На дежурства они никогда не надевают галстуков и шейных платков, не носят в карманах металлических предметов. Им приходится общаться с теми, чьи поступки невозможно предугадать. Нередко их встречают с топором, ножом, молотком… Им же всегда надлежит быть сдержанными, спокойными, чуткими и заботливыми. Защищая возбужденных больных с острыми психозами от самих себя, они стараются соблюдать максимальную осторожность, чтобы не травмировать пациентов. Сами же — все в шрамах, с переломанными ребрами и ключицами. Они — врачи службы психиатрической медпомощи. Самые высокооплачиваемые на “скорой”. И немудрено. В том, что “колесные”, “ночные”, “психиатрические” платят не зря, убедился репортер “МК”, отработав с бригадой скорой психиатрической помощи смену.
8.15. — Тронулись! — говорит врач-психиатр Юрий Петров. — В смысле — поехали!
Первый наш утренний выезд — в Бирюлево. В машине меня инструктируют: “Один из фельдшеров заходит к больному первым, второй блокирует окна и балкон, затем следует врач”.
Нужная нам дверь приоткрыта. На кровати, под полиэтиленовой пленкой, лежит небритый мужчина. Ему кажется, что с потолка капает вода…
После длительных уговоров его удается посадить на кровати. Я зажимаю пальцами нос: матрац, простыня, белье пропитаны отходами жизнедеятельности… Минут пять мужчина сидит неподвижно, продолжая трясущейся рукой судорожно сжимать край рубахи. Но внезапно молниеносным движением больной хлопает себя по шее, потом — по коленке и показывает нам пустую ладонь: “Поймал гада! Всю ночь по мне бегал…” Озираясь по сторонам, мужчина начинает стягивать с себя “нити”, сбрасывать “крошки”…
Чтобы не получить от подопечного прямой удар ногой или рукой, фельдшеры располагаются сзади него и сбоку.
Родственница больного — здоровущая тетка с сизым носом — объясняет: “Колька душевным заболеванием не страдает. Только пьет запоями”. Последний запой у Николая случился три дня назад. После бессонных ночей мужчина стал слышать голоса.
Я жадно ловлю воздух около приоткрытой форточки. Доктор заполняет карту вызова: больной дезориентирован, возбужден… Тремор конечностей, головы, всего тела… У мужчины — delirium tremens — алкогольный делирий, или белая горячка, именуемая в народе “белочкой”. Дома оставлять его нельзя: вегетативные расстройства могут привести к летальному исходу.
По признанию врачей, в психиатрическую больницу никто из больных, несмотря на тяжелое состояние, ехать не хочет. “Вязать больного — это крайняя мера, — объясняет нам уже на станции руководитель отдела психиатрии Александр Иванов. — Мы пытаемся больного уговорить. Но как?.. В законе о психиатрической помощи сказано, что первым делом врач должен представиться. И вот мы приезжаем на квартиру, видим — сидит больной, смотрит выключенный телевизор или лежит под диваном и от кого-то отстреливается. Врач входит и говорит: “Здравствуйте, я психиатр Иванов…” Что будет? По–нашему, будет “свечка” — вспышка агрессии со стороны больного. И тогда придется применять грубую физическую силу. Но можно, как учил меня один старый психиатр, зайти в квартиру потихонечку, спросить у родных: “Где больной?”, подойти к нему, спросить невзначай: “Привет! Как дела?” И, глядишь, в ходе беседы человек, подлежащий недобровольной госпитализации, тихо–мирно согласится “на выезд”. Врач-психиатр по большому счету — это актер”.
Медперсонал, имеющий какие–либо физические недостатки, к работе с душевнобольными не допускается. Но на Станции скорой и неотложной помощи помнят уникального фельдшера. Сухонький, прихрамывающий старичок мог госпитализировать любого больного, которого попросту “убалтывал”. Специалист своего дела, он входил к больному, и если видел, что “подопечный” сидит, раскачиваясь на стуле, тоже брал стул и начинал с ним в такт качаться… Не пользуясь физическими методами, корифей уговаривал самого буйного пациента поехать в больницу.
Штат психиатрической службы укомплектован на 100%. Врач-психиатр на станции зарабатывает больше всех: ему начисляются “колесные”, “ночные”, “психиатрические”. Отработав 3 года, он получает “за вредность” надбавку к зарплате в размере 30% от основной ставки, после 5 лет — 50%, после 7 — 80%.
Впрочем, и на ставку на “скорой” мало кто работает: берут либо полторы ставки — 10 суток в месяц, либо совмещают скоропомощные дежурства со ставкой в стационаре. “На одну ставку — есть нечего, на полторы — некогда”, — говорят доктора.
— На работу я беру врачей, имеющих не менее трех лет клинического опыта, — говорит руководитель отдела психиатрии Александр Иванов. — Наши специалисты имеют сертификаты врача-психиатра-нарколога.
“Нас встречают с двуручным мечом”
10.35. Выезд в Кропоткинский переулок. Пробираясь в центр, застреваем в “пробке”. Врачи признаются: “До трех четвертей времени уходит на то, чтобы доехать к больному и обратно”.
Спустя тридцать пять минут входим в старую коммуналку с коридорной системой. В дальнем углу, опираясь руками о стену с лепниной под потолком, стоит молодой мужчина с молотком в руке. Увидев медиков, он кричит:
— Только подойдите, я вам враз потроха поотшибаю…
По инструкции фельдшеры должны находиться на близком расстоянии от больного, чтобы предупредить его неожиданные действия… А врач обязан проводить беседу в доброжелательной, корректной форме.
— А что стену–то держишь? Отойди, сядем, поговорим.
— Не могу, кладка рассыплется, дом–то шатается, — серьезно отвечает мужчина.
На все вопросы психиатра он отвечает с опаской, при этом беспрерывно озирается. После долгих уговоров отдает молоток…
Из разговора с сестрой становится ясно, что больной злоупотребляет алкоголем в течение пяти лет. Несколько дней назад стал слышать голоса, начал прятаться, а потом решил повеситься…
— За стеной террористы, — внезапно кричит возбужденный до крайности больной. — Сейчас взлетим…
Врач подает одному из фельдшеров условный знак. И… никакой смирительной рубашки не появляется, они нынче вообще стали раритетом. Больному стягивают запястья и голени широкими хлопчатобумажными лентами. От алкогольного галлюциноза его будут лечить в стационаре.
Так бывает не всегда. Если пациент вооружен холодным оружием или палкой, фельдшеры, чтобы смягчить или отвести направленный удар, нередко подходят к нему, держа перед собой какой-либо предмет (одеяло, пальто, матрац или стул). Нужно быть максимально осторожными: не нажимать коленом на грудную клетку или живот, не сдавливать шею, не допустить нанесения синяков и ссадин… В карманах халатов медикам запрещается носить какие–либо металлические предметы. Больной может пораниться.
— Посмотри на нас, мы все в шрамах, — говорит фельдшер Сергей, отработавший на “неотложке” двенадцать лет. — У многих переломаны ключицы, нередко — ребра.
— Поднимаемся в квартиру и не знаем, что нас ждет, — вторит ему фельдшер Дмитрий. — Как-то в темном коридоре нас встретил дяденька с огромным двуручным мечом. Он побежал на нас, мы побежали от него…
Все сотрудники психиатрических бригад помнят бывшего олимпийского чемпиона по вольной борьбе, к которому им приходилось выезжать не один раз. “Приезжали, и нас встречал человек с горой мышц. А у него психическое расстройство. Шли на хитрость, спрашивали: “Сколько раз ты можешь отжаться?” Он начинал бравировать, качался до изнеможения. Когда уставал, мы накладывали на него повязки и отправляли в стационар. Он подлечивался, и все повторялось сначала…”
“Пик звонков приходится на полнолуние”
925–31–01. Этот номер набирают, когда отчаяние достигает предела. Многоканальный телефон неотложной психиатрической службы звонит не умолкая. На Центральной подстанции, что в Коптельском переулке, вызовы принимает оперативный отдел, состоящий из шести диспетчеров. Регистрируются все обращения. Звонки пишутся на магнитофон и несколько месяцев хранятся в скоропомощном архиве. Делается это, главным образом, чтобы защитить фельдшера-диспетчера или бригады, если больной предъявит необоснованные претензии.
Срабатывает зуммер. На экране дисплея высвечивается алгоритм опроса. Женщина на другом конце провода сообщает: “Муж на глазах у родных выломал из холодильника полки и со словами: “Сейчас начнется самоликвидация!” — забрался внутрь. Выманить его не можем”.
Диспетчер уточняет, лечился ли пациент ранее по поводу психического расстройства, расспрашивает о его поведении. Все данные передает сидящему рядом дежурному врачу, который принимает решение о направлении психиатрической бригады по месту вызова.
На всю Москву дежурят 15 бригад скорой психиатрической помощи. Поэтому выезжают экипажи на вызовы только к самым тяжелым больным, представляющим опасность для окружающих и самих себя: с психическими расстройствами, с острыми психотическими состояниями с возбуждением, с алкогольными психозами. Все вызовы — первой категории срочности.
Диспетчер Татьяна, заполняя карту регистрации вызовов, советует родственникам больного до приезда бригады “скорой помощи” вызвать милицию. Старший врач смены объясняет: “Это обычные меры предосторожности: известен случай, когда невменяемый убил из ружья жену, затем пальнул в живот доктору и напоследок покончил с собой”.
Рядом диспетчер Галина принимает вызов на транспортировку пациента из института Склифосовского в психиатрический стационар. Напротив нас диспетчер Елена говорит с молодым мужчиной, который просит о помощи: голоса в голове приказывают ему совершить самоубийство… По признанию врачей, пик звонков приходится на ночь, когда закрыты психдиспансеры. Стабильно увеличивается количество вызовов весной и осенью, а также в полнолуние.
— Влияют на количество обращений и праздники, — говорит шеф отделения Александр Иванов. — Если в апреле госпитализировали с алкогольными психозами 559 человек, то в мае — уже 700.
В среднем за сутки 15 бригад скорой психиатрической помощи выезжают к 110 больным.
16.10. Консультативная психиатрическая бригада едет в одну из городских больниц. Пациент признался “по секрету” врачам, что у него внутри зародилась инопланетная жизнь…
На станцию возвращается бригада с вызова в Капотню.
— Опять после “капельщика” пришлось госпитализировать больного, — вздыхает психиатр.
Рыночные отношения диктуют свои порядки. Сейчас несложно вызвать врача на дом, который возьмется очистить отравленный алкоголем организм введением внутривенно-капельно лекарственных препаратов. Только вот последствия такого визита порой весьма опасны.
— Нельзя вывести человека из запоя одной капельницей, нельзя лечить алкогольные психозы на дому, — горячится Александр Иванов. — За это берутся люди или не обладающие достаточными знаниями, или шарлатаны. Если человек в запое больше 5 дней, у него нарушаются обменные процессы. Похмельное состояние может привести к гипертоническому кризу, к инсульту, к острой сердечной недостаточности, к эпилептическому припадку, к белой горячке… Около больного на протяжении нескольких суток должна дежурить бригада врачей.
— Ежедневно после визитов этих псевдоколлег мы 5—6 человек вывозим в психиатрические больницы, всегда — в плохом состоянии, — подытоживает фельдшер Сергей.
“Когда мы в третий раз отвозили больного в стационар, у него не было уже обеих ног и руки”
17.45. Выезжаем с врачебной психиатрической бригадой в Сокольники. В хорошо обставленной квартире на стуле сидит молодая девушка. Голова опущена, руки беспомощно свесились вниз… Доктор пытается приподнять ей подбородок, девушка не сопротивляется.
Заплаканная женщина — мама больной — рассказывает, что с 15 лет дочь Ирина стала жаловаться на головные боли, у нее расстроился сон, появилась рассеянность, она не могла сосредоточиться. Ирина могла то часами сидеть в одной позе, то начинала бегать по квартире, выкрикивать нечленораздельные слова. А потом у девочки появились мысли, что жить не стоит, она решила покончить жизнь самоубийством.
Больную направляют в психбольницу с диагнозом “шизофрения”.
У шизофрении множество форм, и многие из них начинаются в молодом возрасте. Рассказывает Сергей: “Вызвали нас в райком комсомола. Входим, за столом сидит голая дама, и к ее голой груди пристегнут комсомольский значок…”
Александр Иванов вспоминает, как госпитализировал в течение нескольких лет одного “учетного” шизофреника: “Приезжаю первый раз на Ленинский проспект, вижу — у парня нет левой руки. Больной слышал в голове голос бога, который ему говорил: “Ты виновен и должен отрубить себе что–нибудь”. Молодого человека госпитализировали. Через год приезжаю — у него нет одной ноги. Когда мы отвозили его в стационар в третий раз, у парня не было обеих ног и руки”.
19.50. По рации нам передают вызов в район Нижних Мневников. 45–летний мужчина, ранее лечившийся в психиатрической больнице, выстрелив в окно, ранил из охотничьего ружья свою сожительницу.
На углу дома нашу бригаду ждет наряд милиции. Соседка рассказывает нам: “Игорь всегда был недоверчивым и вспыльчивым. Чуть что — трах об пол все что есть под рукой. Последние месяцы все жаловался, что Верка хочет его отравить, приносил нам картошку: попробуйте, мол, какая она горькая. Потом заявление в милицию написал, в котором требовал провести анализы продуктов… После чего попал в больницу”.
— К таким больным нужно входить в белых халатах, — говорит Иванов. — Тот, кто долго уже лечится, каким бы возбужденным ни был — врача не тронет, у него слишком силен страх перед психиатрическим стационаром.
Со стражами порядка мои бригадные поднимаются на второй этаж, где забаррикадировался больной, я остаюсь за оцеплением… Через сорок минут врачи уговаривают мужчину сдаться. Я вижу его, как выражаются психиатры, уже “подвязанным”. У больного — шизофрения, параноидный синдром. Он подозрителен и насторожен, на вопросы отвечает односложно. Жалуется на слабость, чувство холода, онемение в руках… Считает, что это последствия отравления его сожительницей. Увидев в окно идущую домой подругу, он “понял” по выражению ее лица, что “милая” собирается его убить… И вытащил охотничье ружье, — чтобы обороняться…
Мании и фобии преследуют душевнобольных всю жизнь, и любое обострение может закончиться суицидом или убийством. Летом на одном из предприятий начальник убил заместителя. Экспертиза показала: убийство произошло на почве мании преследования. Руководитель был уверен, что зам подливает ему в коньяк яд.
* * *
22.05. Количество вызовов резко возросло: ночью приходит в гости белая горячка в виде бегающих кур, чертей… Врачебные бригады, не успев выпить чаю, разъезжаются по вызовам.
За суточное дежурство медикам полагается полчаса на обед и полчаса на ужин. В это выделенное для еды время бригаду могут сорвать только на экстренный вызов. Но это — чисто теоретически. На практике поесть по–человечески врачи с “03” почти никогда не успевают. Отсюда и больные желудки. А лечиться некогда…
2.30. С двух ночи до четырех утра тяжелее всего переносится бессонница. Я едва держусь на ногах, мои бригадные бодро обсуждают местного старожила — кота Гиппократа. Кто-то из медиков на подстанции напоил усатого валерьянкой, и он по пьяни пошел охотиться на собак...
7.30. К концу смены физических и моральных сил остается совсем мало. А тут еще — за тридцать минут до конца смены — мои бригадные получают наряд на новый вызов... Теперь их рабочий день закончится не в восемь, как положено, а в девять, а то и позже.
“Пока!” — говорят на прощание врачи. Медики знают: услышать от психиатров “до встречи” и “увидимся” не очень-то приятно...
За смену бригады неотложной психиатрической “скорой” выезжали на перевозки больных 120 раз, на вызовы — 72 раза, госпитализировали 22 человека с алкогольными психозами, 47 душевнобольных.
