С такими словами позировали уже изрядно уставшим телевизионщикам и фотокорам в “Шереметьево-2” только что прилетевшие из Венеции наши триумфаторы — режиссер фильма “Возвращение” Андрей Звягинцев, продюсер Дмитрий Лесневский и актеры Иван Добронравов и Константин Лавроненко. Время близилось к полуночи: их самолет опоздал на час, потом они потеряли багаж, потом нашли — все как у настоящих звезд, прилет которых в Москву, как известно, почему-то без проблем еще ни разу не случался. После такого искреннего недоумения — про “плохо встречаешь” — журналисты зааплодировали, вспомнив, что они не только на работе, но и часть той самой страны, о которой теперь снова заговорили в мире. Причем не как обычно, с кислой миной, а с восторгом: русские-то победили!
Но после первых восторгов, как известно, приходят вопросы. И, конечно, всех мучает: почему именно они, почему частная компания “REN-фильм” с первой же попытки в кинопроизводстве угадала, что будет востребовано в мире, а двое самоучек — режиссер Андрей Звягинцев и оператор Михаил Кричман, “ВГИКов не кончавшие”, — так поразили столь серьезную компанию мастеров, как жюри Венецианского кинофестиваля — одного из тройки самых влиятельных (в компании с Канном и Берлинале) киносмотров? Что это: закономерность или случайность? Когда крупнейшие фестивали в буквальном смысле слова бьются за картину никому не известного русского дебютанта, совершенно не замечая наших, казалось бы, мэтров с их масштабными темами и глубинными подтекстами?.. (Как говорит в подобных случаях замминистра культуры Александр Голутва, “извините за фамилии”, поэтому и называть их нет смысла — всем они и так известны.)
Так вот, первый анализ — из первых рук, от одного из самых серьезных и влиятельных наших киноведов Петра Шепотинника, специально для “МК” давшего свой комментарий в том же “Шереметьево”:
— В любой случайности — хотя не хочется думать, что это случайность, — есть своя закономерность. Согласитесь, есть уже некий шлейф усталости от советского кино — может быть, мы его излишне мифологизируем. Мне кажется, картина “Возвращение” — очень европейская. Она абсолютно точно выстроенная, очень проста по сюжету (хотя в нем и есть свои подводные течения, которые придают ему глубину), но она очень легко воспринимается на Западе: нет никаких препон — ни политических, ни экономических, ни каких-то наших внутренних разборок, — она прочитывается любым зрителем на любом фестивале. С точки зрения концепции можно спорить: кто-то считает, что “Возвращению” мешает неоправданная таинственность. На самом деле картина тонкая, умная и при всем при том — не конъюнктура все равно. И хорошо, что “гены европейского кинематографа” существуют в организме этого режиссера. Так же, как и в фильме “Коктебель”, участвовавшем в конкурсе Московского кинофестиваля. Не случайно самый крупный фестиваль в Северной Америке в Торонто, который отбирает сливки сливок, взял именно эти две картины.
Если б я распределял призы, не обращая внимания на патриотизм, то “Золотого льва” я бы дал, наверное, тоже Звягинцеву. А “Льва будущего” — за лучший дебют — все же поделил бы с Германом-младшим, потому что они достойны друг друга. Ну а формулировка, с которой бы я вручил главный приз, скорее всего звучала бы так: “За умение делать кинематографичными потаенные человеческие страсти”.
Буквально на этих словах объявили о посадке рейса с нашими победителями. После того как они отфотографировались, начинают делиться впечатлениями.
И наши первые вопросы уже измученному, как выяснилось, западными журналистами режиссеру Звягинцеву, раздававшему интервью иностранной прессе, как он сам признался, “без перерыва на обед” с момента премьеры до самого награждения:
— Вы уже пришли в себя?
— Пока еще нет, — отвечает охрипшим голосом Андрей. — Я понимаю, что произошло, но в себя еще, конечно, не пришел. Честно говоря, пока мы летели, мыслей не было никаких: мы просто пили в самолете шампанское. Когда мы его открыли, оно выстрелило и облило людей в бизнес-классе. Но никто не возмущался. Люди поздравляли нас в аэропорту, в самолете — наши, иностранцы, да все. Какая-то женщина-финка подошла нас поздравить в аэропорту во Франкфурте, где мы должны были сидеть пять часов и ждать рейса на Москву, нам просто очень помогла. Она подошла к работникам аэропорта, объяснила им, кто мы такие, и нас пустили в VIP-зону — и мы ждали своего самолета там: сидели на роскошных кожаных креслах и пили пиво — все бесплатно. Мы ведь уже с семи утра были на ногах и страшно устали: меня весь день покачивает — не от коньяка, от напряжения. Очень тяжелая дорога. Так что пока эмоции у меня такие: восторг и послевкусие.
— Когда вы узнали, чем именно вас наградят? Никто не шепнул заранее?..
— Когда на сцену только выходят объявлять номинацию, а к твоему ряду уже идет оператор с камерой и луч света уже на тебе, то все понятно.
— То есть сердце разорвалось уже тогда?
— Ну, оно не разорвалось.
— За день до награждения некоторым предлагают остаться, — приходит на помощь режиссеру продюсер Дмитрий Лесневский.
— Вы будете бежать от успеха? Вы не боитесь, что закружится голова?
— Я не знаю, что значит “бежать от успеха”, — нужно жить в том моменте, который с тобой происходит, — отвечает Звягинцев. — Если происходит победа — значит, нужно жить состоянием победы, праздновать ее. Надо просто сознавать, что это уже прошлое, что факт свершившийся, а дальше нужно заниматься делом.
— За каждую победу чем-то платишь. В конце июня этого года неподалеку от тех мест, где вы снимали, утонул ваш 16-летний актер — Володя Гарин: нырнул и не вынырнул, хотя хорошо плавал. Вы уже заплатили, как вы думаете, или будет что-то еще?..
Андрей мрачнеет, и голос его становится еще более хриплым. Я знаю, что Володя был близок ему — он даже жил у Звягинцева дома, пока снимался в Москве (во вгиковских павильонах снимали начало картины — дом мальчиков), поскольку он из Санкт-Петербурга.
— Это очень сложный, тяжелый вопрос, и я не знаю, как на него ответить, — наконец произносит он. — Происходит то, что происходит, я не знаю, плата это или не плата, это уже наши досужие домыслы, что это... Мне больше нечего сказать.
На самом деле, когда я услышала от коллег, что “как это благородно, что режиссер до последнего молчал”, — мне кажется, это просто нормально. Просто мы отвыкли от нормальной человеческой реакции, когда не все — PR (попсе с ее вечными “концертами памяти” этого не понять).
А на вопрос о том, как Звягинцев считает — почему его фильм отметили, он ответил:
— Пока мне не скажет каждый зритель, почему ему понравился фильм, — я не знаю. Почему нравится человек? Наверное, можно сказать почему. Главное, что он нравится весь в целом... Мы же кроме двух “Золотых львов” получили еще три приза. И, скажем, приз Католической ассоциации очень ценен для меня — потому что в картине есть важный мотив обращения к религиозному мировоззрению. Для меня принципиально важно, что именно это заметили, и так я получил, можно сказать, ответы на мои вопросы. Еще мы получили приз студенческой кинематографической молодежи и приз критиков влиятельного итальянского журнала “Кино” с формулировкой “За духовные и человеческие ценности”.
— Давайте вернемся к главным героям — мальчикам. Мировая пресса восхищалась их игрой — как вы работали с ними, как добивались от них нужной вам реакции, как заставляли их страдать перед камерой?..
— Я не заставлял их страдать. Они — здравомыслящие люди. Я знал, что они не страдают, а понимают, что находятся в условной ситуации — это же кино. Они читали сценарий, и мы общались на равных. Они понимали, в чем они участвуют. Это досужие домыслы людей, которые не знают, как делается искусство, — думать, что режиссер заставляет страдать. Ничего такого не происходит — происходит труд, работа людей, которые призваны к тому, чтобы быть актерами, — они осуществляют свое дело, я правильно говорю? — обращается Звягинцев за поддержкой к Константину Лавроненко, исполнившему в фильме роль отца и до того не участвовавшему в разговоре, а лишь внимательно слушающему. И я спрашиваю актера:
— Костя, насколько тема отношения отцов и детей близка вам лично?
— Моя собственная жизнь намного меньше, чем жизнь этого человека, — отвечает Лавроненко. — Что же касается биографии образа — откуда он, что он, как он, — все это в данной истории не важно, не об этом шла речь, и я даже не выстраивал для себя его судьбу.
Константин очень лаконичен — в образе своего героя говорит как рубит, объясняя, чем занимается после ухода из “Сатирикона”:
— Я не играю в театре: территорию театра я оставил семь лет назад. Навсегда. Чем занимаюсь сейчас? Чем угодно. Но не актерством. Буду ли дальше сниматься в кино? Но это уже зависит не от меня.
Более конкретно отвечал на вопросы продюсер Дмитрий Лесневский, до “Возвращения” занимавшийся исключительно телесериалами, и довольно успешно (“Некст”, “Клетка”, “Нина” и пр.).
— “Возвращение” — случайность для вашей компании или только первый выстрел из обоймы, и следующие уже на подходе?
— Есть несколько интересных проектов. Один — анимационный фильм в формате 3D, который мы хотим сделать для мирового проката. Решили поконкурировать со “Шреком”... Скоро запускаем комедийный сериал — главную роль в нем сыграет известнейший французский актер, имя которого я пока сохраню в тайне. Еще две полнометражные картины — в разных жанрах: комедия с попыткой мирового проката и картина для России — поиск культа, то есть попытка создать молодежный культовый фильм, но на другой почве, нежели мы привыкли. И, конечно, будем искать сценарий для нового фильма Андрея. У него же колоссальная ответственность перед самим собой, перед миром — цена ошибки велика. Я думаю, мы потратим много времени перед тем, как выйти с новым фильмом Андрюши. У нас уже есть предложения и от французов, и от итальянцев о копродукции, но для меня это не самое важное и интересное: если понадобятся европейские деньги — мы их возьмем, если не понадобятся — нет. Кино и у нас приносит прибыль, если все правильно делать.
— Говорят, бюджет “Возвращения” — 10 миллионов долларов...
— С самого начала картина окружена большим количеством мифов. 10 миллионов не было, у картины — средний российский бюджет, очень скромный. Но цифру я называть не стану: пусть останется мифом. В моей жизни так много коммерческих проектов, что тут я скрипел зубами, но терпел: мы где-то на год не уложились в сроки. От замысла до реализации прошло три года.
— Вы сильно изменили сценарий? И вообще много диктовали режиссеру?
— Я сам нашел и купил сценарий, а затем предложил Андрею переосмыслить текст. (Сценаристы — Александр Новотоцкий и Владимир Моисеенко. Предыдущие их работы — сценарии сериала “Маросейка” и картины Эльдара Рязанова “Старые клячи”. — Е.С.-А.) Первоначально это была сильная бытовая драма, а мы сняли совсем другое кино, взяв из сценария только сюжетную линию. Буквально реализованный сценарий оказался бы никому не нужен. Мы изменили часть сюжета — начало и конец, а главное — смысл, что заслуга Андрея полностью. Хотя мы много спорили.
— Вы даете деньги и позволяете с собой не соглашаться?..
— Всегда. Иначе ничего не добиться. Те люди, которые соглашаются (я имею в виду творцов) и не могут убедить, — у них нет шансов. Я соглашаюсь с теми, кто готов отказаться от чего угодно за свое видение, за свой путь.
— И все-таки: вы задумывали кино под Канн, под Венецию, под большие фестивали?
— Мы просто хотели снять этот фильм. История же меня привлекла среди прочего тем, что я тоже отец, у меня тоже два сына. Моим мальчишкам, правда, пять и семь лет. Но тема близка. У Андрея свой взгляд, но личного мотива не было: у него пока детей нет.
— Как вы считаете: почему именно вы?
— Здесь очень много оправданных ожиданий Европы, которая ждала и дождалась “Возвращения” — в прямом и переносном смыслах. Картину мы делали без желания фестивалей, без желания коммерческого успеха. Горели своим первым импульсом — мы же все дебютанты в кино: я, режиссер да половина съемочной группы, — и нам было просто интересно.
