Первым из высокопоставленных чинов, рассказавшим перед телекамерой о трагедии подлодки “К-159” в Баренцевом море, был Главный военный прокурор Александр Савенков. Генерала мы увидели не в его рабочем кабинете и не в Министерстве обороны. Сразу после гибели субмарины он вылетел в Североморск. После возвращения Александр САВЕНКОВ ответил на вопросы “МК”.
— Почему трагедия в Баренцевом море потребовала вашего присутствия на Северном флоте?
— В свое время мы сделали очень серьезные выводы из катастрофы атомохода “Курск”. Поэтому, когда пришло сообщение о новом ЧП в Баренцевом море, я вылетел в Североморск вместе главкомом ВМФ Владимиром Куроедовым. Заранее было ясно: это происшествие из так называемых общественно значимых, и оно получит широкий резонанс во всем государстве. Я посчитал необходимым разобраться с ситуацией на месте. Где-то через час после прилета в Североморск было возбуждено уголовное дело и начались следственные действия.
Однако не надо думать, что все ограничилось Северным флотом. Одновременно в Главном штабе ВМФ была изъята документация, регламентирующая буксировочные работы, в том числе по подлодке “К-159”. А в Санкт-Петербурге, на предприятии, где 40 лет назад эту субмарину спроектировали, наши сотрудники забрали проектную документацию. Все время, пока я находился в командировке, из Москвы и Питера шли доклады. Но основная работа (к ней по линии ГВП привлекли 25 человек) осуществлялась на месте происшествия, в штабе СФ и в Гремихе. Наши следователи первыми ступили на борт буксировщика, первыми допросили капитана 2 ранга Жемчужнова и спасшегося старшего лейтенанта Цибульского.
— Флотское начальство помогало следствию?
— Министерство обороны и штаб ВМФ предоставили нам все необходимое и не чинили никаких препятствий. Уже через 40 минут после прилета в Североморск мои сотрудники имели возможность встретиться с Жемчужновым и Цибульским, которых с буксира на вертолете доставили на аэродром Северного флота. Через 2 часа я сделал первое заявление для прессы. Уже сформирована группа экспертов, которая будет работать в интересах следствия. О его деталях распространяться я пока не имею права.
— Скажите, министр обороны делал достаточно жесткие заявления в Североморске по вашей информации?
— Вообще-то комментировать оценки министра обороны некорректно. Мы с ним действительно несколько раз встречались, обсуждали ситуацию. Кое о чем, что не являлось тайной следствия, я министра информировал. Но тут надо иметь в виду, что жесткие заявления Иванов сделал примерно через сутки после прилета в Североморск. За эти часы он заслушал Куроедова, командование Северного флота. Поэтому говорить о какой-то скоропалительности его выводов нельзя. На мой взгляд, министр обороны высказывался очень конкретно и для жесткости у него были основания. В частности, я полностью подписываюсь под его словами о том, что к приказам и наставлениям надо относиться стопроцентно серьезно.
Кстати, министр оказался прав и по поводу катастрофы двух вертолетов на Дальнем Востоке. Сегодня я могу уверенно сказать, что версия с птицами, угодившими в “Ми-24”, не имеет права на существование. Мы прослушали все переговоры летчиков с землей, и слово “птица” там фигурирует лишь однажды — штурман на командном пункте принял за нее обломки падающих лопастей. Руководитель полетов (им в тот день был замкомандира полка по летной подготовке), давший разрешение на посадку парой, безусловно превысил должностные полномочия — ни в плане учений, ни в плановой таблице полетов такая посадка не фигурировала. К тому же он отлично знал, что экипажи слабо знакомы с особенностями данного аэродрома. 4 сентября руководителю полетов будет предъявлено обвинение.
