Человек в больничной пижаме с кружкой в руке, прячась и озираясь, подключает кипятильник к проводке в туалете. Прячется он от видеокамеры, что наблюдает за ним денно и нощно. В кружке же собирается заварить чифирь. Дело происходит не в тюрьме, а в обычной московской клинике. Обычной, да не простой, а наркологической. В одном из немногих бастионов, стоящих на пути массовой алкоголизации Москвы.
В это “закрытое” заведение, пав жертвой зеленого змия (чего уж греха таить), попал репортер “МК”...
Оставь одежду, всяк сюда входящий
Вход в эту клинику не спутаешь с другими больницами: контингент больно специфический. Вот две пожилые женщины ведут под руки совсем уж дряхлого дедушку. Старик находится в состоянии жутчайшего похмелья. Наконец он бастует, отталкивает сопровождающих и садится на тротуар:
— Все! Дальше не могу...
Конвоирши, оглядываясь по сторонам, достают из сумки чекушку, к которой дед припадает.
В приемном отделении мается несколько человек. Один мертвецким сном спит в кресле. Когда подходит его очередь, спящего пытаются разбудить, но куда там. И очередь движется дальше. Предъявляю паспорт, страховой полис: “Так, мол, и так, пил без просыпу месяц, хочу вылечиться”. С меня берут подписку о согласии на лечение, меряют давление — и вот я в отделении, простой московский алкаш.
Ничего здесь, чистенько. Больница построена недавно. Говорят, ее прообразом послужил проект американской тюрьмы для несовершеннолетних. Коридоры и палаты — от пятиместных до одиночек — щедро напичканы видеокамерами. В каждой — душ. Само здание выстроено в форме буквы “Г”. В одной части расположен блок “А” — для вновь прибывших, в другой — блоки “Б” и “В”, для уже более или менее проверенных.
Новички в большинстве своем жалки и беспомощны. Скажем, мужичок в синяках и ссадинах, который еле-еле идет вдоль стенки. Заглядывая мне в глаза, спрашивает хлеба. “Не кормят тут, что ли?..” — мелькает в голове. Оказывается, кормят. Просто бедолага до сегодняшнего дня четыре месяца беспробудно пил, а теперь аппетит проснулся. Голодающего отлавливает медсестра и отправляет на койку — ставить капельницу.
В палате, куда меня положили, знакомлюсь с контингентом. Ребята показывают мне, где находится холодильник, знакомят с режимом дня. В общем, больница как больница. И больные тоже почти обычные.
Андрей. На руке татуировка: “С нами Бог”.
— Пришел из Чечни. На “гражданке” работы нет. Вот и начал зашибать. Потом — сюда. Выйду — может, работу какую найду...
Сергей — из небольшого подмосковного городка.
— Пил после дембеля месяцев восемь. Выйду — наверное, опять начну. Да и кому я нужен?! Делать там у нас нечего...
Александр:
— Понимаешь, пил я, пил, да в драку влез. Виноваты вроде оба, но дело возбудили только против меня. Вот мне и посоветовали сюда лечь до суда, “зашиться” — и потом, с чистой совестью, на самый гуманный в мире... Мол, исправился — может, условно дадут.
Или Юрий:
— Я на дому работаю. Ювелиркой занимаюсь. Сорвался. Но у меня профсоюза нету, сам за себя отвечаю. Как почувствовал, что уже не остановлюсь, — приехал сюда. Я тут уже лежал, так что со мной все будет тип-топ...
Но все же основная часть больных — люди, что называется, востребованные обществом. Одна беда — алкоголики. А в остальное время — нормальные мужики, налоги платят и спят спокойно. Так что огульно обвинять алкашей в том, что они сели обществу на шею, не стоит.
Из разговоров с наркологом: “Наша клиника рассчитана на 600 коек, есть в Москве еще две наркологические больницы. Вместе с нашей это 2200 коек, да еще в психиатрических лечебницах, как правило, есть по одному специализированному отделению для алкоголиков. Это примерно 300—400 мест. Для Москвы — капля в море. Надо как минимум еще несколько таких больниц, как наша. И не просто построить, открыть с помпой и телевидением, а еще персоналу что-то платить. Потому что Москва, как и вся Россия, спи-ва-ет-ся!..”
Вечный запой
Курилка. Первое, что слышу, зайдя туда, — анекдот в тему: “Автобус. В толпу влезает алкаш, усаживается на единственное свободное место, достает бутылку, стакан, наливает. Толпа негодует, но никаких мер не принимает. Алкаш все сидит, задумавшись, над своим стаканом. Одна остановка, другая... Наконец в автобус заходит контролер: “Так, за билеты, товарищи!” Алкоголик облегченно вздыхает: “Ну — за билеты!..”
В первые дни новички в зависимости от состояния либо лежат под капельницей, либо просто отсыпаются. Потом начинают осваиваться. Распорядок прост, как огурец на закуску. Завтрак в 9 утра, обед в час, ужин в 17.00. После каждого приема пищи раздают таблетки. Телевизор — в блоке “А” с 5 вечера и до 11 ночи. Дальше отбой. Блок “Б” занят одной большой, почти всегда пустующей палатой и несколькими кабинетами врачей. В блоке “В” — вольнее. Телек можно смотреть с пяти вечера и хоть до утра. Еще есть стол для пинг-понга, в который можно играть с 15.00. Других развлечений нет.
Примерно через неделю новичку, если не возражает терапевт, разрешают посещать спортзал, уставленный многочисленными тренажерами. Но без разрешения — никакого спорта. За месяц до меня один больной сразу бросился к теннисному столу, поиграл-поиграл да и помер: сердечная недостаточность. Вообще за год в больнице несколько человек умирает стабильно: здоровье у контингента не очень.
На первый взгляд кажется, что в отделении лежать скучновато. Но достаточно только вслушаться в разговоры. Один пациент рассказывает, что перенес уже 5(!) приступов белой горячки. Чемпион. Или вот ждем завтрака, втихаря включили телек. Неожиданно под окном раздается отчетливое “бум”. Бросаемся к раскрытому окошку. Внизу на асфальте лежит человек, чуть дальше — тапочки. Через минуту возле него уже суетятся охранники и врачи, укладывают на носилки и куда-то уносят. Алкоголики — народ суровый и не сентиментальный. Никто при виде мрачной сцены не побледнел, не загрустил.
— Чего я не сокол, чего не летаю!.. — высказывается один.
— Рожденный пить летать не может, — подключается другой. — Не, мужики, он не отседова шел, а оттедова пробирался: видать, ночью в “самоход” ушел, а сейчас пытался обратно влезть...
В спортзале узнаем от людей из отделения “летуна” о том, что бедолага лежит в местной реанимации. Ушиб мозга, перелом позвоночника и ушиб сердца. К вечеру его увозят в обычную больницу. Оказывается, он уже месяц часами грустил у окошка и вот — полетел...
Измученные нарзаном
Большинство пациентов лечится уже не в первый раз, ко всему привыкли и все на этом свете знают, особенно в области наркологии.
В принципе, отлежав 45 дней, больной имеет право на так называемую “торпеду” — укол, после которого, если выпьешь, станет очень и очень плохо. Но многие знают, как ее нейтрализовать, и уже составляют свое горячительное меню на “после выписки”. Правда, так поступают не все. Многие пришли сюда, чтобы действительно лечиться. Это, как правило, работающие люди, а зачастую и неплохо зарабатывающие. Среди алкашей — и юристы, и доктора, и “белые воротнички”. Эти воспринимают алкоголизм как сезонный грипп. Раз в год “срывает”, но дальше — работать надо.
Занятная история произошла здесь с каким-то “начальником”, привезенным родственниками в полубессознательном состоянии. Очнувшись поутру, он хриплым голосом поинтересовался у соседей по палате: “Мужики, а где тут у вас похмеляются?..” Ему с издевкой поведали страшную правду. На что тот отреагировал: “Как же вы тут живете-то?!” И в тот же день написал отказ от лечения. Хотя я сам видел, как некоторым вновь прибывшим, уж очень сильно страдающим, по спецразрешению врача наливали мензурку спирта — чтобы в норму пришли.
В больнице лежат не только мужчины. Есть еще женское отделение и отделение для наркоманов. С женщинами мы иногда пересекаемся на прогулках. Если погода хорошая, можно погулять во дворе под присмотром медсестры, но не всем, а только тем, кто уже достаточно долго лежит. У наркоманов режим куда строже. Отказ не напишешь — раньше времени не уйдешь, и прогулок нет. В этом мы убеждаемся в один из вечеров.
В окошко видно, как некто в больничной пижаме лезет через остроконечный больничный забор. Одну ногу перекинул, а за другую его держит охранник, вот и второй страж подбежал, стал коллеге помогать... В результате беглец ногу выдернул, через забор перемахнул, по другую сторону увидал кирпич — да и швырнул им в охрану. Этот, по слухам, напросился вынести мусор из отделения и решил сбежать.
Бегут и “наши” — простые пьяницы. Как правило, отпрашиваются в храм (он здесь на 11-м этаже, и туда пускают без сопровождения, а к больным мусульманам дважды в неделю приходит мулла). А потом на лифте спускаются на первый этаж и спокойно идут мимо охраны. Попробуй отличи от посетителя!
Другие вклиниваются на выход с посетителями: сестре на посту, нажимающей на кнопку, его за десяток метров и не узнать. Один так убежал, а его только на третий день хватились. Все недоумевали: “Чего это наш больной таблеток так долго не получает?!” Вот тебе и электроника.
К видеокамерам в блоке “А” привыкаешь быстро. Ну, видеокамера, в метро вон тоже стоят... Только некоторым любителям чифиря они доставляют мелкие неудобства. Кстати, рассыпной чай к передаче запрещен — только в пакетиках. Вот и матерятся чифиристы, разрывая горы бумажек. Запрещены и лимоны: лимонная кислота нейтрализует некоторые антиалкогольные препараты.
Из разговоров с наркологом: “В 70% случаев мы имеем дело с алкоголизмом наследственным. Большинство наших пациентов — из неблагополучных семей. Нет образования, нет работы — что делать? Вот и пьют. Лично мне больше всего досаждает то, что больной для меня после выписки как бы исчезает. И вижу я его в лучшем случае после того, как он опять поступает к нам сам не свой. Нужна какая-то сеть амбулаторных заведений, куда алкоголик смог бы прийти за помощью. Лишь в некоторых московских наркодиспансерах такая работа ведется. Для меня же удача, если больной после выписки не пьет хотя бы пять лет. Но таких случаев мало. Это, как правило, влияние родственников. Жена пригрозит разводом — вот он и терпит. А здесь мы способны только вывести пациента из запоя, немного поддержать его медикаментозно, а дальше каждый решает сам. Очень вредят нам всякие “чудо-препараты”. Дескать, если его принимаешь, то можешь пить как все. Полная чушь! Алкоголизм — это навсегда. Скольких больных, поверивших рекламе, нам пришлось в реанимации откачивать...”
Не боись, алкаш, не помрешь!
Местная реанимация — заведение любопытное. Однажды вечером меня отрядили отнести туда матрац для “нашего” больного, которого на ночь решили все-таки поместить туда. На пропитанных мочой матрацах, присоединенные к капельницам и катетерам, лежали голые бессознательные телеса обоего пола. Лица — хоть в ужастике снимай. Мы попросили взамен своего чистого матраца такой же — качественный.
— А где я его возьму?! — удивился дежурный реаниматолог. Кое-как договорились, что наш больной полежит на “нашем” матраце, а потом и тот, и другой будут возвращены в целости и сохранности.
...А мы наверху лежали, смотрели сериалы и скучали. Впрочем, недолго. В одну из ночей несколько больных взломали теннисными ракетками (!) кабинет офтальмолога, нашли там бутыль спирта и устроили праздник. Не успокоившись на достигнутом, взломали еще один кабинет и вдогонку наглотались таблеток. К утру один из них уже лежал в реанимации. А его подельники, получив по лошадиной дозе снотворного, спали под присмотром видеокамер.
Одни говорили, что собутыльники чего-то не поделили и подрались, другие утверждали, что бедолага сам свалился с койки. Поговаривали даже, что он уже умер. Но нет, не умер. Через день появился — с огромным синяком, зашитой губой и выбитым зубом. А его сотоварищи, когда отоспались, были выписаны. Романтика...
Из разговоров с наркологом: “А как за всеми уследишь?! В нашем отделении положено по штату 10 медсестер, а есть только 5. Кто пойдет сюда за 4 тысячи работать?.. Вот в блоке “Б” и “В” и некому смотреть в монитор. И поделать здесь ничего нельзя...”
Очередным вечером смотрим, зевая, какой-то сериал. Наконец — рекламная пауза. Богатырь ласково говорит рыбке: “Пива надо для всех!”
Аудитория дружно поддерживает здоровяка, оживляется и идет в курилку: “Эх, пивка бы!..” Но — не положено.
