Политические шахматы

55 лет назад, в 1948-м, состоялось выдающееся событие: после победы в “матче-турнире пяти” чемпионом мира по шахматам был провозглашен советский гроссмейстер Михаил Ботвинник. Тогда же шахматы в СССР вышли на государственный уровень, приобрели политический статус.


Еще в 1939-м был решен вопрос о матче на первенство мира Алехин—Ботвинник, причем молодой претендент получил следующую телеграмму: “Если решите вызвать Алехина на матч, желаем вам полного успеха. Остальное нетрудно обеспечить. Молотов”. Война сорвала планы, но после ее окончания разговоры о матче возобновились. Однако в 1946-м Алехин умер, и шахматный мир впервые остался без чемпиона.

В 1947 году ФИДЕ взяла под контроль розыгрыш шахматной короны (Ботвинник считал это одной из самых главных вех в истории шахмат), и тогда же в нее вступил Советский Союз. После смерти Алехина надо было что-то делать, и ФИДЕ собиралась провозгласить чемпионом мира Макса Эйве, единственного здравствующего короля. Но советская делегация выразила протест, и для выявления нового чемпиона был утвержден пятикруговой матч-турнир пяти сильнейших гроссмейстеров мира: в Гааге (первые два круга) и в Москве (еще три круга) играли Ботвинник, Керес, Решевский, Смыслов и Эйве.

После голландской части турнира впереди шел Ботвинник, а на втором месте — американец Сэмуэл Решевский. Такое преследование беспокоило советские власти, и во время двухнедельной паузы, вызванной переездом участников в Москву, Ботвинника вызвали в ЦК партии. С ним лично беседовали самые верные соратники Сталина — Ворошилов и Жданов.

Как рассказывает Гарри Каспаров в своем фундаментальном исследовании “Мои великие предшественники”, вожди решили оказать Ботвиннику посильную помощь:

— Мы опасаемся, что чемпионом мира станет американец, — сказал Жданов. — Надеемся, вы не будете возражать, если советские гроссмейстеры Керес и Смыслов добровольно проиграют вам, — добавил главный советский идеолог. — Тем самым они проявят себя настоящими патриотами.

Михаил Моисеевич пытался возразить, но Жданов проявил настойчивость. Тогда Ботвинник предложил компромисс:

— Давайте повременим, может быть, это не понадобится.

И Жданов пошел навстречу будущему чемпиону мира. (Конечно, если бы Ботвинник уступил в турнире Решевскому, его скорее всего ждала бы участь Ахматовой и Зощенко — у Жданова был богатый опыт расправы с идеологическими врагами.)

В последних двух партиях Ботвинник лично обыграл опасного конкурента, отбросил Решевского назад и, таким образом, обошелся без заботы партии и правительства. И так Ботвинник стал чемпионом мира, Смыслов занял второе место, Керес и Решевский разделили третье-четвертое, Эйве замкнул турнирную таблицу.

Любопытно, что волнение ЦК о победе советского шахматиста не мешало кое-кому из смежной организации выполнять свои прямые обязанности. После переезда в Москву Ботвинник готовился к решающим битвам, а некто Б.Покровский из Управления пропаганды и агитации доносил на гроссмейстера в самые высокие инстанции: “Возвращаясь из Гааги в Москву, Ботвинник вез с собой пятнадцать чемоданов... Управление в течение длительного времени следило... Мы беседовали с товарищами, которые были в Гааге...” и т.д. и т.п.

То, что Ботвинник был в Голландии с семьей — женой и дочкой, и то, что большинство чемоданов было забито шахматной литературой, во внимание, конечно, не принималось.

Донос — дело серьезное, и Ботвинника вполне могли снять с дистанции, не посчитались бы и с тем, что корона уплывет за океан. А спас Ботвинника Ворошилов, который примирительно сказал: “Ну и что, а иностранцы, покидая Москву, увозят с собой по двадцать чемоданов. Да и что оттуда везти, когда у нас все есть!” Да, повезло Михаилу Моисеевичу, что Климент Ефремович никогда в жизни не был в советских магазинах!

Завоевание шахматной короны советским гроссмейстером действительно представляло огромное событие. В Олимпийских играх мы еще не участвовали, космические успехи ждали нас впереди, и победа в самом интеллектуальном виде спорта заставила весь мир выразить восхищение Советским Союзом.

В дальнейшем власти не раз вмешивались в ход шахматной борьбы, и результат партии нередко определялся в цековских кабинетах. Вот один смешной эпизод. “Спасибо советской власти!” — объяснил как-то Спасский, почему ему уже в шестнадцать лет удалось стать международным мастером (для 1953 года — безусловный рекорд). Дело в том, что на старте турнира в Бухаресте советские участники беспощадно молотили друг друга, и неожиданно вперед вышел венгр Ласло Сабо. И тут из Москвы поступила телеграмма-молния из ЦК: “Перестаньте безобразничать, начинайте делать между собой ничьи!” Спасскому предстояли встречи с гроссмейстерами Болеславским и Петросяном, и неопытный Борис волновался, что не устоит против них. Но, получив телеграмму, все подчинились кремлевскому приказу, и его задача предельно упростилась.

Не случайно, когда на арене появился Фишер, он потребовал заменить турнир претендентов на претендентские матчи и в конце концов добился своего: теперь на подступах к шахматному олимпу советские гроссмейстеры лишились возможности вступать в сговор.

Надо сказать, что Сталин симпатизировал Ботвиннику и, как ни странно, поддержал его даже через двадцать лет... после своей смерти. Звучит смешно, но посудите сами.

В 1971 году, когда Ботвиннику исполнилось 60, он прекратил играть в соревнованиях и написал в Госкомспорт заявление об отказе от шахматной стипендии. Прошел год, и, беседуя однажды с экс-чемпионом мира в его лаборатории, Виктор Хенкин спросил, не тяжело ли ему без стипендии.

— А мне продолжают ее выплачивать! — признался Ботвинник.

— Но ведь вы от нее отказались? — удивился Хенкин.

— Да, но знаете ли вы, кто подписал распоряжение о моей стипендии? — Хенкин пожал плечами. — Сам Иосиф Виссарионович!

— Но он же давно умер, — проявил осведомленность журналист.

— Вы так думаете? — ухмыльнулся Ботвинник и добавил: — Наши чиновники до сих пор боятся отменять его указы.

Триумф Ботвинника в конечном итоге привел к созданию советской шахматной школы. Почти четверть века на Западе не было опасных конкурентов для наших гроссмейстеров, а у властей — оснований для беспокойства. Политические шахматы взяли тайм-аут. Известен лишь один случай вмешательства высшего лица, Н.С.Хрущева, в шахматные дела.

Летом 1955-го в Москве состоялся матч между советскими и американскими шахматистами, в эти же дни американский посол дал торжественный прием по случаю Дня независимости США. На нем присутствовали руководители партии и правительства СССР: Хрущев, Булганин, Маленков — пригласили и шахматистов обеих стран. Хрущев разговорился с Таймановым и спросил его:

— Когда советские гроссмейстеры выступают за рубежом, они получают гонорар?

— Что вы, Никита Сергеевич, — возразил Тайманов, — как же мы можем брать деньги у буржуев? Наша задача — продемонстрировать преимущество социалистического строя и доказать, что мы сильнее их.

— А когда выступают дома, получают?

— Конечно, с чего бы мы тогда жили?

— Что-то здесь не так, — задумался Хрущев. — Выходит, у капиталистов, у которых деньги куры не клюют, вы ничего не берете, а в нашей бедной стране берете. Это никуда не годится. Нужно у них брать, и как можно больше!

И через несколько дней вышел специальный приказ Спорткомитета, согласно которому советским шахматистам, выступающим за рубежом, разрешалось получать валюту. Так партия в лице Хрущева, борясь с проклятой буржуазией, помогла шахматистам повысить свое благосостояние.

Положение серьезно осложнилось, когда на арене появился Роберт Фишер. Его первым препятствием по дороге к вершине, в претендентских матчах, был Марк Тайманов. Фиаско с американцем 0:6 дорого обошлось ему. Партийно-спортивные чиновники разобрались с гроссмейстером по полной программе. Тайманова обвинили во всех смертных грехах, в том числе в преднамеренной акции в интересах “американского империализма”. Одна кара следовала за другой: лишение почетных званий, запрет зарубежных поездок, невозможность печататься и даже концертировать (Тайманов не только шахматист, но и пианист). Но тут пришла поддержка с неожиданной стороны.

— Спасибо Бенту Ларсену, который тоже проиграл Фишеру, и тоже всухую, — заочно поблагодарил Тайманов коллегу.

Действительно, вторая победа Фишера со счетом 6:0 несколько отрезвила преследователей советского гроссмейстера. Уж датчанина они никак не могли заподозрить в тайном сговоре с капиталистами.

После Тайманова от руки Фишера пал Петросян, и в 1972 году в Рейкьявике предстояла схватка Спасский—Фишер. Чемпиону мира были предоставлены все условия, чтобы он не пустил американца на трон. В начале матча Фишер вел себя неадекватно: проиграв первую партию, не явился на вторую. В этот момент Спасский имел все основания покинуть Рейкьявик, сохранив свой титул. На него оказывалось неимоверное давление из Москвы, но Борис Васильевич не стал играть в политические шахматы, а продолжил матч, который в итоге проиграл. Ю.Авербах писал по этому поводу: “Для Спасского важны были только деньги. Не могу представить себе, чтобы Ласкер или Капабланка сидели и ждали своего соперника...”

Как действовали в подобных случаях Ласкер и Капабланка, хорошо известно: прежде чем сесть за доску, они вели длительные переговоры по поводу материального вознаграждения. Из всех чемпионов как раз Спасского меньше всего можно упрекнуть в алчности. Когда гроссмейстеров заставили сдавать гонорары в Спорткомитет, Борис — единственный, кто платил сполна. Один влиятельный чиновник был даже удивлен, увидев крупную сумму, которую Спасский вносит в кассу: “Зачем вы сдаете так много денег? Другие гроссмейстеры этого не делают”. На самом деле Спасскому можно было только поаплодировать за спортивное поведение и за то, что он не лишил мира увлекательного матча.

Спустя три года, в 1975-м, должен был состояться матч Фишер—Карпов. Американский чемпион предъявил множество ультиматумов, не все они были удовлетворены, и, когда истек срок, ФИДЕ провозгласила Карпова 12-м чемпионом мира. Одной головной болью у советских властей стало меньше. Но спустя еще три года их подстерегала новая неприятность, в лице “шахматного злодея” Виктора Корчного.

Не будем подробно останавливаться на перипетиях поединка Карпов—Корчной в Багио, тем более что недавно в “МК” уже была опубликована большая статья по случаю 25-летия этого матча. Вот это были настоящие политические шахматы, а вернее — антишахматы. Кстати, на днях А.Караулов, беря телевизионное интервью у Карпова, сославшись на мою статью, задал собеседнику — в своем привычном, агрессивном стиле — провокационный вопрос. Будто не знал, что в Багио за шахматным столиком с одной стороны сидел символ советской системы, любимец Леонида Ильича, а с другой — отщепенец, предатель родины. Спустя много лет, выступая в “Останкино”, Таль, помогавший тогда Карпову, без всяких шуток признался: “Мы не могли представить последствия, если бы чемпионом мира стал не советский, а антисоветский шахматист. Не исключено, что шахматы тогда объявили бы лженаукой”.

Когда Корчной остался на Западе, в “Советском спорте” тут же появилось коллективное “Письмо гроссмейстеров”: “Ничего, кроме чувства возмущения и презрения, не вызывает у нас подлый поступок шахматиста Корчного, предавшего Родину...” И далее шли подписи: Ю.Авербах и др. В таких случаях Авербах всегда был впереди — и по алфавиту, и по убеждениям. А вот четверо гроссмейстеров — Ботвинник, Бронштейн, Гулько и Спасский — отказались подписаться. Как выяснил журналист Лев Харитон, один из “патриотов” был особенно ретив — все тот же Авербах. Он отправил еще и собственное письмо в ФИДЕ, в котором требовал исключить Корчного из всех международных соревнований. Уникальный случай — один гроссмейстер добивался, чтобы другого отлучили от шахмат!

После того как Корчной сталь невозвращенцем, его оставшаяся на родине семья испытывала материальные затруднения. Но у них была породистая собака, щенки которой стоили очень дорого. Жена Корчного нашла покупателя, купившего одного щенка. Однако через неделю он принес собаку обратно и потребовал вернуть деньги: “Мы не хотим иметь никаких отношений с врагом народа!”

Когда-то Сталин провозгласил: “Сын за отца не отвечает!” В действительности, правда, все обстояло наоборот: вслед за отцами Сталин расправлялся и с их сыновьями. Но чтобы маленькая собачка отвечала за своего хозяина — этого даже великому тирану не приходило в голову. Вот в каком царстве теней жили мы при советской власти.

Спустя шесть лет, в 1984-м, политические шахматы заявили о себе с новой силой, причем на сей раз “врагом народа” был объявлен, как ни странно, не зарубежный гроссмейстер, а свой собственный, советский. Гарри Каспаров, этот “чужак” — единственный чемпион мира, который, чтобы взойти на вершину, должен был бороться не только с конкурентами за доской, но и с властями в своей собственной стране. Важной победой аппарата был срыв претендентского матча Каспаров—Корчной (власти сочли, что инакомыслящий еще опаснее невозвращенца). Все было проделано хитро, и лишь благодаря вмешательству члена Политбюро Г.Алиева и благородству Корчного (за неявку противника ему уже была засчитана победа) справедливость восторжествовала. Каспаров победил вице-чемпиона мира, в финале одолел Смыслова и стал претендентом №1. Осенью 1984-го стартовал исторический марафон Карпов—Каспаров.

Матч в Колонном зале начался для Каспарова катастрофически: в первых девяти партиях – четыре нуля. После долгой серии ничьих 27-ю партию снова выиграл Карпов и повел 5:0 (ничьи не засчитывались), но сделать решающий шаг так и не сумел. В 32-й встрече Каспаров размочил счет, а после очередной серии ничьих последовали две его победы подряд. После 48 партий счет стал 5:3 в пользу Карпова, но было ясно, что дальше может меняться только цифра справа.

Обеспокоенный ходом матча партийно-спортивный аппарат предлагал различные способы спасти своего любимца. Тогда Каспаров сумел дозвониться до кандидата в члены Политбюро П.Демичева, председателя Оргкомитета матча, и тот признался, что состояние здоровья Карпова вызывает тревогу. Наконец, 15 февраля 1985 года состоялась скандальная пресс-конференция Ф.Кампоманеса, на которой он заявил, что все физические ресурсы участников исчерпаны и матч с их согласия завершается без объявления победителя. Разумеется, Каспаров никакого согласия не давал, а на официальном документе стояла только подпись Карпова.

Как пишет Александр Яковлев в своей только что вышедшей книге “Сумерки”, когда ситуация в матче начала меняться, он оказался свидетелем разговора между Горбачевым и Черненко о ходе поединка, Черненко настаивал, что нельзя допустить победы Каспарова, который покинет СССР. Яковлев сказал Михаилу Сергеевичу, что не стоит путать спорт с политикой. Но его мнение тогда не приняли в расчет.

Новый поединок был назначен на осень 1985-го. За три месяца до его начала Каспаров дал слишком откровенное интервью журналу “Шпигель”. Чиновники оживились, и за три недели до старта было назначено заседание Шахматной федерации СССР, на котором Гарри собирались дисквалифицировать за его “антигосударственное выступление”. Каспарову пришлось обратиться к А.Яковлеву, на сей раз его вмешательство помогло. Цитирую книгу “Сумерки”:

“Летом 1985 года я написал короткую записку в ЦК, в которой повторил свою точку зрения, что в спорте должен неукоснительно выполняться спортивный принцип. Если потерпел поражение — это значит потерпел поражение. На Секретариате ЦК с этим согласились”.

1 сентября начался матч, в котором через два месяца родился 13-й чемпион мира по шахматам. Так совпало, что с появлением на троне нового короля закончилась эпоха политических шахмат.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру