Иногда, на изломе ночи, налетит бессонница. Старая женщина устало распахнет занавеску у окна. Сердце болит. Жизнь прошла.
Да и было ли что в ее жизни?
“Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,/Что с девушкою я прощаюсь навсегда…”
Шесть десятилетий назад, в военном 43-м, она опрометчиво сказала “нет” на робкое признание в любви.
В ответ родился романс, который сразу же стал народным — “Сиреневый туман”.
На самом деле авторство знаменитой песни приписывают многим популярным композиторам, в том числе и Михаилу Матусовскому. Но лишь совсем недавно исследователи вроде бы разыскали подлинные имена создателя “Дорожного танго” — первое название “Сиреневого тумана” — и его неверной возлюбленной.
Как предполагают, провинциальный композитор из Чаплыгина Юрий Липатов посвятил эту песню 18-летней диспетчерше Ниночке Глуховой с железнодорожной станции Лев Толстой.
Между пунктами А и В — Чаплыгином и Львом Толстым — всего 50 километров пути.
Скорый поезд Мичуринск—Смоленск проходил это расстояние меньше чем за час.
— Куда ты за него замуж собралась? Да еще так далеко?! В Чаплыгин! — переживала мать. — Руководитель художественной самодеятельности — это не профессия. У мужчины в руках должна быть крепкая специальность, настоящая.
В поселке Астапово жизнь вертелась вокруг вокзала и депо. Железнодорожники считались завидными женихами. Еще бы — каждый гордился, что именно на их малой родине, сойдя с поезда, умер Лев Толстой. “Вот чашка, из которой поил заболевшего писателя начальник железнодорожной станции, а вот диванчик, где скончался граф”.
В советские годы Астапову, естественно, дали имя великого писателя.
Родители Ниночки Глуховой тоже служили на железной дороге. И поэтому искренне желали дочери счастья с простым рабочим парнем. Только так можно было скрыть некоторые “дефекты” семейной биографии.
— Мой дед из Демидовых, потомственный дворянин. Его репрессировали в 37-м году, — вспоминает Нина Александровна. — Бабушка поехала за ним, в ссылку, но дед умер, и они так и не встретились. Она вернулась в Лев Толстой и прожила всю жизнь одна, тоскуя о своей несбывшейся и единственной любви…
А свою возможную судьбу Нина повстречала в 42-м году, летом. Высокий парень, голубоглазый, симпатичный, хоть и в очках.
Заскочил к ним на вокзал вместе с ребятами из чаплыгинской фронтовой агитбригады: “Вы — самая красивая. Приходите сегодня на наш концерт в клуб. Вот билеты”.
Нине еще не исполнилось и семнадцати. Юрий — на год старше. Дети войны и любви.
А вокруг суета-маета. Эшелоны идут на фронт, на запад. Она, вчерашняя девятиклассница, строгим диспетчерским голосом отправляет их на нужный путь.
На концерт Нина пришла с подругой. Как и положено.
Но пел Юрий только для нее одной.
— Начали мы встречаться. Придет Юра к нам домой в гости, сядем на диванчик: с одной стороны — спальня, с другой стороны — спальня, а мы сидим, разговариваем, и Юра меня ласково за руку держит, — с тоской вспоминает Нина Александровна. — Я была очень скромная, хотя со стороны это могло показаться гордостью. Попробует меня Юра обнять и поцеловать, а я сразу отодвигаюсь и делаю неприступный вид. Но и кавалер мой тоже на своем не настаивал. Видимо, стеснялся…
На свидание к Нине Юра вырывался всего несколько раз в месяц, приезжал на десятичасовом утреннем поезде.
А в два часа ночи она выходила провожать его к смоленскому скорому, единственному составу, который проходил в это время мимо его родного Чаплыгина.
Одинокой звездой — лампочка в заплеванном тамбуре. Заспанный проводник-кондуктор указывает на место в общем вагоне. И в сиреневом молоке — предрассветном июльском тумане — тает старый поселковый вокзал.
Так продолжалось у них почти год. От лета до лета.
То ли нежная дружба, то ли робкая любовь.
“Выходи за меня замуж”, — попросил Юрий Нину однажды на прощание.
А та в ответ промолчала.
— Я не знаю, почему не согласилась на его предложение. Может, вспомнила опасения мамы. Может, просто еще тогда не была готова для семейной жизни. Откуда мне было знать, что это у него серьезно?! Как бы там ни было, но с той поры мы больше не встречались. Юра звонил мне на работу пару раз, потом наши отношения закончились…
Он приехал в Чаплыгин под утро. Взволнованный, расстроенный. Метался по комнатам, пока близкие, знавшие о его чувствах к Нине, не догадались об их разрыве. “Надо бы последить за Юркой, как бы не натворил чего”, — боязливо подумала мать, Евдокия Степановна.
“Не бойтесь, вешаться я не собираюсь. Лучше пойду в клуб… поработаю”, — хлопнул дверью сын.
Листочек с наскоро накарябанными нотами — плод создания нервной ночи — переписали друзья Липатова, тоже музыканты.
... И уже в начале 50-х годов каждый уважающий себя ресторанный исполнитель имел в своем репертуаре “Сиреневый туман”. Причем сперва эту песню пели под баян, в роковых ритмах танго. “Предутренний туман над нами проплывает. Над тамбуром горит дорожная звезда”, — раздавалось из радиопродуктора. Новую версию песни — в виде романса — предложил раскрученный в те годы артист Владимир Бунчиков.
Юрий Михайлович Липатов нигде не афишировал свое авторство. Хотя, как утверждают его родные, в картотеке Союза композиторов напротив “Танго” стоит его имя.
Может, оно и к лучшему, что он молчал…
Во времена Хрущева “Сиреневый туман” неожиданно впал в немилость. Наверху посчитали, что незатейливая мелодия неизвестного автора разлагает молодежь и зовет ее куда-то не туда. “Не допустим вертиновщины на советской эстраде”, — косноязычно заявляли чиновники от культуры.
И только в наши дни романс в новой редакции реабилитировал певец Владимир Маркин.
Композитор Юрий Липатов всю жизнь проработал в Чаплыгине незаметным, но незаменимым худруком Дома культуры. Он написал “Песню про Клавочку”, “На катке”, “Девичью лирическую” — сегодня эти названия, пожалуй, известны только узким специалистам.
Лишь после смерти Юрия Михайловича, в 1986 году, родные нашли среди бумаг нотную запись “Дорожного танго” с посвящением Нине Глуховой.
В следующий раз они встретились ровно через двадцать лет. В 1962 году. 38-летняя Нина Александровна Архипкина приехала в Чаплыгин на серьезное совещание торговых работников.
Она давно уже была замужем. За бывшим соседом, Сашкой Архипкиным, что жил через два дома от Глуховых. Муж, как и положено, работал на железной дороге, ремонтировал составы. Немногословный, ревнивый, основательный. Большой страсти меж ними не было — стерпелось-слюбилось, как у большинства, родили единственного сына Алексея.
— Но мужа я не любила, нет, не любила. Почти сразу после свадьбы поняла, что мы не пара, да было поздно, — вздыхает Нина Александровна и вновь ударяется в дорогие ее сердцу воспоминания.
— Нина! — окликнул ее кто-то в осеннем парке.
Высокий мужчина в черной шляпе и длинном пальто.
Те же очки, тот же взгляд, те же голубые глаза…
— Мы начали встречаться. Не часто. Только когда я выбиралась по работе в Чаплыгин. Гуляли по парку, обедали. Будто оба в юность возвратились, — говорит Нина Александровна. — Муж ничего не знал об этом, он вообще ничего обо мне не знал, да и не пытался узнать, тем более о моей первой любви. Юрий был женат. Целых пятеро детей у него. Жена работала учительницей начальных классов...
Совещания в торговле обычно проводились осенью.
И встречались они по осени.
Несколько лет подряд.
Темнело рано. Сквозь сиреневые сентябрьские сумерки она неслась на последний поезд — возможно, тот самый, на котором когда-то уезжала со станции Лев Толстой ее первая любовь. Допотопные вагоны их юности списали в утиль только в середине 80-х.
И однажды Юрий Михайлович, будто шутя, предложил Нине Александровне бросить все и начать жизнь заново.
Но она снова промолчала.
О том, что Липатов посвятил ей один из самых красивых и печальных романсов ХХ века, Нина Архипкина узнает лет через десять после его смерти, в 97-м году. Случайно.
Тогда же московские исследователи творчества полузабытого провинциального композитора скажут ей, что Юры Липатова — худенького мальчика из агитбригады города Чаплыгина — давно нет в живых.
— Я сильно жалею о том, что у нас не сложилось. Прошлое не изменишь. Доведись мне снова стать молодой, я бы открыто призналась Юре в своих чувствах, я ведь его так любила. Только сейчас, по прошествии стольких лет, могу открыто об этом сказать. Но почему он мне ни разу не признался, что этот романс про нас? Что это он его написал! — восклицает Нина Александровна. — Когда передают по радио “Сиреневый туман”, всегда включаю приемник посильнее, знакомые звонят: “Слушай поскорее свою песню!”, а я сяду и плачу.
Ее правнук Коля в этом году пошел уже во второй класс.
И надо думать о том, как заготавливать уголь на зиму, чтоб одной в избе не замерзнуть. И кто поможет собрать урожай с маленького огородика — после смерти мужа силы уже не те.
Да мало ли какие заботы одолевают в 78 лет! Вроде бы и некогда думать о тех давнишних встречах. И незачем.
А она все равно вспоминает.
На изломе туманной сиреневой ночи, когда налетит бессонница. Словно скорый Мичуринск—Смоленск, который давно отменили.
Мы попросили прокомментировать эту историю певца и композитора Владимира Маркина
— Я думаю, что ваша версия создания “Сиреневого тумана” и авторство Юрия Липатова — всего лишь красивая легенда. Слова этой песни все-таки придумал Михаил Матусовский в 1936 году, на выпускном вечере в Литературном институте. А первый вариант музыки, который, увы, не сохранился, написал композитор Ян Сашин.
В 1989 году я воскресил этот шлягер, собрав предварительно по знакомым чуть ли не 50 разных куплетов “Сиреневого тумана”. Ведь на каждом застолье эту песню пели по-своему. Вполне возможно, что Юрий Липатов где-то что-то услышал и решил, что он сочинил самый первый “Сиреневый туман”. А это были вариации на тему... Насколько я знаю, Российское общество защиты авторских прав, куда Липатов обращался, его авторство не признало.
