Фестиваль”Н.Е.Т.” (Новый европейский театр) начался со скандала.
Заметный шум произвел серьезный академический театр имени Шевченко из Харькова, отыгравший в Центре им. Мейерхольда очень серьезную вещь — “Один день Ивана Денисовича” по Солженицыну. После первого акта, пропахшего кислой махоркой, зал резко поредел. Зато оставшимся на второй достался крепкий запах крутых яиц. Да такой, как будто не один плацкартный вагон, а целый состав дружно начал трескать припасенные в дорогу яйца. С подробностями с просмотра Марина РАЙКИНА.
С первой минуты стало ясно, что желающих приобщиться к традиционному и прочему привычному театру просят не беспокоиться. Андрей Жолдак, именующий себя Жолдаком-Тобилевичем IV, привез не спектакль, а скорее неординарную игру в образы сталинских и постсталинских времен. Образы от Солженицына оказались выполненными в гамме ч/б и весьма жесткими, если не сказать жестокими. Однако он не более жестокими, чем действительность, которую режиссер отобразил. С точки зрения образа превращения человека государственной машиной в некую биомассу — первый акт вполне удался.
Он вышел белый, шумный и вокально-металлический. Жолдак, пристрастный к классической музыке, смонтировал грохот клеток для цирковых животных с женским вокалом. Причем сопрано Ольга Красильникова выступила в роли комментатора жуткой лагерной жизни. Сцены — зона, отбой, шмон, подъем, беспредел санитаров, исполненные ансамблем актеров грубо и истерично, сопровождают оперные партии, полные гордого достоинства и торжественности. К тому же на немецком языке.
Актерскую работу у Жолдака следует оценивать только как коллективный труд, где индивидуальности сознательно стерты, и даже личность Ивана Денисовича (артист — постаревший плейбой Владимир Маляр) теряется в общей суете. Античеловек как продукт античеловечной системы материализовался на сцене хоть и шумно, но выразительно.
Следует заметить, что, несмотря на весь странный набор образов представления, господин Жолдак научился ремеслу у своего мастера Анатолия Васильева лучше, чем другие его последователи. Во всяком случае, что касается темпоритма, уместности финальных точек, то этим Жолдак владеет безупречно. Так, первый акт он заканчивает на пронзительной ноте коллективного танца заключенных — Иван Денисович неловко надевает на голову партнерши белый терновый венок, и пара тонет в шумном и нелепом переплясе сокамерников.
Однако содержание второго действия — полная неожиданность, которую можно толковать как угодно. Например, жизнь после жизни с яичным оргазмом. В самом деле, арестантов в белом (ватники, валенки, портки, платки у баб и ушанки у мужиков цвета беж) сменяют зайчихи в белых платьях, под которыми прячется меховая грудь, и зайцы в черном. Последних — впрочем, как и весь театральный продукт — описывать одно удовольствие: черные пиджаки поверх трех пар белых трусов, черные уши на черных шапочках и фотоаппараты, которыми черные зайцы “щелкают” белых зайчих.
Когда зайчихи уйдут, самцы в черном усядутся за стол, и эта мизансцена окажется самой длинной, местами неприличной и в своей кульминации тошнотворной. Толстушка в белом расхаживает по столу, за которым сидит десяток мужиков, кудахчет как курица. А к ее кокетливо откляченному заду подносят трехлитровую банку и “заполняют” ее характерным звуком и запахом, который, впрочем, в микрофон издает сопрано из первого акта.
Посиделки за столом заканчиваются яичной вакханалией — зайцы-самцы жрут, набивая рот крутыми яйцами, плюются ими, блюют, давятся и швыряются друг в друга, отчего особо осторожные зрители прямо-таки бежали из зала, так и не сумев оценить продвинутость украинского авангарда. И тонкого образа, переданного столь грубым и хамским способом, — уничтожение яйца как символа зарождения жизни. Как бы ни возмущались сторонники чистоты классики, яичная и прочая грубость от Жолдака выстроилась в изящную систему и подвела к финалу, который внезапно обрушился белой тишиной и погребением Ивана Денисовича под грудой булыжников. Булыжники, как и яйца собирали и закупали в Москве. Точное число булыжников назвать сложно, а вот на два спектакля сварили 1000 яиц.
P.S. Писатель Александр Солженицын категорически не принял такую трактовку собственного произведения. Он заявил, что “возмущен дикостью и наглостью харьковской труппы, укравшей название моего произведения для своего действа”. Он уверяет, что не давал согласия на инсценировку.
