Он не привык отмечать свои дни рождения. Во-первых, не очень-то и любит. Говорит: лишняя суета, да и только. А во-вторых, просто некогда. Сегодня — здесь, завтра — там. Франция, Италия, Япония, Германия... И так уже 12 лет. Со дня первого показа на Неделе Высокой моды в Париже.
Единственному российскому дизайнеру, удостоенному чести быть принятым в самую престижную организацию моды — Синдикат Высокой моды Парижа, — Валентину Юдашкину 14 октября исполняется 40 лет. И снова вечному страннику от моды не до домашних посиделок в кругу семьи. Позади — показ в Милане, впереди — открытие огромного суперсовременного Дома моды в Алма-Ате. А отыскать юбиляра удалось во Франкфурте, где он представлял немецкое издание своей новой книги.
— Валентин, вы в детстве случайно крестиком не вышивали?
— Нет, я умел вязать. Мог все резать, кроить, перекраивать, доделывать, подделывать. Но крестиком — нет, не вышивал.
— Помните первую вещь, которую сшили сами?
— Ну конечно помню. Это было в школе, классе, наверное, в девятом. Тогда еще все носили приталенные рубашки, брюки клеш. И я отцовскую рубашку перекроил так, что она стала модной. Потом долгое время ее носил.
— Так, это вы помните. А первую любовь?
— Тоже в школе было, как у всех. Помню. Но об этом не хотелось бы рассказывать — пусть останется со мной. Все равно же ничего не вышло.
— Где вы чаще бываете: в России или за границей?
— Все-таки в России. В месяц дней 10—12 провожу за рубежом.
— Никогда не думали насовсем перебраться, к примеру, в центр мировой моды — в Париж?
— Нет. (Смеется.) Если и раньше, в более сложное время, не возникало желания уехать, то теперь-то сам Бог велел работать в России. И разъезжать по всему миру с показами.
— Ответьте, только не задумываясь: кто, на ваш взгляд, лучший кутюрье мира?
— М-м-м... (После паузы в несколько секунд.) Хороший вопрос... Ну, я думаю, Ив Сен-Лоран.
— Почему не назвали свою фамилию?
— (Смеется.) Это было бы неправильно. Да и вообще, как таковых первых сейчас в принципе нет. Исторически первыми для меня были Ив Сен-Лоран и Пьер Карден. У них я учился. Энциклопедичные имена, лучшие мастера классической школы. Огромное счастье, что я с ними знаком.
— Но в десятку-то лучших вы входите?
— Сейчас в моде нельзя ориентироваться только на 2—3 страны. За последние десять лет мода стала популярна почти во всех странах, и почти везде есть свои выдающиеся мастера. Но то, что в области от кутюр я вхожу в двадцатку, — это точно. А что касается готовой одежды — здесь имен, конечно, больше.
— Избранная каста лучших кутюрье мира не так уж многочисленна — все имена наперечет. Как ветераны высшего света моды восприняли ваше появление в нем?
— Это же было давно. И на фоне интереса ко всему русскому. Шла перестройка, весь мир заново открывал для себя Россию. То есть о русской музыке, живописи и балете было известно. А оказывается, есть еще и мода. Что, конечно, заинтересовало всех. Потом началась постоянная работа. Которая вызвала удивление: откуда же хватает сил? Потом появилось и раздражение.
— Вы для них были провинциалом, чужаком?
— Да, но я и сам к себе так относился. Конечно, о многом у нас тогда не было и представления. Да и откуда знать-то? Из сезона в сезон, из года в год, по капельке, мы обучались европейской школе. По дороге, по пути проходя все эти университеты. А сейчас, когда я приезжаю работать в Италию, местная критика пишет, что я “очень французский”. А мне уже хочется, чтобы писали: “русский”. Но, конечно, те годы, что я провел с показами во Франции, не могли не сказаться — по технике исполнения я больше француз.
— Сейчас уже стали своим в касте элитных кутюрье?
— Я думаю, там и свои-то не свои. Нет, ко мне нормально, уважительно относятся. И мне этого вполне достаточно. Очень хорошие отношения у меня с Кавалли. Недавно приезжал во Францию, встречались на больших вечерах с Армани, Гальяно. Но больше всего люблю общаться с Пако Рабанном. Он испанец, на самом деле и художник, и писатель. С ним очень интересно.
— Недавно прочитал высказывание историка моды Александра Васильева, где он утверждает, что западный рынок не для вас. По его словам, у вас никогда не будет клиентов на Западе. Что скажете?
— Ну, это мнение Саши Васильева. Нет пророка в своем отечестве, поэтому появляются какие-то разговоры. А основания — это показатели торговли, а не разговоры. Мы достаточно много продаем: от Америки и Лондона до Арабских Эмиратов. Так что пусть говорят. Если нет разговоров, становится скучно жить.
— А что ответите критикам, обвиняющим вас в излишней помпезности ваших моделей?
— В таких случаях я всегда говорю: посмотрите на французские Дома. Они помпезны, богаты. Мы также имеем корни, традиции, историю шикарной, роскошной одежды. Все-таки русский костюм всегда был насыщен и по цвету, и по фактуре, и по форме. Плюс у нас еще и ярко выраженная сезонность присутствует. Поэтому это нормально.
— В России, как известно, два общепризнанных короля моды: вы и Зайцев. При встрече здороваетесь с Вячеславом Михайловичем?
— Да, и постоянно общаемся. Со Славой я начинал, у нас очень хорошие отношения. Но каждый делает свое, у каждого свой круг клиентов, свои поклонники. А что до конкуренции между нами, то я и раньше считал, и сейчас продолжаю считать, что Вячеслав Михайлович — первый, я — второй. Хотя бы по возрасту.
— А дыхание за вашей спиной более молодых конкурентов не напрягает?
— Если бы я боялся конкуренции, не ездил бы за рубеж. Сидел бы дома. Так ведь? Дыхание должно быть. И чем оно более учащенное, тем лучше — я всегда буду в хорошей форме. Наша работа — это в какой-то степени спорт. Надо каждый день быть в теме, каждый день что-то рисовать, что-то искать. А позиция отдыхающего созерцателя меня мало устраивает. Это попросту неинтересно.
— Сколько вам требуется времени, чтобы создать модель от кутюр?
— На коллекцию, от ее создания до выхода на подиум, мне требуется четыре с половиной месяца. Мы же говорим о профессиональной работе. Хочется не хочется, а все равно делать надо. Иногда получается лучше, иногда хуже. Но я на все сто процентов согласен с Карденом, который при первой нашей встрече мне сказал: “Экономичнее”. Экономичнее в идеях, в делах, поступках. Тем словам и следую.
— Какое количество нулей в счете заказчика может вас заинтересовать?
— Сколько стоит заказ? Ну, в первую очередь он меня должен заинтересовать с художественной точки зрения. Затем — насколько меня ограничивают в фантазиях. А непосредственно денежную сторону вопроса складывает техника: сколько цветов, сколько кружев, сколько шелка... И так далее. Главное, чтобы заказчик почувствовал то, что чувствую я. Потому что если мне не понравится клиент, то он может предлагать любую сумму — я не притронусь к его заказу. В этом плане я счастливый человек.
— У вас, как известно, множество клиентов, представляющих отечественный бомонд. Представим себе такую ситуацию: звонит вам, к примеру, Людмила Гурченко и говорит: “Валя, ты знаешь, я тут прикупила себе синий шарфик и розовую кофточку. Как думаешь, мне пойдет это сочетание?” Такое возможно?
— Конечно. Клиенты ведь становятся друзьями. С Людмилой Марковной мы общаемся много лет. И где бы я ни был, если нужна помощь, она всегда может ко мне обратиться.
— В этом же разговоре, не имея в виду Людмилу Марковну, когда вы можете прервать собеседника словами: “А вот это уже стоит...”?
— Если честно, я вообще не знаю цен — этим заняты специальные экономические службы. Я доработал до такого времени, до такой структуры, что мне в принципе не нужно об этих вещах задумываться. Когда начинал — конечно, мы высчитывали, экономили деньги: каждый метр ткани был на счету. Сейчас у нас большая организация, и мне даже неприлично с клиентами говорить о деньгах.
— Но все-таки совет кутюрье такого статуса, как ваш, он же чего-то стоит?
— Для друзей он не стоит ничего.
— Известно, что Вячеслав Зайцев в свое время одевал самого Брежнева. Вам уже поступали заказы от нашей политической элиты?
— Я делаю только то, что делаю. Театр, кино, показы, кое-что для эстрады — нет, я не делаю одежды политикам. К тому же я ведь женский мастер.
— Но ведь у политиков есть еще и жены.
— Нет-нет, никому не делаю... Хотя... пожалуйста — мы открыты для всех. Может, до сих пор я не занимался одеждой для политиков потому, что ко мне никто не обращался.
— Что для вас является непозволительной роскошью?
— Никогда не задумывался об этом. Может, из-за того, что точно понимаю, что мне надо, а что — нет. И в другую сторону даже не смотрю. Скажем, есть люди, которые обожают машины, коллекционируют их. А мне это неинтересно — я даже водить не умею. Купил кисти хорошие, краски — это я понимаю. Вот сейчас в моде яхты. Вполне возможно, я и хотел бы приобрести себе яхту. Но опять незадача — плавать не умею... Нет, я достаточно независим в своих финансах, чтобы делать то, что хочу, находиться там, где хочу, тратить деньги на потрясающие коллекции, собирать уникальные книги по искусству. Но я не могу, например, полететь в космос, как американский миллионер, покупать самолеты, замки...
— Есть ли какая-то конечная цель разрастания империи Валентина Юдашкина?
— Что-то вы какие-то пенсионные итоги подводите...
— Ну почему. Цели, стремления — это же удел молодых.
— Появляются новые линии, новые направления, которые до сих пор мне оставались неведомы. В том году мы открыли линию посуды, потом — ювелирную линию. Сейчас детскую одежду начинаем выпускать, цирковой спектакль готовим, книгу недавно издали — масса каких-то интересных дел. Что касается моды, показали уже весну-лето следующего года. То есть жизнь идет своим чередом согласно очень жесткому европейскому графику. Выбиться из которого мы не имеем права.
— Сколько часов в день вы работаете?
— Сейчас скажу... С десяти утра до восьми вечера. Получается десять часов.
— А можете себе позволить целый день проваляться на диване перед телевизором?
— Это иногда бывает. Но только по воскресеньям. Самый лучший отдых — пассивный. Потому что активности и так хватает: встреч, ужинов, переездов, самолетов бесконечное количество. Иногда хочется просто побыть дома, не думая, как ты выглядишь, где ты. Просто тупо посмотреть телевизор.
— Если не ошибаюсь, пару лет назад вы бросили курить. Много еще осталось вредных привычек?
— Самая вредная — это то, что я не умею отдыхать. Я могу спланировать все, кроме отдыха. Это, наверное, моя самая главная вредная привычка. Которая и семье мешает. Что еще? Может быть, излишняя щепетильность, чересчур требовательное отношение как к себе, так и к другим. По мне — так это не недостаток, а совсем наоборот. А других может раздражать.
— Если вы все так тщательно планируете, наверное, на безумные поступки не способны?
— Сейчас скорее всего нет. А раньше мог на все плюнуть, уехать и три дня проболтаться с женой в романтических путешествиях. Мы с Мариной могли ни с того ни с сего, к примеру, на ужин улететь в Ригу. Просто так. Из-за чего нас в свое время увольняли с работы. А сейчас, конечно, я стал более прагматичен. Понимаю: что, для чего и как все делать.
— Кто в вашей семье глава?
— Жена, конечно.
— Почему “конечно”?
— Потому что на ней все вопросы дома, быта. Дочь. Все на ней. У меня на все это времени не хватает.
— Но хоть дневник у дочки проверяете?
— Ну, я узнаю, как она учится. Спрашиваю. А иногда и заглядываю в дневник. А вот уроки с ней не делаю — некогда.
— Если в чем-то нашалит — наказываете?
— Нет, не накажу. Я не считаю, то это метод. Постараюсь словами убедить ее в том, что она не права. Я достаточно мягкий отец.
— Если вы увидите в гардеробе вашей жены платье, скажем, от Армани, обидитесь?
— Такого не бывает. Марина носит только мою одежду.
— А себе можете позволить приобрести “чужую” вещь?
— Костюм — только мой. А в отношении других вещей... Вот, например, я люблю кепки, бейсболки. Собрал уже огромнейшую коллекцию со всего мира... Кстати, только сейчас я подумал, что наш Дом не выпускает линию кепок. (Смеется.) Надо будет на 40-летие сделать себе такой подарок — кепку.
— А что вам чаще всего снится? Подиум?
— Бывает. Обычно в предвкушении нового сезона держишь огромное количество информации в голове. И самый кошмарный сон: если во время показа вдруг отключается музыка — просыпаюсь в холодном поту. Но это нормально.
— Не чувствуете себя рабом моды?
— Думаю, нет. Я скорее раб собственных идей. В этом нет самоуспокоения, что меня устраивает.
— А творческий кризис вам не грозит?
— Все может быть. Было же время минимализма, время унисекса, когда мы продолжали делать то же самое и поэтому были менее интересны. А сейчас опять пришло наше время. Мода, как погода — штука переменчивая. Но если ты этим жив — взять паузу невозможно. Публика ведь приходит к тебе удивляться. И я удивляю. А что остается делать?
