У меня в комнате висит акварель Маргариты Васильевны Емельяновой — пионы. Настоящие цветы, просто нарисованы на бумаге. Зимой это особенно очевидно: чем холодней на улице, тем больше я боюсь, что они замерзнут, открываю глаза и первым делом смотрю на них, цветы-то летние.
А вчера открыла глаза и не посмотрела. И тоже от страха. А вдруг на этих сочных лепестках проступила влага отчаяния — не слезы, они никогда не плачут, — пот беспомощности, который выступает, когда ты уже точно знаешь, что — всё.
Матери моего стариннейшего друга, художнице Маргарите Емельяновой, восемьдесят шесть лет. Несколько лет назад она ослепла. Семья состоит из трех человек: крошечной и абсолютно незрячей женщины и двух ее сыновей. Старший, Аракс, страдает тяжелым психическим заболеванием и при этом глухонемой. Всю жизнь Маргарита Васильевна объяснялась с ним жестами, теперь связь утрачена, она не видит сына, а он не понимает, что происходит. Слепла она постепенно и каждый день говорила: что будет с Ариком? Любовь этих двух людей друг к другу находится за пределами возможности слов. Арик не слышит, не говорит и не понимает, но когда она перестала видеть, он начал кормить ее с ложки. И откуда-то он знает, что нужно ждать — и ждет, не торопит...
Младший сын — мой друг Владимир — унаследовал от матери уникальный дар художника-каллиграфа. Он от рождения слеп на один глаз, а второй видит половину того, что должен видеть. Третью группу инвалидности ему дали всего три года назад, раньше объясняли, что ему ничего не положено, ведь что-то же он видит, значит, не слепой.
Кто-нибудь поинтересовался хоть раз, как они живут?
Маргарита Васильевна из дому не выходит. Арик раньше выходил за хлебом и даже в сберкассу за пенсией, там его знают. Два года назад, получив деньги, он зашел в булочную и купил шоколадку “Аленка”. Вместо двух десяток он дал кассиру две сотенных бумажки, просто не знал, что это за деньги, раньше ему их видеть не приходилось. Сдачи ему не дали, а когда через несколько минут в булочную пришел его брат, сказали, что Арик дал две десятки, ничего не знаем, ничего не брали. С тех пор Арик не выходит на улицу. Володя работает художником-оформителем и получает за свою работу около ста долларов. Плюс три пенсии. Маргарита Васильевна и Арик полностью зависят от Володи, а Володя — от них. Тонкая нитка — не жизни, а бытия.
Недавно мы идем по улице, и я ему говорю: как же вы живете?
Он сказал: бывает и хуже.
* * *
Хуже?
А может, есть другое слово?
Ирина и Сергей живут в Тушине, Иринины родители — на Ленинском проспекте. Иринина мать несколько лет назад попала под машину, отнялись ноги. Отец всю жизнь пьет, теперь его тянет на подвиги. “Хуже” выглядит так: парализованная женщина, которая весит 140 килограммов, и ее спившийся сердечный друг живут на деньги, которые дает Ирина. Недавно Иринину мать пришлось везти в больницу: думали, началась кишечная непроходимость. Ни в одну больницу брать ее просто так никто не захотел. Ирина сказала: заплачу. Ей отвечали: конечно, заплатишь. Ухаживать за неподвижной и неподъемной женщиной некому. Такие больные в списках не значатся, и персонала по уходу за ними нет. Ну то есть каждый сам должен решать такую задачку в меру своей испорченности. Варианты, конечно, есть. Можно выбросить мать в окно, можно просто не приезжать — сама умрет, это экономически выгодней. Ирина с мужем выбрали самый невыгодный вариант, отвезли мать в больницу: сто долларов доставка туда, сто долларов — оттуда. И там цветы нюхать не пришлось, чистили кишечник, в палату не войти, оказалось, у матери был инфаркт, да плюс диабет, ей не то что операцию — гастроскопию делать нельзя, сердце не выдержит. Отвезли ее домой. Теперь она звонит по ночам: пусть Ира с Сережей приедут, перевернут ее на другой бок. Особенно хочется повернуться в три часа ночи. Или утра? Да какая разница. Они едут и переворачивают. Сергей взял отпуск, но он скоро кончится. Наняли сиделку: двадцать долларов в сутки. Отец стал давать указания, не всегда удачные, особенно во хмелю. Она неделю приходила и говорит: за такие деньги работать не буду. Отлично. А других денег нет. Это и так вся Иринина зарплата, живут на зарплату мужа, а муж не вор в законе, а математик, то есть никому не нужный ученый. Ну что прикажете делать с этими людьми? И сиделку им подай, и в больницу их возьми, и мать жалко, и отец без бутылки — как граната с выдернутой чекой. В списке дел государственной важности такие беды не записаны.
* * *
Но хоть какие-нибудь записаны?
А как же. Обеспечение жильем. Так сказать, право на крышу. Не для всех, конечно, а для самых беззащитных: это такие, кто не ворует, при этом работает, при этом лишился жилья не по своей вине. С моральной точки зрения тут не подкопаешься, государство готово обеспечить жильем бедных, но честных — нет, наоборот, честных, но бедных... Ну вы меня поняли.
* * *
Елена Геннадьевна Мареева по всем статьям подходит под эту строчку в числе милосердия государства. Коренная москвичка, она познакомилась в деревне с симпатичным молодым человеком, вышла за него замуж и прописала в комнате, которую ее матери предоставили как ветерану труда и передовику производства. Симпатичный молодой человек оказался в тюрьме. Она к нему ездила, возила пудовые сумки с продуктами. Потом устроила на работу. При этом сама, разумеется, работала и воспитывала двоих детей. В один прекрасный день наш герой сообщил ей, что влюбился в ее подругу. В этом месте делаем пропуск — тяжелая болезнь, операция — все это уже позади. Муж подал на развод, переехал к подруге и — что? Правильно, ему захотелось обзавестись собственным жильем. Бывшей жене он сообщил, что будет делить две комнаты в коммунальной квартире, где прописаны он и вся его бывшая семья, включая двух дочерей. И поделил. Таким образом Елена Мареева оказалась с детьми пятнадцати и двадцати лет в одной комнате в коммунальной квартире.
В Москве не осталось ни одной организации, в которую бы Елена Мареева не обратилась за советом. Ну с этим в Москве всегда был порядок. Плохо только то, что для воплощения рекомендаций, полученных малоимущей гражданкой Мареевой, неизменно требовались деньги. Много денег.
У нее было много вариантов: убить какого-нибудь нефтяного магната, продать на органы свою печень (или почки), пристроить в рабство дочерей, взять в заложники кого-нибудь из правительства, угнать самолет с оружием для повстанцев, которых мы поддерживаем, — что вы думаете? Из всех этих вариантов — каждый, кстати, имел свои положительные стороны — она выбрала самый скучный и самый примитивный. Она вымолила у государства ссуду на жилье.
Мольба о ссуде — совершенно самостоятельный сюжет.
Тут главное — чтобы вы не состояли на учете в ПНД. Потому что если у вас шалят нервы, вам ни за что не собрать всю авоську (по-современному пакет) документов, которые будет рассматривать высокая комиссия. Стоишь ли ты в общей очереди на получение жилья? Если меньше пятидесяти лет, нужна одна бумага, если больше пятидесяти — другая. Дальше: являешься ли коренным жителем Москвы? Для коренного нужен срок сорок лет. Причем простое решение — открыть паспорт и посмотреть, где и когда родился, — не для нас. Тут тоже надо кое-что подсобрать. И пока ты ждешь одну бумагу, устаревают остальные. Поставить на устаревших штамп “действительно до” невозможно. Это источник благосостояния наших коммунальных служб. У некоторых людей происходит сбой в работе организма, они не могут опять стоять в очереди и для ускорения процесса выдачи очередного документа дают вознаграждение. Наличными. Есть такса, вас не обманут.
Есть еще одна симпатичная подробность. В одном кабинете говорят: нужен такой документ, а в другом — другой. Какой нужен на самом деле, выяснить не представляется возможным, тут будет как на охоте: повезет — подстрелишь зайца, не повезет — заяц подстрелит тебя. Просто интересно, почему в этой непростой жизненной ситуации гости Москвы собирают бумаги быстрей москвичей?
Ладно, предположим, решение о выдаче ссуды есть. Но денег на руки, понятно, не дают, а в департаменте муниципального жилья дают перечень организаций, которые занимаются реализацией этих несчастных ссуд. Елене Мареевой порекомендовали обратиться в фирму “Трегор”.
Так, что у нас с метражом? Маленькая, но надежная ловушка. Чтобы не ухудшить жилищные условия младшей несовершеннолетней дочери, новая квартира должна иметь не меньше сорока двух квадратных метров общей площади. Делим ссуду — восемнадцать с половиной тысяч долларов США — на сорок два метра. В Москве один квадратный метр нового жилья стоит в идеальном случае семьсот—восемьсот долларов. Не выходит. За восемнадцать с половиной тысяч уже не купишь и комнату в коммуналке. Обращаем взоры в сторону родного Подмосковья. Причем быстро. У ссуды есть срок действия. Мареевой нужно было до 18 августа 2002 года реализовать право на подачку родины.
Не желаете купить двухкомнатную квартиру по адресу: Московская область, Раменский район, поселок Островцы, дом 69, квартира 50? Общая площадь сорок девять квадратных метров, стоимость восемнадцать тысяч сорок долларов. Отличный 80-квартирный дом, наполовину построенный.
Желаем. И пятьсот долларов доплатим, вы не сомневайтесь.
Заняла. Доплатила. По договору срок сдачи жилья — сентябрь 2002 года.
* * *
Сентябрь прошел, октябрь прошел...
По телефонам отвечали: извините, чуточку запаздываем, вот-вот, заканчиваются отделочные работы. Позвольте дошлифовать бриллиант. В июне Елена Мареева поехала в Островцы. А крыши на доме нет. То ли уже съехала, то ли еще... Работы в доме почему-то прекращены. Квартирные коробки есть, а рабочих нет, они проливают пот на соседнем объекте. А нервы у Елены Геннадьевны находятся в воспаленном состоянии, и ей показалось, что ее будущая квартира меньше, чем записано в договоре. Она взяла и измерила. Оказалось, в самом деле меньше. Тут на два метра, здесь на три.
В фирме “Трегор” объяснили: мы посредники, дома не строим, а всего лишь торгуем жильем.
Выплыли новые названия: инвестор-заказчик ОООУКС “Созидатель” (юридический адрес: ул. Правды, 21, генеральный директор Николай Николаевич Львов) и дольщик ООО “Навада” (юридический адрес: город Тверь, проспект 50-летия Октября, дом 3, генеральный директор Петр Степанович Анисимов). И “Созидатель”, и “Навада” находятся в глубоком подполье. Ни дозвониться, ни достучаться, ни дорыдаться до них не представляется возможным. А хочется. Только эти созидатели могут ответить на вопрос: когда дадут ключи от квартиры и кто объяснит усыхание метража? А то в одной квартире усохло пять метров, в другой, глядишь, шесть, а всего квартир восемьдесят, налицо экономия средств исполнителей договора, подробно описанная в российском Уголовном кодексе.
* * *
Конечно, мне, как человеку любознательному, хочется знать: как же так вышло, что коренная москвичка Елена Мареева вместе с несовершеннолетней дочерью, тоже появившейся на свет в столице, должна уехать в Подмосковье, тем самым обеспечив жильем своего бывшего мужа и соседку из города Краматорска, купившую комнату в квартире, где живет Мареева. В нарушение всех ее прав. Мареева обладала преимущественным правом на освободившуюся несколько лет назад комнату, она стояла на очереди — стояла, а надо было ложиться и помирать.
И выходит, что из Москвы ее выдавили, а в Островцах все умерли и никто ничего не знает.
Выходит, прав мой друг Владимир, который говорит, что они со слепой матерью и глухонемым братом живут — по сравнению с другими — совсем неплохо.
Но очень хочется что-нибудь посоветовать Мареевой.
Может, пусть подарит свою усохшую квартиру в доме без крыши “Созидателям” и “Наваде”, а сама, пока не поздно, займется устройством шалаша? А еще в “Детском мире” продаются игрушечные домики, на них документы не нужны...
