На радио 107,0 выходит программа “Ночной портвейн”, состоящая из авторских очерков ее ведущего Игоря Гончарова об истории. Профессиональный историк, бывший риэлтор и бывший чиновник московского правительства собирается делать новую программу о блатной музыке.
1. — Вот вы какой — популяризатор блатной романтики?..
— Я ненавижу все связанное с тюрьмой. Сам я там никогда не был и не собираюсь. Кстати, к людям, которые сняли фильм “Бригада” и сыграли в нем, у меня стойкое отвращение. Может быть, это связано с тем, что у меня дети растут, и жить я собираюсь в этой стране. Я называю свое творение программой блатной музыки. Я настаиваю именно на таком названии, потому что “русский шансон” для меня — все равно что “американские “Жигули”. И тема тюрьмы если и будет в ней представлена, то максимально театрализованно и отстраненно от реалий. И песни, которая посвящена вору в законе, у которого руки по локоть в крови, там, наверное, не будет. Я говорю о песне “Владимирский централ”, посвященной вполне конкретному человеку... А вообще мне это интересно. Лет 5—6 назад меня познакомил с этой музыкой Дмитрий Широков. Сейчас у меня и свои пристрастия появились. Но слова уважаемого мной Олега Нестерова — “шансон с человеческим лицом” — совершенно для меня неприемлемы. У того, что у нас называют шансоном, человеческого лица нет. Это харя, мурло. В фильме “Трактир на Пятницкой” герой Еременко говорит: “Ненавижу грядущего хама”. Я посмотрел фильм первый раз лет в семнадцать и не понял, что это значит. Сейчас понимаю.
2. — Шансон, или блатной формат, — это последнее, что можно придумать на радио в России?
— Мне рассказали такую историю — не знаю, правда или нет. Один из наших издательских домов собирался в 1997 году запускать радиостанцию и проводил исследования. И выяснилось, что русскому человеку необходимо всего четыре формата. Мы к этому пришли — значит, так и должно быть. В Китае вообще два. Сами станции не очень похожи — похожа работа диск-жокеев, работа новостийных редакторов и ведущих. Но “похоже” — не значит “идентично”. Волга тоже на Нил похожа...
3. — Если вам интересна политика, тогда почему вы не на “Эхе”?
— Я бы, наверное, мог туда попасть, поскольку один из моих близких друзей — член совета директоров этой станции. Но я вообще не считаю “Эхо Москвы” радиостанцией. Вещание там строится по каким-то другим принципам. Как на радиостанции там работать неинтересно. Венедиктова я глубоко уважаю, но не было бы октября 1993-го, не вошла бы радиостанция в холдинг Гусинского — неизвестно, что получилось бы. И неизвестно, что получится года через два после выборов. Вообще, ток-радио — у нас жанр невостребованный, и так долго будет продолжаться. У нас страна больше телевизионная, иногда читающая.
4. — А “On line”? Они же как раз ток-радио.
— Слушал. Английское “talk” можно перевести по-разному. И как “базар” тоже. Я не вижу различия между дневными шоу на “On line” и утренними на “Эхе”. Если я слушаю радио несколько минут и не понимаю, сколько человек в студии, у меня не складывается картинка. Дай бог им удачи, там прекрасные ребята собрались... У меня большие требования к ток-радио.
5. — Почему вы говорите, что хотите остаться в России, — у вас же дети наполовину американцы?..
— Да, у них мама — американка, русская американка. И я очень рад, потому что у них будет осознанный выбор: где жить. В 18 лет они сами смогут выбрать страну. Если выберут Америку, мне будет очень грустно, потому что я останусь. Я здесь привык, а там я ненужный человек. Да и чувствую я себя здесь комфортно. Наверное, это звучит не очень патриотично, но я неуютно чувствую себя в России и очень уютно — в Москве. Это мое государство. Я коренной москвич, но неправильный. Я всем говорю: “Ребята, приезжайте в Москву!” Коренные москвичи ведь не любят приезжих, говорят, что Москва не резиновая. Резиновая! Пока еще она никого не выплевывает — все находят себе работу. Если хочешь работать на радио — напрягись и приезжай в Москву. Будешь работать не хуже и не лучше, чем москвичи.
6. — У вас же приличное образование, а занимаетесь таким несерьезным делом...
— По этому поводу очень мой тесть переживает. Он меня не пинает, конечно, просто говорит со мной через губу, поскольку он дипломат, и в его семье диск-жокей — это трагедия. Ни показать, ни представить. Хотя сам я после окончания университета был законченным снобом. Мое историческое образование помогало мне смотреть свысока на очень многих людей, позволяет и сейчас.
7. — Но теперь вы пляшете под дудку коммерческого радио...
— Я хочу интересной работы, не выходя из тех рамок, которые ставит коммерческое радиовещание. А если я когда-нибудь дойду до состояния “буду делать что хочу, а вы это хавайте”, то лучше уеду, как Гоген в Полинезию, писать картины...
