновья были слишком малы, чтобы помогать маме.
С колхозной помощью за два года Александра отстроила новый дом. В нем живет и поныне. Замуж Красавина второй раз не вышла. Всю жизнь проработала дояркой и на пенсию ушла, когда стукнул “полтинник”. Дети, увы, так и не стали для нее в жизни опорой. Двое уже умерли, а тех, кто живет, не назовешь счастливчиками. Один из сыновей, проработавший всю жизнь в колхозе, получает пенсию 1600 рублей.
— Коэффициент какой-то попал, — объясняет баба Шура. — Стыдно взрослому мужику жить на такие деньги. Даже у меня пенсия больше, я за себя и за мужа получаю 2700.
Другой сын бабы Шуры тоже утратил смысл жизни. “Он летчиком был, за границу летал, — поясняет она. — А тут пришлось на пенсию уйти, кому нужны работники в 60 лет? И еще у него умерла жена. Как же он страдал! Едва не умер от горя. Начал пить. И квартира ему в городе теперь не нужна — приехал сюда, в Марс. Живет со мной. Привез швейную машинку, думал занавески обновить, какое там — пьет и пьет… Всю свою пенсию в четыре тыщи пропивает.
— Скажите, а есть в вашем поселке “новые русские”?
— Все богатые и счастливые живут на другом берегу реки. У них и дома большие, и машины дорогие. Там — хорошая жизнь. А тут жизнь остановилась. Одни старики остались, и те вымирают.
На другой берег Москвы-реки можно перебраться лишь через мост — тот самый, с которым связано столько суеверий и легенд. Все поверья объединяет странная закономерность — на мосту погибают лишь жители поселка Марс, переходящие на другой берег...
Мы ждали автобуса на Москву, когда возле таблички с надписью “Марс” резко притормозила иномарка. “Ух ты, марсианская земля, клево!” — оценил подросток, выскочивший из машины. Выбравшийся следом папаша с фотоаппаратом запечатлел сына на фоне “марсианского пейзажа”. Иномарка взвизгнула тормозами и понеслась дальше
