Нефтяные пенки

Призрак бродит по России — призрак Природной Ренты. Мало кто представляет себе, что это такое. Но после того, как послушаешь разных политиков и экономистов, кажется: вещь очень хорошая, правильная. Что-то вроде излишков миллиардов долларов, которые надо отобрать у нефтяных королей, и тогда жизнь пойдет совсем не та, что теперь. Красивая и справедливая. Ну, или хотя бы чуть-чуть более красивая и справедливая...

Считайте сами: по данным Российской Академии наук, реальная стоимость природных богатств России — 380 триллионов долларов. Делим их на 150 миллионов жителей — получается неплохо: по два с половиной миллиона на брата.

По другим расчетам (академика Дмитрия Львова), на каждого россиянина приходится природных ресурсов по 160 тысяч долларов. Это, конечно, меньше, чем в первом случае, но все равно в 10 раз больше, чем на каждого француза или англичанина. И почему мы тогда не живем в 10 раз лучше?..

Чем ближе к выборам, тем больше будет разговоров об этой самой Ренте. Поэтому надо попытаться разобраться что к чему и понять, стоит ли обычному россиянину рассчитывать на кусок нефтяного пирога.

Один из главных вопросов, связанных с природной рентой, — это сколько денег она принесет в бюджет. Сергей Глазьев полагает, что переход на рентные платежи обогатит наш бюджет на сумму от 10 до 30 млрд. долларов в год. Сергей Степашин говорит о 7—8 млрд. долларов. Сами нефтяники утверждают, что еще максимум 2—2,5 млрд. — больше из них не выжать. Напомним: годовой федеральный бюджет России “весит” сейчас около 80 млрд. долларов...

Недавно вице-президент одной из крупнейших нефтяных компаний в прямом эфире радиостанции “Эхо Москвы” попробовал рассчитать доход нефтяных олигархов. Вот что у него получилось: в 2002 году в России было добыто 380 млн. тонн нефти. Общая выручка за нее (включая и внутренний рынок) составила 60 млрд. долларов. Из этой суммы было уплачено 21,7 млрд. долларов налогов. Плата за транспортировку нефти составила 9 млрд. долларов. Сама добыча, а также ремонт оборудования и зарплата сотрудникам съели 15 млрд. долларов. Инвестиции в другие проекты обошлись нефтяникам в 10 млрд. долларов. На покупку активов ушло еще 2,8 млрд. долларов.

Если из 60 млрд. долларов последовательно вычесть все эти цифры, остается конечная, итоговая сумма — 1,5 млрд. долларов. Это и есть собственно доход нефтяных олигархов. Правда, у г-на Шахновского сумма получилась побольше — 1,8 млрд. долларов, — но он объяснил это привлечением “дополнительных ресурсов”.

Мы попросили экспертов прокомментировать расчеты г-на Шахновского.

Дмитрий ЛЬВОВ, академик РАН:

— Бесспорный факт — доходность нефтяного бизнеса растет. Достаточно большие объемы прибыли после расчетов с бюджетом остаются в распоряжении нефтяных компаний. И в этом нет ничего предосудительного. Для развития компаний необходимы инвестиции, и немалые: по нашим оценкам — не менее 6—8 млрд. долларов. Следует также учитывать большие затраты компаний на транспортировку нефти в связи с огромными расстояниями ее перекачки в наших условиях. Это еще 7—8 млрд. долларов. Нельзя не учитывать и дополнительных затрат в связи с тяжелыми климатическими и горно-геологическими условиями добычи нефти, что увеличивает издержки производства и понижает рентабельность.

Но также бесспорным фактом остается и то, что рентабельность нефтяного комплекса намного опережает среднюю рентабельность по промышленности в целом. Так, если рентабельность (отношение финансового результата до вычета налогов к себестоимости) по всей промышленности составляла в 2000 г. 24,7%, то по нефтяному комплексу — 185% (а с учетом доходов посредников — 230%). Как видим, она на порядок выше.

Оправдан ли столь большой разрыв в рентабельности? Вот главный вопрос, ответ на который и должен прояснить, насколько интересы нефтяного бизнеса согласуются с интересами государства.

По оценкам докторов экономических наук В.Волконского и А.Кузовкина, после уплаты налогов в распоряжении нефтяных компаний и фирм-посредников в 2000—2001 гг. оставалось соответственно 21 и 17 млрд. долларов. Если даже предположить, что на инвестиции компаний направлено в те же годы 8—10 млрд. долларов, то чистый остаток прибыли составил не менее 8—10 млрд. долларов. Главный источник сверхприбыли — заниженная цена запасов углеводородного сырья.

Но это не все. Необходимо учесть и крайне завышенную оплату труда менеджеров нефтяных компаний, а также так называемые непроизводительные расходы этих компаний, включая и те, что проходят по статьям “благотворительной помощи”. Сюда же следует отнести и отработанные механизмы увода доходов от налогообложения в рамках вертикально интегрированных структур.

Игорь СИГАЛОВ, экономист:

— Я согласен с расчетами, приведенными Василием Шахновским. С моей точки зрения, чтобы понять, можно ли увеличивать налоговую нагрузку, надо исходить из общей инвестиционной привлекательности любого бизнеса самого по себе.

В связи с этим попробуем определить норму доходности в денежном выражении — по сути необходимый минимум, удовлетворяющий требованию инвестиционной привлекательности. Один из подходов, применяемых при оценке бизнеса, — сравнение прибыли, которую получают инвесторы, со стоимостью компании (так называемая доходность на вложенный капитал). Исходя из данных о выручке российской нефтедобычи и нефтепереработки в размере 57 млрд. долларов в 2002 году, получаем за 3—5 лет от 171 до 285 млрд. долларов (это расчет примерной стоимости российских нефтяных компаний). Теперь рассмотрим минимальную годовую норму доходности, при которой не будет происходить отток средств из отрасли. С учетом рисков, свойственных российской экономике, возьмем в качестве нижнего предела 9—12%. Таким образом, прибыль отрасли должна достигать 15—20 млрд. долларов в год. По официальным данным Госкомстата, распределенная прибыль нефтяной отрасли составляет около 2 млрд. долларов в год. Даже с поправкой на инвестиции (необходимость которых очевидна) и любые злокозненные ухищрения олигархов по сокрытию прибыли (о которых многие любят рассуждать) ясно, что доходность отрасли не превышает минимально допустимую. Иными словами, даже если отнять, то делить скоро будет нечего.

Мировая практика свидетельствует, что совершенно безболезненно можно изымать у нефтяников до 80% прибыли — все равно этот бизнес будет очень привлекательным. Остатка вполне хватит и на зарплаты работникам, и на содержание менеджмента, и на разведработы, и на инвестиции, и на дивиденды акционерам. Проблема в одном: как такой налог брать? Месторождения — разные. Потребуется точно высчитать, почем обойдется добытчику баррель нефти именно с этой скважины, чтобы не обобрать его как липку и изъять именно сверхприбыль, а не просто прибыль. Проблема сложная — тут без “Упсы” не разберешься. К тому же при исчислении ренты придется “очищать” доход горных предприятий от вклада всех факторов, кроме одного — природного. Кто будет считать? Чиновники Минфина? Налоговики? Не приведет ли такой вроде бы справедливый подход к еще большему расцвету коррупции? Просто компании будут закладывать в свои расходы дополнительные суммы на подкуп чиновников, чтобы “хорошо считали”...

Виктор ДАНИЛОВ-ДАНИЛЬЯН, член-корреспондент РАН:

— Практически эта задача неразрешима.

Андрей ГОРЛЕНКО, экономист:

— В сегодняшних разговорах о природной ренте очень много предвыборного популизма. Никто не в состоянии дать рецепт определения размера излишков, который исключил бы подрыв базы развития в самих добывающих отраслях. Иными словами, в погоне за журавлем ренты в небе можно легко зарезать курицу, которая уже сегодня несет золотые яйца не только для собственников добывающих компаний и сотен тысяч их работников, но и для отраслей-смежников, бюджетников и т.д.

Да, в некоторых развитых странах налоги дифференцированы чуть ли не по каждой скважине. Вероятно, и мы к этому придем. Но пытаться ввести такую систему поспешно, когда к ней не готово прежде всего государство, — крайне опасно. Можно получить падение и производства, и собираемости налогов.

Все помнят, к какому росту поступлений в бюджет привело введение плоской шкалы подоходного налога. Также и налог на добычу полезных ископаемых с плоской ставкой пока является вполне собираемым. А хорошо администрируемый налог — это основа для своевременной выплаты заработной платы врачам, учителям, военным.

Дмитрий ЛЬВОВ, академик РАН:

— Конечно, посчитать, какую часть в доходах компаний составляет рента, трудно. Но это не должно служить основанием для отказа от попыток сделать это. Нужно выстроить надежные заслоны для государственной коррупции. Хорошо известно, что чиновник — плохой управляющий, как правило, не несущий материальной ответственности за результаты принимаемых им решений. Поэтому управление национальным имуществом в нефтяном комплексе должны осуществлять коммерческие структуры или агентства, которые за плату и под свою материальную ответственность представляют интересы государства и общества как собственников природных ресурсов страны. А экспертизу условий использования национального имущества, в том числе порядка исчисления ренты, должна взять на себя абсолютно незаинтересованная в результатах экспертизы и независимая от государственных органов власти структура. Функции такого независимого экспертного органа было бы целесообразно возложить на Российскую академию наук.

92% разведанных месторождений нефти и газа в России уже поделены между компаниями, причем 60% из них государство отдало в период с 1992 по 1996 год без проведения каких-либо конкурсов. Более того — практически никакой ответственности за нарушение правил разработки недр и экологических норм компании не несут. А ведь некоторые из них оказались владельцами месторождений, запасов которых хватит на 15 лет. У особо крупных и ловких — месторождений на 50 лет добычи. Между прочим, на Западе принято облагать запасы дополнительным налогом, если их больше, чем на 12 лет упорного труда.

“Да-а-а, в свое время сглупили, отдали нефтянку в частные руки, а теперь локти кусаем”, — примерно так рассуждает значительная часть граждан. Может быть, разумнее было бы оставить добычу полезных ископаемых в собственности государства? Может быть, и сейчас не поздно “вернуть все взад”?

Дмитрий ЛЬВОВ:

— Основными правовыми основаниями коммерческого использования той части национального имущества, которая связана с природными ресурсами, должны стать аренда (передача имущества во временное владение и пользование) и концессия. Преобладающим способом определения пользователя (арендатора или концессионера) — открытые конкурсы. А главными критериями выбора победителя — соблюдение определенных условий эксплуатации, размер арендной платы (или концессионных платежей) и страхование ответственности пользователя.

Сергей ИВАНЕНКО:

— Мировая практика знает страны, где нефтяные компании национализированы, и страны, где они частные. С точки зрения эффективности управления в России, частник все же лучше, потому что государство у нас находится в еще более тяжелом состоянии, чем бизнес. Коррупция колоссальная, а специалистов нет. Поэтому если даже забыть о том, что национализация у нас по закону может быть только платной, то есть у нынешних хозяев компании придется выкупать, то нецелесообразно восстанавливать госсобственность в добывающих отраслях. Наивно полагать, что страна после этого разбогатеет — разворуют еще больше, чем в частных компаниях.

То, что приватизация — причем не только нефтяных компаний — была несправедливой, знают все. Но это не значит, что все надо сломать и опять начать строить какой-то “наш новый мир”. Надо научиться эффективно и разумно решать проблемы и восстанавливать справедливость в нынешних условиях.

Андрей ГОРЛЕНКО:

— В первой половине 90-х спад производства охватил все отрасли, в том числе и добывающие. Всерьез высказывались опасения о превращении страны в импортера энергоносителей. Бесхозная государственная собственность разворовывалась. Поэтому приватизация была необходима. Теперь о цене вопроса. Бессмысленно ужасаться тому, что компании, которые продавались тогда за несколько сотен миллионов долларов, стоят сегодня несколько миллиардов. Этому надо радоваться — значит, компании получили эффективных собственников. За ростом капитализации стоят инвестиции в производство, колоссальный труд по реорганизации менеджмента, напряженная работа трудовых коллективов.

А тогдашняя цена приватизации — дело конкретно-историческое. В начале 90-х годов желающих заплатить большие деньги за разваливающуюся промышленность в стране с высокими политическими рисками, взять на себя ответственность за ее подъем было не так уж много. У нарождающегося национального капитала, который необходим современной стране для равноправной конкуренции на отечественном и мировом рынках, в те годы миллиардов не было. Так что же, надо было отдать подороже, но иностранцам, если бы они, конечно, согласились взять? Или подождать, пока все развалится до такой степени, что цена приватизации окажется еще более низкой? Тут уместно вспомнить изречение Уинстона Черчилля, одного из самых эффективных политиков ХХ века: “Если допустить конфликт между настоящим и прошлым, то очень скоро станет ясно, что у нас не останется будущего”.

Виктор ДАНИЛОВ-ДАНИЛЬЯН:

— Пусть те, кто полагает, что приватизации ТЭКа можно было избежать, объяснят, как построить рыночную систему (со всеми необходимыми для нее атрибутами) в сырьевой экономике без приватизации сырьевых отраслей.

Когда говорят о природной ренте, то имеют в виду доход, получаемый не за счет деятельности предприятий, их дополнительных усилий, а за счет уникальных свойств самих месторождений полезных ископаемых. Ренту нельзя ввести, ее нельзя брать или не брать. Если из земли добываются нефть, газ, золото, рента уже есть и кому-то достается. Вопрос в том, кто именно снимает пенки с природных богатств и насколько существующий порядок разумен и эффективен. Насколько он отвечает интересам общества.

Поскольку именно с нефти сейчас можно снять самые густые и жирные пенки, то когда у нас размышляют о необходимости “взять наконец природную ренту”, имеют в виду прежде всего планы как следует пощипать нефтяников. По какому праву?

По праву собственника недр и всего, что в них природой положено. Очень многие считают, что природные ресурсы принадлежат государству по Конституции. Ничего подобного. По Конституции земля и другие природные ресурсы могут находиться “в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности”. Про то, что недра являются “публичным достоянием народа России” и находятся в “неделимой государственной собственности”, прописано в законе, который так и называется: “О недрах”.

Основными способами изъятия ренты сейчас являются налог на добычу полезных ископаемых и таможенные пошлины на экспорт нефти. Налог — усредненный, с фиксированной ставкой; он совершенно не учитывает геологических условий разработки и качества конкретного месторождения — лишь количество добытого сырья. Те, кто бурит далеко, в адском холоде, в трудном грунте, где нефть бедновата, получит меньше прибыли на то же количество добытой нефти. Пока мировые цены на нефть высоки и очень высоки (в этом году, например, они редко опускались ниже 30 долларов за баррель), при таком принципе взимания налога будут разрабатывать и не очень удобные, и богатые месторождения. Но если вдруг цены упадут, как это было в 1998 году, до 10 долларов за баррель? Огромное число скважин сразу будет законсервировано, государственные финансы начнут петь романсы, а мелкие нефтяные компании (говорят, такие еще у нас остались) просто разорятся...

Часть природной ренты государство получает опосредованно, через другие виды налогов. Виктор Данилов-Данильян, директор Института водных проблем и член-корреспондент РАН, привел нам такой пример: в нефтедобывающей отрасли работники получают намного больше, чем в других отраслях экономики, причем за точно такую же работу, — значит, 13% подоходного налога, которые они платят в бюджет, выглядят намного солиднее, чем 13% с зарплаты бюджетника, учителя или врача...

Часть природной ренты получают и предприятия других отраслей промышленности, да и все граждане, которые пользуются газом или бензином по ценам намного ниже, чем мировые.

Благодаря сверхдоходам нефтяников в условиях высоких цен на нефть сверхдоходы появляются и у федерального бюджета. По данным Федерального казначейства, в первом полугодии 2003 года они превысили 94 миллиарда рублей. Государство сокращает внешний долг, вовремя выплачиваются пенсии, улучшилась ситуация с выплатами зарплат бюджетникам, стабильнее финансируются силовые структуры...

Сами нефтяники считают, что налоговая нагрузка на них и так сильно выросла за последние годы. Да, они стали платить больше. Но... на заседании комиссии Совета Федерации по взаимодействию со Счетной палатой в начале июня Сергей Степашин сказал: “Сегодняшнее законодательство позволяет нефтяным компаниям с помощью блестяще отработанных хитрых схем снижать налогооблагаемую базу на 50%”. И еще: “Нефтяные компании частично уводят прибыль от налогообложения за счет регистрации компаний в офшорах или за счет создания фирм-посредников, где по документам работают одни инвалиды. При этом все происходит по закону, и если бы я работал менеджером или руководителем компании, я бы сделал именно так”.

Год назад замглавы Администрации Президента Дмитрий Козак выступил с идеей, вызвавшей шок у нефтяников. Он предложил добытое особо ценное сырье (нефть, газ, алмазы, золото) тоже считать собственностью государства, а добывающим компаниям заключать с государством концессионные договора. Концессия — это когда государство сдает участок земли с правом добычи полезного ископаемого какой-то родной или иностранной компании, и в договоре о сдаче четко оговариваются размеры “нормальной” прибыли, которую компания за свою работу получит. Законопроектом эта идея так пока и не стала, но, по некоторым признакам, совсем не умерла.

Радикалы считают лучшим методом решения проблемы национализацию. Наиболее умеренные полагают, что можно обойтись совершенствованием действующих налогов. Мол, что толку придумывать новые, от которого “они” точно так же будут уходить, как от нынешних?..

Нет единства и в вопросе о том, как поступать с изъятыми нефтяными сверхдоходами. Академик Дмитрий Львов, например, считает, что необходимо создать в России специальный внебюджетный фонд из которого доплачивать по 200 долларов в год на неимущего.

Президент еще в 2001 году в своем Послании Федеральному собранию сказал, что надо складировать сверхдоходы от экспорта нефти в специальный стабилизационный фонд на черный день. Но до сих пор его нет. Лишь в последнее время правительство определенно пообещало внести в Госдуму проект закона о том, что такое этот фонд и кто и как им будет распоряжаться. А пока...

Мы по-прежнему проедаем нефтедоллары, — точно так же, как проедали их в советское время. Чем это кончилось для СССР мы помним.

В большинстве стран, которым посчастливилось жить “на нефти”, недра и их содержимое находятся в руках государства. Исключением являются разве что США, где собственниками недр могут быть и государство, и частные компании. Правда, после энергетического кризиса 70-х годов власти этой страны заморозили большую часть своих скважин и предпочитают закупать нефть за рубежом. От природной ренты американцы таким образом отказались: зарабатывают деньги и решают свои социальные проблемы они за счет других отраслей экономики. Но если кто-то что-то где-то из земли и качает, то сколько с них брать и как собранные деньги потратить, решит штат, на чьей территории расположено месторождение.

В северной соседке США, Канаде, федерализм достиг еще более высокого уровня: недра являются собственностью провинций, и каждая из них сама определяет режим налогообложения нефте- и газодобычи. Но в каждой добывающей компании государство обязательно имеет свою долю: не менее четверти уставного капитала.

Особую группу составляют ближневосточные страны: Бахрейн, Кувейт, Йемен, Саудовская Аравия, ОАЕ. И разведка, и транспортировка, и добыча, и продажа нефти там находятся в руках государственных компаний. Чтобы привлечь инвестиции из-за рубежа, на особых условиях заключаются договоры с иностранными компаниями.

Государства эти — монархии, и нефть фактически принадлежит царствующим династиям эмиров, шейхов и королей и ими же контролируется. Но короли и эмиры нефтедолларами с населением делятся — конечно, не поровну. В крошечном Кувейте (третье место в мире по числу миллионеров) каждый гражданин при рождении получает 3 тыс. долларов — они зачисляются на специальный счет в банке, открытый на его имя. Кроме того, все жители имеют право на беспроцентную ссуду на строительство жилья — около 220 тыс. долларов. Каждый подданный получает по 170 долларов в месяц на несовершеннолетнего ребенка и 300 — на неработающую жену. В стране действует бесплатная медицинская помощь, а если пациенту нужна операция за границей, государство берет на себя все расходы. Оплачивается и учеба за рубежом. Примерно теми же преимуществами обладают и граждане Саудовской Аравии: медицинская страховка, бесплатное лечение и обучение за рубежом, беспроцентные ссуды на строительство дома и покупку автомобиля (поменьше, чем в Кувейте). В Йемене граждане практически не платят квартплату, бесплатно ездят на общественном транспорте, а государство довольствуется мизерными налогами.

Никаких попыток развивать другие отрасли экономики за счет нефтяных доходов в этих странах не делается — исключением является разве что Бахрейн. Природная рента “проедается”, используется для покрытия текущих нужд, обеспечивая высокий уровень жизни гражданам этих стран. Все “нефтяные” блага распространяются лишь на них. Например, в Кувейте средний заработок кувейтца-госслужащего — 3,5 тысячи долларов в месяц, а средний заработок иностранного рабочего — филиппинца или индийца — 150 долларов в месяц.

В Норвегии, Великобритании, Венесуэле и Мексике в разработке месторождений главенствуют государственные компании-монополисты. Львиная доля инвестиций в добывающие отрасли — тоже государственная, из той самой “природной ренты”. Рента эта собирается как особые налоги, довольно высокие. В Норвегии нефтяные компании отдают казне 78% прибыли. Средства эти идут через бюджет на социальные нужды, обеспечивая населению один из самых высоких уровней жизни в мире. Все, что остается после трат на образование, медицину и прочие социальные нужды, вкладывается в ценные бумаги или инвестируется в экономику.

Россиянину остается только завистливо вздохнуть. Но нельзя забывать, что даже при меньших объемах добычи нефти делить доходы, от ее продажи получаемые, приходится в разных странах на разное число жителей. В Кувейте — на полтора миллиона человек, в Норвегии — на четыре с небольшим миллиона. В России, для сравнения, население сейчас составляет около 145 миллионов. К тому же Венесуэла, добывая очень много нефти, являет собой точно такой же пример резкого социального расслоения, как Россия. Более-менее равномерного “размазывания” нефтяных денег по всей стране не происходит. Значит, государство так же неэффективно, как в России... Но дело не только в этом.

США в последние годы не являются крупнейшим экспортером нефти — наоборот, крупнейшим импортером. Но, по данным Института США и Канады, в 2001 году, например, американская казна получила 7,5 млрд. долларов налогов с нефтяных компаний. Если поделить эти деньги на 274 млн. человек населения, получится 30 долларов на душу. А в России налоги с нефтяников в том же году недотянули до 12 долларов на душу населения...