Избирательная кампания по выборам мэра Москвы начнется со дня на день. Искушенные наблюдатели сетуют на отсутствие интриги. Ни тебе “киндерсюрприза”, ни “телекиллера”, ни даже кремлевского завхоза. В 2003 году претензии на мэрское кресло вознамерились предъявить совсем уж странные личности, чьи фамилии в бюллетене будут натуральной издевкой над избирателями.
Юрий Лужков, похоже, решил компенсировать москвичам отсутствие интриги. Сначала он согласился продать на благотворительном аукционе символ своего правления — настоящую кепку мэра, которая верой и правдой служила ему все годы управления городом. Узнав об этом, многие напряглись. Получается, кепка ему больше не нужна? Ему надоела вся эта маета? Он окончательно переквалифицируется в пасечника? А кто будет рулить Москвой? Какой-нибудь юный питерец?
Опасения усилились, когда в распоряжении “МК” оказалась рукопись новой книги Юрия Лужкова с названием, не оставляющим сомнений: “Пособие для будущего мэра”. В этом номере мы публикуем ее фрагменты. Пусть наши читатели сами решат, что это — мемуары, завещание...
Среди повседневных дел мэра Москвы, официальных приемов, заседаний и хозяйственных проблем иногда случаются встречи, которые посвящены совсем другому. На прием приходят друзья, и тогда разговор идет о театре, архитектуре или последних политических новостях. Кто-то рассказывает о проблемах, а кто-то приносит свои (а иногда и чужие) книги.
Именно на таких встречах рождаются Идеи. Не всегда собеседники приходят к согласию. Все мы люди со своим мнением, и хозяин кабинета на Тверской, 13, отнюдь не часто соглашается со своими собеседниками. Из книг-подарков и просто из прочитанного за последние годы как-то сама собой составилась библиотека, а хозяйственники несколько лет назад создали для нее новое помещение. Теперь сюда изредка спускается мэр, чтобы хоть на полчаса оторваться от бесконечного потока звонков, встреч и документов. Сюда к нему приходят люди, у которых нет в руках деловых проектов, и появляется время для обсуждения проблем, выходящих за границы завтрашнего дня.
В библиотеке стоят Библии, подаренные патриархом, и философские трактаты, издания о пчеловодстве и книги по русской истории. Иногда беседы были посвящены актуальным проблемам, а иногда начинались с разговора о детях. Множество споров возникало здесь после выхода в 2003 году книги “Возобновление истории”. Кто-то спешил поделиться своими соображениями, другие спорили и спрашивали. Какие-то вопросы так и остались без ответа…
Из таких встреч и составилась эта книга. Беседы были, конечно, нерегулярными, разными по времени и насыщенности. И эта книга отнюдь не претендует на научность и концептуальность. Скорее это приоткрытая дверь на ту “политическую кухню”, которая обычно остается “за кадром”. Здесь нет готовых политических рецептов, хотя многие встречи происходили как раз для того, чтобы эти ответы получить. Просто на каком-то этапе появилось желание поделиться тем пониманием проблем, которое рождалось все последние годы.
Генрих БОРОВИК, Мэлор СТУРУА.
Я считаю, что никаких принципиальных ошибок мы в Москве после 1991 года не совершили. Таких, про которые уже сегодня можно было бы обоснованно сказать: наломали дров. В Москве ничего подобного нет. Даже наши самые жесткие и непримиримые критики ничего серьезного предъявить не могут. Москва живет, работает, строится. Проблем в ней много, но все они естественны для большого города и для нынешнего переходного периода в стране. Аварии, трудности и проблемы были, но катастрофических ситуаций мы не допустили.
Есть одна психологическая ловушка, в которую управленец попадать категорически не должен. Не имеет права. Пока вы не приняли решения, перед вами открыто множество альтернатив. Приняли решение, даже заведомо самое лучшее, великолепное — и все альтернативы отпали, осталась только одна, выбранная вами. Пройдет какое-то время, и появится предательская мысль: “Если бы я поступил иначе, все могло бы быть лучше”. Самое любопытное, что мысль эта придет обязательно, независимо от того, какое решение вы приняли и что выбрали. Наверное, наша психика так устроена. Поддаваться подобному самокопанию нельзя. Если есть объективные основания скорректировать принятое решение, надо в этих основаниях спокойно разобраться и поступить соответственно. Но — поступить, то есть принять новое решение и начать его осуществлять. А пустая рефлексия на темы “если бы да кабы” противопоказана. Для руководителя это признак его профессиональной непригодности.
Если я вижу, что какое-то решение сформулировано неудачно, не приносит тех результатов, на какие рассчитывали, я не становлюсь в позу непогрешимого. Это не подвиг, не пиар. В управлении есть понятие обратных связей. Принял решение, начал его осуществлять — посмотри, что получается, как оно соотносится с твоими изначальными целями, расчетами. И если нужно, откорректируй решение или измени, отмени его. Так все эти годы работает московское правительство.
Отношение к Москве — это лакмусовая бумажка для проверки сущности курса федеральной власти. Дилемма простая: ослаблять Москву или подтягивать, развивать остальную Россию. Ослабить Москву, конечно, много проще. Но со слабой Москвой России не подняться.
Говорю это не потому, что я такой патриот Москвы, хотя я патриот и всегда это подчеркивал. Я здесь родился, вырос, это мой город. Нельзя ослабить одно из главных экономических звеньев и одновременно надеяться на рывок вперед и вверх. Так не бывает и быть не может, ни у кого, никогда и нигде.
Почему руководители сильных регионов, и я в том числе, критикуют федеральные власти чаще, чем это делают руководители регионов слабых? Ну отчасти потому — не будем кривить душой, — что мы можем себе это позволить. Если человек приносит в дом хорошую зарплату, он вправе поинтересоваться, на что и как она расходуется. Если сильные регионы не будут спрашивать с федерального правительства, кто вообще внутри страны с него что-нибудь сможет спросить?! Разве что Президент. И это не я придумал: везде в мире крепкая федерация держится на сильных регионах, способных в какой-то степени уравновешивать федеральную власть.
Поэтому Москва так чувствительна к ситуациям, когда федеральные структуры с легкостью необыкновенной пытаются распоряжаться ресурсами города, идет ли речь о земле, недвижимости, налогах или чем-то ином. Слишком много за последние десять лет мы видели примеров того, как подобная лихость служила не России, а очередной группе прохвостов.
Москва — это русский город. Открытый русский город, который может существовать только как русский и как открытый.
Русские и русская культура в Москве — это сама суть московской культуры. Это общее духовное пристанище для всех живущих в Москве. Это как дом и комнаты в нем. Дом не может стать одной из своих комнат. Но комнаты относительно самостоятельны, и каждая может быть обставлена по вкусу проживающего в ней. Если же кто-то захочет понять мои слова о комнатах слишком буквально, тому специальное разъяснение: никакой территориальной автономии никогда в Москве не будет.
Что такое “стать москвичом”? Стать им можно формально — зарегистрировался, получил работу, обзавелся каким-никаким жильем, и ты москвич. Стать москвичом по сути, по духу куда сложнее. И только при желании, конечно.
Есть одно непременное условие. Оно не формализовано, не прописано в московском законодательстве. Это овладение русским языком, на котором говорят в Москве. И дело здесь не только в том, что незнание языка затрудняет жизнь и приезжего, и тех москвичей, с которыми он живет рядом. Дело еще и в том, что знание языка во всем его богатстве дает человеку возможность приобщиться к той культурной среде, которая сложилась в Москве, оно предоставляет ему шанс сделать свой вклад в эту реальность. Воспользуется ли он этим шансом — другой вопрос. Не могу не упомянуть здесь о ныне покойном Булате Шалвовиче Окуджаве, памятник которому стоит в одном из самых “московских” мест — на Арбате. Он — грузин, но грузин, оставивший свой собственный след в русской словесности, в нашем с вами языке, языке России.
Проблема, связанная с временными мигрантами, — иная культура. Не бескультурье, а иная, немосковская культура. События последнего времени перемешали народы. И то, что веками складывалось как местная традиция в какой-нибудь азиатской или кавказской деревне, никак не подходит европейскому столичному городу и не может быть принято.
Мне, как москвичу, не по душе, когда отдельные национальные землячества живут замкнутой жизнью, в изоляции — как перелетные птицы, которые присели передохнуть в чужой земле, а придет время — подымутся и улетят, оставив после себя выпавшие перья. И мне не по душе абстрактный лозунг “мультикультурализма” — дескать, как хорошо, что чужие культуры живут себе и живут бок о бок, одна другой не мешает. Все-таки Москва — это город единой русской культуры, обогащаемой другими, и таковым он должен оставаться.
Уж кто только не лягал Москву за то, что она якобы не желает отменять институт прописки! Тем, кто зациклился на свободе передвижения, свободе выбора места жительства, я отвечу вопросом: мы права человека защищаем ради самого человека или у нас права ради прав, как и реформы ради реформаторов? И как быть с правами тех, кто уже живет — в Москве или в любом другом городе России?
Управляемая, направляемая миграция и иммиграция — это добро, это необходимость. Хаотичная, бесконтрольная, опирающаяся на коррупцию и ее стимулирующая — безусловное и очень серьезное зло.
Я категорически не согласен с постановкой вопроса, что, дескать, москвичи — чистоплюи, чурающиеся “черной” работы, а мигранты — это сплошные золушки. Это неверно и это оскорбительно для тех и других. Когда речь заходит об устойчивых и массовых миграциях, мы имеем дело не с чьими-то заслугами или пороками, а с законами общественного развития.
Другой вопрос, что многие фирмы, не только строительные, стремятся до минимума снизить свои расходы на рабочую силу. Да, законный путь найма иностранных рабочих сложен, дешевле идти незаконным. Издержки окупаются. Границы со странами СНГ прикрыты неплотно. Мигранты-нелегалы приезжают сами. Вот если бы фирма, уличенная в незаконном использовании труда незаконных иммигрантов, автоматически банкротилась, баланс потенциальных выгод и потерь для нее поменялся бы. Но пока ситуация такова, какая она есть.
Миграция должна быть осмысленной, упорядоченной и законной. Суть проблемы — в соединении этих ее качеств. Сама Москва обеспечить такое их соединение не может. Да и не должна. В отсутствие федеральных норм Москва может принимать и принимает свои решения, но в полной мере ослабить миграционное давление на город, ввести его в регулируемое русло только Москва, сама, не может.
Дуракоустойчивость — это способность и управляющей, и управляемых систем самостоятельно, желательно в автоматическом режиме защищать себя от непрофессиональных или злонамеренных решений. Теоретически просто. На практике очень сложно.
Практический пример. Есть под Москвой водоохранные зоны — места, где осуществляется забор воды для нужд города. В водоохранной зоне запрещено все: строительство, промышленность, рыболовство, даже катание на лодках. Кому-то неудобно, неприятно — но ничего не попишешь. От одного водозабора зависят здоровье и жизнь сотен тысяч, иногда миллионов москвичей.
Раньше все эти нормы и правила соблюдались неукоснительно. Но в последние годы власти на местах стали разрешать в этих зонах строительство. Естественно, дачи, дома и гостиницы строятся на самом берегу, так их владельцам выгодно и приятно. Под прямой угрозой здоровье десяти миллионов москвичей и нескольких миллионов жителей Подмосковья. Все всё понимают. Но преступления — другого слова у меня нет — продолжаются.
Причина одна — коррупция, хотя доказать ее в каждом конкретном случае трудно, иногда невозможно. Как должна была бы действовать система “защиты от дурака” в данном случае? Федеральная служба водоохраны, обнаружив факт строительства в запретной зоне, сносит все возведенное — в какой бы степени готовности оно ни было, кому бы ни принадлежало, — взыскивает стоимость работ по сносу и убытки с застройщика и отдает под суд самого застройщика и всех тех, кто вопреки закону подписал ему разрешение на строительство. При этом применение к ним условного наказания должно быть исключено по закону.
Но сами понимаете, насколько трудно этого добиться. Ведь строят не только богатые, но и весьма влиятельные люди, зачастую даже мнящие себя государственными деятелями. А проблема вырастает для Москвы в одну из наиболее серьезных, с потенциально трагическими последствиями.
Некоторые российские силы, мнящие себя патриотическими, настолько озаботились опасностью, которая якобы угрожает России со стороны США и Запада в целом, что готовы вступить в союз с любым врагом американцев — хоть с Усамой бен Ладеном.
“Патриотизм” такого рода заставляет размышлять об отсутствии у нас в общероссийском масштабе дуракоустойчивости. За всем этим нельзя не видеть, что из года в год в политической системе происходит пороговое превышение значимости дурака. Ведь рассуждения о российском патриотизме, который должен быть обязательно антиамериканским и происламским, — не из области национального предательства или продажности. Нет, это дает о себе знать дурак политический. И повышение дуракоустойчивости заключается в совершенствовании политической системы, в частности — в большей открытости, откровенности, прямоте политического анализа, в избавлении от табу, от дурно понимаемой политкорректности…
Или другой пример: “мигалки”. По установившейся традиции несколько сотен чиновников высокого ранга имеют право разъезжать с таким устройством на крыше. Все прекрасно знают, что “мигалками” пользуются и многие другие “авторитетные” граждане. Почему я вспомнил сейчас об этом? Потому что и здесь мы имеем проблемы с политической дуракоустойчивостью. Ведь смысл “мигалки” — не пять минут выиграть, но показать всем, какой я крутой и важный. Ну показал. И у тысяч, десятков тысяч человек закрепляется, скажем так, недоброе чувство к государству. Что выиграно? Кем? Была бы это только проблема движения в Москве...
После “Норд-Оста” я уяснил для себя, что против современного терроризма нельзя бороться проведением политики умиротворения, потакания. Зло должно искореняться не по факту, а еще в период замысла, когда кому-то приходит в голову мысль совершить насилие — чем бы намерение ни оправдывалось. Приходится слышать, это-де несправедливо — привлекать к ответственности человека или людей за слова, а не за дела. Ну, заявил он, что нужно вести вооруженный джихад против всех “неверных” (включая женщин, детей и стариков). Это же всё слова. Вот если он захвачен с оружием или взрывным устройством в руках — вот это действие! Тут его и судите… Такая логика — прямое и умышленное оправдание экстремизма и терроризма.
Нужна система постоянных межведомственных учений по всему комплексу мер, которые придется принимать в ответ и после террористических ударов. Планировать такое тяжело, но не планировать — преступно. Мы не сможем остановить каждую “живую бомбу”… Терроризм как явление остается, больная фантазия его организаторов работает. Город, правительство, все его службы должны быть готовы не только психологически, но практически к любым неожиданностям. Не могу ни в чем серьезно упрекнуть городские экстренные службы — в прошлых ситуациях они сработали в целом хорошо. Но успокаиваться, почивать на лаврах нельзя, недопустимо.
Мы вошли в такую полосу, когда террористическая война становится всепроникающей и повседневной, когда отдельные удары могут оказаться обрушенными на кого угодно. Милицию или солдат на каждом метре не поставишь, значит, каждый человек — и прежде всего каждый руководитель, какой бы пост он ни занимал, — должен “продумать за террориста”, где и что может произойти. Что он должен предпринять, дабы свести шансы такого события до минимума, и что ему придется делать, если удар все же будет нанесен.
И последнее, но едва ли не самое важное. Главная угроза нашей современной жизни — не террористы и даже не дураки, но коррупция. С ответственностью, которой требует современная жизнь — от управления государством до соблюдения техники безопасности на аттракционе в парке, — коррупция органически несовместима. Или мы ее победим, или эта ржавчина разъест и сделает нежизнеспособным все современное общество.
“Лужков после Норд-Оста” — это твердое убеждение в том, что самое искреннее сочувствие может и должно сочетаться с требовательностью в исполнении своих прямых обязанностей. С требовательностью к себе, коллегам, соседям, к подчиненным, к начальству. Без поблажек, без скидок на лень и хорошие отношения.
Сегодня московская промышленность во многом устарела и морально, и физически. Нет прежней потребности во многих предприятиях. Город разросся по численности населения и территории. Три четверти современной Москвы построены после Великой Отечественной войны. Три четверти! Крупные заводы, которые раньше были на окраинах и за городом, оказались по нынешним меркам почти в центре столицы. Совершенно иначе в этих условиях смотрится и угроза техногенных катастроф.
Эту важнейшую для города часть проблемы я бы сформулировал так: как провести реиндустриализацию Москвы. Мы не собираемся отказываться от промышленности. Но, развивая и реконструируя ее, мы должны исходить уже из современных требований к защите окружающей среды, к надежности всех систем, исключающей техногенные катастрофы. Это — тоже элементы социальной стабильности.
От индустриализации в Москве осталось множество пенсионеров. Людей, отдавших стране все еще в то время, когда не было современных проблем и возможностей. Людей с небольшими пенсиями и неважным здоровьем. Возьмите любую газету, почитайте объявления, кто требуется: люди от 25 до 35, реже — до 40—55 лет. А старше — редчайший случай. В некоторых сферах деятельности применительно к некоторым должностям действует официальное правило: “не старше стольких-то лет”. Где-то есть просто негласная практика.
Вот вам первые требования к социальной политике города: избежать массовой безработицы; поддерживать сотни тысяч пенсионеров, для которых жизнь в таком дорогом городе, как Москва, не сахар; защитить их от махинаторов, которых хватает; гарантировать им хотя бы минимально необходимую медицинскую помощь. Даем больше, чем минимальную, хотя много меньше, чем эти люди заслужили.
Проблема пенсионеров должна стать общей, всероссийской. Меняются все правила игры — появились пенсионные фонды, другими стали условия здравоохранения, оплаты жилья и услуг, другой порядок цен на товары первой необходимости — все без исключения. И для миллионов людей это происходит на таком рубеже их жизни, когда они уже почти ничего не могут сделать, чтобы улучшить свое положение. У молодежи впереди вся жизнь, они еще приспособятся и, возможно, неплохо. А со стариками так нельзя. Это главная социальная проблема Москвы.
Похоже, все силы здесь вот уже сколько лет тратятся на еще одну из так называемых реформ. Говорю “так называемых”, потому что по многим признакам это никакая не реформа, а очередная революция. Моя позиция — как отца двух школьниц, имеющего к тому же пять внуков, — заключается в следующем.
Первое. Мы должны вернуться к практике всеобщего обязательного среднего образования. По нынешней Конституции обязательным является лишь неопределенное “основное общее образование”. Содержание такого термина очень легко поменять. Вчера было восемь лет, завтра — семь. Потом в Минфине скажут, что денег хватает только на пять. Конституция позволяет. Но… даже с финансовой точки зрения учить детей гораздо дешевле, чем содержать в колониях. Тот, кто экономит на школах, разоряется на тюрьмах.
Второе. Мы должны положить конец слепому копированию. Если в американском, китайском или таиландском образовании есть что-то, чего нет у нас, сам этот факт не является основанием ни для каких выводов. У нас долгое время была десятилетка. Несколько лет назад тихо-тихо перешли на одиннадцать лет. Теперь, оказывается, одиннадцати мало — давайте двенадцать. Дескать, везде в мире двенадцатилетка. Но это же чушь! Вместо того чтобы придумывать подобные эксперименты, лучше посмотреть в будущее и увидеть, что совсем скоро нам светит массовое сокращение учителей. Детей стало мало, очень мало. В московских школах сейчас набирается один, максимум — два первых класса по двадцать ребят. Почему бы не пойти по пути сокращения нормативов наполнения классов до 15 учеников? Тогда мы сохраним учителей и одновременно повысим качество обучения. Ведь это элементарно. Почему об этом никто даже не заикается?
Третье. Зачем нужно ликвидировать веками складывавшуюся систему экзаменов, школьных и вступительных. Эта система ориентирует учащихся на понимание смысла наук. Сегодня нам предлагают переориентировать весь образовательный процесс в средней школе на подготовку к тестированию, к угадыванию простого ответа на сложный вопрос. Прямо игры в наперсток, в которые играют министерские мужи.
Никакого кричащего изобилия в Москве, на мой взгляд, нет. Есть кричащая бедность, нищие и бомжи, съезжающиеся сюда чуть ли не со всего СНГ. И есть кричащее бескультурье, стремление части не слишком богатых людей кичиться своей относительной и не всегда праведной состоятельностью.
Нет “изобилия вообще”. Оно всегда конкретно. Должно таким быть для каждого человека, каждой категории покупателей. Если у вас на одном прилавке лежат товары для пенсионера и миллионера, это не изобилие, это бедность.
Изобилие — это когда человек с любым уровнем дохода приходит в соответствующий его доходам и положению магазин, торговый центр и там может выбирать из достаточно широкого спектра товаров и услуг. Это значит, что на рынке должна быть конкуренция не только за миллионера, но и за среднего, и за бедного покупателя. Пока в Москве такой конкуренции мало, только в последние два-три года начинает формироваться такой рынок.
Если у нас не будет общества потребления, то непонятно, ради чего Россия в четвертый раз за столетие пошла на баррикады. Но общество потребления в западном смысле этих слов — это когда потребляет все общество, а не только верхние 2—3—5, да хоть бы и 15 процентов. Нам к такому обществу еще очень долго шагать и в Москве, и особенно во всей России. Пока в Москве не одно общество потребления, а, я бы сказал, два — общество выживания и общество выпендрежа.
Задачу правительства Москвы лично я вижу в том, чтобы помочь становлению в городе общества цивилизованного потребления, ускорить этот процесс. Для этого нужно помочь рынку как можно быстрее и качественнее выйти на средние и низшие группы доходов. Снизить элитную долю рынка не “экспроприацией экспроприаторов”, а путем развития всех прочих рыночных секторов. Тех, которые обслуживают основную массу москвичей.
Надо связать в единое целое природное, социальное и культурное пространство Москвы. Среда, окружающая человека, не из одной только природы состоит. В городе окружающая среда рукотворна, искусственна. Наши парки, бульвары, скверы должны стать такой же неотъемлемой частью, визитной карточкой города, как Кремль и Красная площадь. Конечно, мы будем и впредь сохранять и обновлять парки, скверы, озеленять дворы и улицы.
Но если кто-то из москвичей мусорит во дворах и подъездах, на улицах, ведет себя с привычной, к сожалению, расхлябанностью, не утруждает себя никакими усилиями по поддержанию чистоты и порядка, это не просто неприятно и неудобно окружающим. Это разрушение с большим трудом и затратами созданной среды обитания.
И ведь не скажешь, что все это делают какие-то пришельцы из потустороннего мира. Очень часто это такие же москвичи, вполне благополучные и с виду даже приличные. Как можно гадить там, где ты живешь?! Это какая-то мутация. Люди живут среди людей, но не считаются с интересами других. Такой образ жизни по сути своей антисоциален, он продуцирует хаос там, где еще вчера была культура. Знаете, мне очень близок один персонаж Михаила Булгакова — профессор Преображенский. Я тоже считаю, что разруха начинается в головах…
Мы, граждане России, сегодня в Москве и в стране имеем все возможности стать подлинными хозяевами своей жизни. Но для этого ими надо становиться.
Самая большая проблема Москвы и всей России — острый дефицит самоуважения у значительной части населения. Наделенный развитым чувством собственного достоинства человек не бросит окурок или обертку на улице не потому, что боится штрафа. А потому, что ему самому это было бы неприятно и противно. Есть у человека самоуважение — он не потерпит безобразия в подъезде и во дворе, не потерпит хамства должностных лиц любого ранга, не пройдет равнодушно мимо того, о чем надо кричать в мэрию, милицию, в СМИ. Уважающий себя человек будет активным гражданином, потому что развитое собственное достоинство не позволит ему оставаться безразличным и равнодушным.
Одними призывами положение не исправить. Призывы нужны — не проходи мимо; не веришь милиции — позвони по горячей линии в мэрию. Видишь, что чиновник, местная власть делают что-то не так, вымогают взятки — поднимай шум, зови журналистов, привлекай внимание. Мэр не всеведущ, он не может присутствовать везде одновременно. А главное, апелляция по любому поводу к нему — мне это лестно, зачем кривить душой. Но ведь это возрождение, укрепление в новых условиях старинной русской веры в “доброго царя”, справедливого барина. Преодолеть, изжить этот инстинкт — вот задача, сверхзадача и власти городской, федеральной, и граждан России. Всю практическую политику государства надо направить на изживание этого инстинкта…
Понимаю, что хочу слишком многого. Но глаза боятся, а руки делают. И московские власти, город будут этим заниматься всерьез. Только вот не решить эту полностью задачу в отдельно взятом городе, будь он столица или райцентр. И не решить ее, пока все население страны не станет гражданами.
Нам нужны ориентиры, “русская мечта”, к которой могла бы стремиться вся Россия. Мы много пережили фальшивых целей, на собственной шкуре узнали, что такое дорога, ведущая в тупик. Надеюсь, нас больше не увлекут красивые слова демагогов и фанатиков. Давайте честно смотреть в лицо жизни, со всеми ее проблемами и заморочками. Не такая она у нас плохая. И очень интересная.
