“Утреннее шоу” Геннадия Бачинского и Сергея Стиллавина — одно из самых ярких и любимых народом не только на “Maximum” — их родной радиостанции, но и на всем FM-пространстве. “Ну как они спелись!” — думает всякий, слышавший шоу хоть один раз. В интервью, как и в эфире, они отлично дополняют друг друга. Настоящие неразлучники.
— Вам кто программу пишет?
Г.Б.: Никто. Она сама по себе идет, мы сами по себе. Сто процентов импровизации.
С.С.: Ну не сто. Есть новости, на которые мы опираемся. Но мы же не просто рассказываем новости сами по себе, как это принято в так называемой журналистике. Мы, как яркие публицисты, эту новость развиваем.
— Вы приходите с утра на радио “Maximum”, четыре часа говорите, а потом?
С.С.: Я смотрю новости, чтобы быть в курсе, а мужчина Бачинский идет пить, курить и так далее. Но если серьезно, пять дней в неделю надо быть в курсе событий.
— О чем вообще говорить нельзя?
С.С.: Нельзя “черный юмор” в американском понимании...
Г.Б.: Про жопы нельзя говорить, про х... А про члены — можно. Но все ограничители внутри нас: что захотим сказать — скажем, что не захотим — не скажем. Внешней цензуры нет, хотя периодически получаем порции вазелина.
— А бывает, что вам говорят: надо сказать то-то?..
Г.Б.: Да, это реклама называется...
С.С.: А политическую рекламу мы никому не делаем. То, что мы говорим, это позиция гражданина. Мы — путинцы по большому счету, но если он лажу гонит, мы и об этом говорим. Мы — это мнение среднестатистических людей.
— Почему вы на радио?
Г.Б.: Любому, мне кажется, предложи прийти на радио — с радостью согласится. Это то же, что сказать: хочешь поработать в правительстве РФ? Так же малодоступно, по крайней мере раньше было.
С.С.: Я был пишущим журналистом в серьезной питерской газете, недвижимостью занимался. Когда пришел просто с улицы на радио, там уже был Бачинский. И где-то с ноября 97-го, вот уже скоро шесть лет, как мы вместе пытаемся что-то сделать.
— Долгий срок для тандема, не пора ли поругаться?
С.С.: Ссоримся, но в эфире. Это украшает передачу — во-первых, а во-вторых, позволяет не ссориться в личной жизни, в которой мы не видимся.
— Вы чувствуете, что к вам пришла слава?
Г.Б.: Незаметно. Она тяготит. Приходят журналисты, берут интервью. Нас и по телевизору показывают. Но мы, слава богу, не поп-звезды, поэтому можем нормально ездить в общественном транспорте. Для меня слава — способ заработать деньги.
С.С.: Этот человек врет. Видели бы вы, как загораются его зрачки, когда его узнают и обращают внимание. На самом деле слава — это преклонение, а мы позиционируем себя как простых людей. Так что известность имеет смысл, а слава — так, чтоб девочки бегали за автографами, — нет. У нас зрелая аудитория, а с нашими фанатами приятельские отношения. Мне не нравится, когда говорят, что мы обслуживаем население, я делаю свою работу искренне. Даже когда мы рассказываем о том, как делали предложения своим женам. Мы ничего не придумываем, это правда.
— Что с телевидением?
С.С.: Подходящих нам проектов на ТВ нет. Опять же неудобно, когда тебя узнают.
Г.Б.: Я и так из-за своей известности вот уже лет десять как вынужден был оставить свои клептоманские привычки. И даже перестал ковырять в носу... Представьте, меня все знают, а я еду в метро и ковыряю в носу...
Печально то, что телевидение, имея больший охват, провоцирует к тебе внимание людей, которые, не зная тебя, хотят над тобой поиздеваться...
— Фамилии у вас настоящие?
С.С.: У него настоящая, и он очень ею гордится. И при случае всегда говорит, что вот Стиллавин не настоящая фамилия, а он настоящий. Я вот от двух “л” хотел отказаться, но Бачинский мне сказал: “Ты что! Два — это круто!”. Но имя настоящее, и все истории про меня, что мой папа чекист, служил с Путиным, это правда...
Г.Б.: А я настоящий, с начала до конца.
