О милицейском беспределе, казалось бы, сказано уже столько, что никого не удивишь какими-то очередными его проявлениями.
И все же приходится удивляться. Люди известные, заслуженные, почитаемые оказываются столь же беззащитными перед лицом этого беспредела, что и простые смертные.
Не так давно семья знаменитого театрального режиссера Марка Розовского лицом к лицу столкнулась с подлостью и обманом. А потом с редкостной по цинизму поддержкой подлости и обмана со стороны доблестных правоохранительных органов.
Все началось с того, что три года назад у Сенечки, четырехлетнего сына Марка Григорьевича и его жены Татьяны, появилась новая няня. Молоденькая Юля Смирнова пришла в дом по рекомендации своей предшественницы. Милая, улыбчивая, похожая на ангелочка, она скоро сделалась любимицей всей семьи. Поэтому, когда спустя несколько месяцев с ней случилась беда: Юля забеременела, а ее жениха как ветром сдуло, — переживали все. Особенно мама Татьяны, Вера Петровна. Она несколько раз разговаривала с горе-отцом, пыталась взывать к его совести, но безуспешно. Тем не менее Юля решила оставить ребенка.
— Я буду работать у вас до конца осени, до самого декрета, — сообщила она Татьяне. — Жить-то на что-то надо…
Та не возражала. Только теперь няню старались всячески оберегать, не позволяли нагибаться, поднимать малыша на руки. Когда на шестом месяце у нее вдруг началось кровотечение, Вера Петровна забросила Сеню к соседям, вызвала такси, помчалась с Юлей к врачу. В тот день ее оставили у себя ночевать — чтобы убедиться, что все обошлось…
…Сейчас Татьяна вспоминает, что со временем стала замечать у Юли какой-то настороженный взгляд. Тогда она не обращала на это внимания.
* * *
Деньги в этой семье всегда лежали на виду. А от кого их прятать, если в доме — только свои? Правда, по осени Татьяна все чаще удивлялась: вроде только-только получила зарплату, никуда не ходила, а в ящичке, где хранятся деньги, двух-трех тысяч как не бывало. Но кому из нас не знакома такая картина? Деньги улетают быстро, иногда толком и не поймешь куда. Она все списывала на свою забывчивость.
…Вера Петровна переехала к дочери и зятю недавно: годы брали свое, жить одной стало трудно. Свою квартиру она продала, и часть вырученных денег лежала в конверте на полочке — у всех на виду.
Однажды Вера Петровна не увидела конверта на обычном месте. Посмотрела там, здесь — нет. Дома — только она, Сенька и няня.
— Юля, вы случайно не видели пестрого такого конверта? — Няня в этом доме пользовалась полным доверием. — Не могу найти, а в нем деньги!
— Неужели вы подумали, что это я взяла?! — Реакция Юли была мгновенной.
— Что вы, нет, конечно, просто не пойму, где он… — развела руками Вера Петровна.
Через час Юля вышла на кухню. С конвертом.
— Не этот искали? Я нашла в игрушках у Сени. Деньги надо прятать от ребенка, уберите в шкаф…
Вера Петровна знала, что мальчик никогда не прикасается к бумагам и документам — потому и лежат они в доме открыто. Но когда очень не хочется думать о плохом, можно убедить себя в чем угодно. Да, наверное, Сенечка взял… Она положила конверт на полочку в шкафу.
В начале декабря, через две недели после этого случая, Розовские должны были уезжать на гастроли в Германию. Надолго, почти на месяц, и потому отправлялись всей семьей — с бабушкой, с ребенком. У Юли шел седьмой месяц беременности, и после Нового года, по возвращении хозяев в Москву, выходить на работу она уже не собиралась.
…Это случилось за день до отъезда. Вечером растерянная Вера Петровна подошла к дочери:
— Таня, ты знаешь… В моем конверте лежало десять тысяч долларов, а сегодня я посмотрела — там всего две…
На той же полочке лежало еще несколько конвертов — с гонорарами за выездные спектакли, гастроли… Это был “неприкосновенный запас”, их никто не трогал, на каждом конверте была надписана сумма. Татьяна, сама толком не зная зачем, взяла их, пересчитала деньги… В каждом конверте недоставало какой-то части. Вместе с деньгами Веры Петровны исчезло двенадцать с половиной тысяч долларов.
* * *
Назавтра Юля Смирнова пришла утром как обычно: у нее был последний рабочий день. Ее встретила Вера Петровна.
— Юля, верни деньги! — сказала без обиняков.
— Я ничего не брала!
— Если не вернешь, мы вызовем милицию — они снимут отпечатки пальцев, и все станет ясно!
Несмотря на то ,что эта фраза была позаимствована из какого-то детективного фильма — других источников познания криминалистики у Розовских не было, — сработала она безотказно. Юля начала рыдать, падать на колени, заламывать руки... Умоляла простить, говорила, что бес попутал, что некие люди ее преследуют, даже обещали убить. Клялась, что все обязательно вернет…
А ведь они считали ее своим человеком…
Татьяне удалось совладать с эмоциями. Как ей тогда казалось, она все сделала очень грамотно: позвала соседку и при ней предложила Юле написать на листе бумаги обо всем. Та подробно изложила историю про украденные деньги, написала, что обязуется их вернуть.
— Теперь я могу идти? — спросила она Татьяну, подписав бумагу.
— Нет, дорогая. Пойдем мы вместе — за деньгами. Или позвони домой, чтобы их привезли.
Снова начались слезы, крики, в какой-то момент Юля попыталась потихоньку выскользнуть из квартиры… Розовские вызвали милицию.
“Зачем вы это сделали? — спросят их потом опытные люди. — Надо было обратиться к конкретным мальчикам, которые посадили бы ее в машину, повозили бы пару часов по городу, и к вечеру вы получили бы деньги — все до копейки”.
Но Марк Розовский и “конкретные мальчики” — это, знаете ли, нонсенс. Две вещи несовместные — как гений и злодейство…
Впрочем, поначалу и с милицией все шло гладко: приехавший оперуполномоченный Сергей Харитонов допросил Смирнову, потом он попросил ее открыть сумочку. Там среди прочих вещей оказались… 700 долларов, ключи от автомобиля “Форд” и пластиковая карточка дорогого мехового салона.
— Что это? — спросил Харитонов.
— Это я… шубу купила.
Выяснилось, что норковая шуба, приобретенная на днях, стоит около 60 тысяч рублей.
— Что-то я не понимаю, — пожал плечами опер, — вас убивать собираются, а вы шубы покупаете…
Всегда спокойный и уравновешенный Марк Григорьевич взорвался:
— Я еще как-то мог бы понять, если б ты сперла эти деньги, боясь, что тебе не на что будет кормить ребенка! Но купить шубу! Машину!..
— Машину мне подарили…
— Кто?
Вместо ответа Юля снова начала плакать.
* * *
Оперуполномоченный переписал номера купюр, найденных в сумочке Смирновой, приложил их к делу вместе с ключами от машины и карточкой, вместе с показаниями самой подозреваемой и соседки в качестве понятой. Юлю увезли в отделение.
Вечером Харитонов позвонил Татьяне:
— Уголовное дело заведено. Мы ездили домой к Смирновой, нашли там и изъяли еще две тысячи долларов — они переписаны и приложены к делу. Она сидит тут, в клетке… Расписку написала, что до 10 января все вернет. Может, отпустим ее? Все-таки беременная…
Сердце Татьяны дрогнуло. К тому же завтра им надо было уезжать… А делом этим теперь занимается милиция — Юле все равно никуда не деться. Чего ж ее в клетке держать? Беременную-то…
Розовские не могли знать только одного: что вести это дело будет следователь ОВД “Арбат” Александр Обухов. А если б и знали, то не обратили бы внимания: это имя им ничего не говорило. Зато теперь говорит очень многое.
Они вернулись в Москву сразу после Нового года. В назначенный срок, 10 января, Татьяна позвонила Смирновой. Совершенно другим, уверенным и наглым тоном та ответила:
— Татьяна Иосифовна, все дальнейшие переговоры — только через моего адвоката!
Дальше — тишина. В милицию никого из Розовских не вызывали, не звонили им и ничего не объясняли. Татьяна выяснила, что дело находится в надежных руках следователя Обухова, несколько раз звонила ему, но в ответ слышала отрывистое и бесцеремонное: я занят. Мне некогда. Позвоните позже. Наконец долгожданной аудиенции удалось добиться. Но Обухов на нее не явился. Татьяна и ее мама безуспешно прождали два часа возле его кабинета.
Лишь после того, как Марк Розовский обратился с жалобой к начальнику УВД Центрального округа, Обухов наконец вышел на связь. И тут выяснились интересные вещи. Что Юлия Смирнова от своих показаний отказалась. Что дать их ее якобы вынудили путем... угроз и избиений. Что никаких доказательств ее вины теперь вроде как и нет…
А через некоторое время следователь прекратил уголовное преследование Смирновой. За отсутствием доказательств.
Между тем следствия как такового просто не было. Не проводились очные ставки, не выяснялось происхождение дорогих вещей, таинственным образом появившихся у малообеспеченной подозреваемой, не был наложен арест на имущество подозреваемой — хотя бы на ту самую машину… А ведь все эти действия — основы основ любого следствия — в кратчайший срок позволили бы собрать доказательства вины Смирновой и передать дело в суд! Так почему же Александр Обухов не захотел произвести их?
Кстати, лист, где были переписаны купюры, изъятые у Смирновой, из дела исчез. А сами деньги в сумме 2700 долларов Обухов якобы вернул несостоявшейся преступнице: она подписала бумагу о том, что получила их назад. А вы бы не подписали? Если это освобождает от уголовного преследования и оставляет за вами остальные деньги — как мы помним, почти десять тысяч баксов?..
Нет, конечно, мы можем только предполагать. Конечно, с уверенностью утверждать, что честь и достоинство следователя Обухова стоят 2700 долларов, нельзя. Возможно, они ценятся дороже, и Юле пришлось доплатить энную сумму…
* * *
Следствие возобновили через год — после жалобы Розовского. Новый следователь, Роман Назаренко, взялся выводить дело из тупика. Первым делом провел очные ставки между подозреваемой и потерпевшими.
На очную ставку бывшая няня явилась с победным, торжествующим видом.
Не моргнув глазом она стала рассказывать, что бывшие хозяева нещадно эксплуатировали ее. Что в тот день, когда она подписала явку с повинной, Вера Петровна набросилась на нее, кричала, угрожала — страшно подумать! — что подключит к этому делу самого Розовского… Действительно, жуткая угроза. Тут любой оговорит себя, признается во всех грехах. Так и видишь Марка Григорьевича с раскаленным утюгом в одной руке и пыточными клещами в другой…
— Ведь она прекрасно видела, как нелегко даются нам деньги, — возмущается Татьяна. — Знала, что Марк каждый день возвращается домой в двенадцать ночи, знала, как мы работаем без выходных, как мотаемся на автобусе по гастролям, как за все лето только два раза смогли выбраться на дачу навестить сына. Тем не менее во всех ее речах сквозило: они, мол, богатые евреи, а я — простая бедная девушка…
Что ж, типичная психология люмпена, психология быдла. Быдло не хочет видеть, как достаются деньги. Оно способно лишь констатировать факт: у кого-то деньги есть, а у него — нет. Это неправильно. Значит, надо отнять и поделить — вспомните Шарикова и профессора Преображенского. История повторяется, шариковы были, есть и будут всегда: природа не оделяет всех достоинствами в равной мере. А задача правоохранительных органов — не допустить, чтобы шариковы правили бал.
В ходе очных ставок Юлии Смирновой не удалось вспомнить никого из тех, кто якобы часто бывал дома у Розовских, — за месяц, предшествующий преступлению, в квартире никто не появлялся.
А ведь именно на этом основывалась ее защита во время “следствия” Обухова, — что у Розовских бывает куча народу и деньги мог взять кто угодно.
В ходе следствия также было доказано, что никакого физического или психологического давления на девушку не оказывалось.
Конечно, теперь, по прошествии почти двух лет, многие детали выяснить стало значительно труднее. Юлю Смирнову подковали юридически, у нее выстроена железная схема: шубу ей подарила тетя, машину — дядя… Родственники слова племянницы подтверждают — на то они и родственники. Неважно, если здравый смысл подсказывает, что дорогущая норковая шуба и иномарка — несколько странные подарки для малообеспеченной беременной женщины. Здравый смысл доказательством не является.
— Мы уже не надеемся вернуть деньги, — говорит Татьяна, — но нельзя допустить, чтобы торжествовало хамство, чтобы Юля вышла победительницей, чтобы правда осталась за ней и Обуховым. Дело должно быть доведено до суда. Я не желаю ей тюрьмы, да ее и не посадят как мать-одиночку. Но на нее должны указать пальцем и сказать: это — воровка. Зло должно быть наказано — по-моему, это аксиома.
Кстати, Александр Обухов в ОВД “Арбат” больше не работает — пошел на повышение...
