Мы сошли с поезда в пригороде Берлина Адлерсхоф. Темноволосая стройная женщина, улыбаясь, стояла возле своего зеленого “Ниссана”. Помахала нам рукой: “Гутен морген!”
Утро, правда, выдалось не слишком “гутен” — было пасмурно, сыро, но на настроении Ренаты Блюме это никак не сказывалось. Да и на нашем тоже — такая встреча. Позже, когда мы уже беседовали в небольшом кафе за чашкой кофе, а она застенчиво разглядывала мой скромный подарок — коробку московских конфет с мчащейся тройкой, я подумал, что Рената по характеру “донор”. С ней рядом было мило, просто, как в доброй компании, где знаешь всех и каждого.
Правда, с первых же слов предупредила, что побаивается журналистов. Пожаловалась на “Бильд”: “Несколько дней назад мне позвонили оттуда, спросили, что у меня нового в личной жизни. Я тут должна участвовать в новой постановке, в маленьком городке на польской границе. Я спросила: интересует ли их пьеса, поговорим об этом? У них сразу пропал интерес...”
Интерес к Ренате у прессы давний и объяснимый. Брак со знаменитым американским диссидентом советской поры, актером и певцом Дином Ридом, бежавшим в Восточную Германию, сделал их одной из самых известных светских пар того времени на восточном небосклоне. Да и сама Рената тогда блистала талантом и красотой. Звезда киностудии ДЕФА, Женни Маркс в фильме Льва Кулиджанова “Карл Маркс — молодые годы”. Были и другие фильмы, где она играла, которые шли на наших голубых экранах, мыльные оперы того времени: “Телефон полиции 110”, “Архив смерти”. А еще — вестерны, где она появлялась в паре со знаменитым Гойко Митичем.
Потом все рухнуло. Мужа, Неповторимую Любовь, унесла автокатастрофа. Звезда восточногерманского кино угасла, когда не стало ГДР. Сейчас передо мной — совсем другая Рената Блюме. Той, прежней, я не знал и не мог знать. С этой меня свела журналистская дорога.
* * *
— Сначала мы были очень счастливы, когда пала Берлинская стена, — говорит Рената. — У меня не было близких в Западной Германии, но у очень многих моих друзей — были. Когда у коллеги-оператора на Западе умер родственник, он не мог попасть на похороны, и мы просто ходили к Стене, клали цветы...
— В России потеряли вас из виду сразу после распада Восточного блока. Вы ведь сделали карьеру на студии ДЕФА. Именно там стали звездой. Что было потом, когда ГДР не стало?
— Никто не ожидал, что в результате объединения все восточные киностудии и СМИ закроются, не смогут существовать. В том числе и ДЕФА. Всех уволили. Всех, вплоть до секретарш. Мы просто забрали свои документы и оказались на улице. Стены не стало в ноябре 1989 года, а это все произошло летом 1990-го.
Я тоже стала безработной, поскольку последние годы до того, как убрали Стену, работала исключительно на телевидении и в кино. Я даже собиралась поменять профессию, поскольку никого не знала в западногерманском кино- или телебизнесе.
— Но вы по-прежнему популярная актриса.
— Выручило то, что у меня театральное образование. До 1986 года я играла в государственном театре в Дрездене. Когда не стало ДЕФА, мне удалось получить роль в мюнхенском драматическом театре. Там я играла несколько месяцев, и меня стали приглашать в другие театры: в Кельн, Дюссельдорф, другие города. Потом уже я подписала постоянный контракт с мюнхенским концертным агентством, которое стало подыскивать для меня роли в спектаклях по всей Германии.
— Почему “погибла” ДЕФА? Это было распоряжение нового правительства или просто не стало денег?
— Нас финансировало министерство культуры ГДР, и когда его не стало, не стало денег, а не стало денег — не стало ДЕФА.
— И новое правительство ничего не сделало для сохранения “восточной” кинематографии?
— Я думаю, это было следствием как экономических, так и политических причин. Западногерманское правительство хотело уничтожить восточногерманские СМИ и теле- и киностудии как таковые. Там никого не интересовало, что в соцстранах имеется высокий творческий потенциал, создающий очень качественный продукт. Я нахожу это несправедливым, поскольку ДЕФА снимала не только пропагандистские картины, но и хорошее кино. Сейчас я часто слышу от знакомых “восточников”: “Когда пересматриваешь наши старые фильмы, то понимаешь, насколько они были хороши. И чего мы их раньше не смотрели?”.
Я очень разочарована многими современными фильмами и сериалами. Когда я смотрю их, то спрашиваю себя: куда катится наша культура?
— Что сейчас на месте ДЕФА? Ведь у нее были свои студии, административные корпуса.
— Там тем не менее по-прежнему снимают. Недвижимость, которая принадлежала ДЕФА, купила французская фирма, которая, в свою очередь, сдает в аренду съемочные площади частным телестудиям и кинокомпаниям.
— Судя по вашему сегодняшнему благосостоянию, вы могли бы выбрать престижный район в Берлине или любом другом городе, но живете за городом.
— Так уж получилось. Дин, который родился в Колорадо и чувствовал очень тесную связь с природой, не мог жить среди бетона, поэтому мы и поселились на окраине, откуда на машине можно быстро добраться до центра. Там я живу и теперь.
— Это правда, что вы заключили контракт с Голливудом, где есть планы снять фильм о Дине Риде? И поэтому вы сейчас ничего не рассказываете о нем, потому что соглашение запрещает это до завершения съемок?
— Это правда. Идея принадлежит Тому Хэнксу, который выразил желание сыграть Дина Рида. Он посмотрел один документальный фильм о нем, ток-шоу с ним и сказал, что Дин Рид был очень необычным американцем. И задумал этот проект. Это будет полнометражный художественный фильм.
— И там, конечно, появится персонаж Рената Блюме?
— Да. Но, кто будет играть молодую Ренату, пока неизвестно. И сценарий еще не готов. А история тянется уже два года. Они хотели, чтобы в этот период я вообще не давала интервью, но я отказалась.
— Не кажется ли странным, что американский кинематограф обратился к личности Дина Рида, который был для американцев “предателем” или по меньшей мере изгоем, предпочитавшим “социалистический рай” в Восточной Германии “американской мечте”?
— Не все американцы так думают, в Америке тоже есть левая сцена, а Том Хэнкс старается в своих фильмах заглянуть в глубины человеческой души. Он понял, что Дин был необычный человек, а сам он — необычный актер. Поэтому я согласилась с ним работать.
— Можно ли сказать, что ваша жизнь сейчас полностью налажена?
— Конечно, тот “медовый месяц”, когда я была замужем и растила сына, давно позади. Сейчас я полностью поглощена своей работой в театре. Я выбираю серьезные роли, которые несут на себе отпечаток современной жизни.
— Например?
— Сейчас играю в пьесе американского драматурга “Смерть коммивояжера”. Герой — безработный, он планирует подстроить свое убийство, чтобы семья получила страховку. У меня роль его жены, которая, догадываясь о намерениях мужа, пытается удержать его от рокового шага. Но она не может предотвратить трагедию. Сначала пьеса вышла на сцене мюнхенского театра, а потом было более 100 представлений по всей Германии.
Но бывает, что соглашаюсь и на роли в бульварных пьесах или эпизодические — в телесериалах, просто чтобы подзаработать.
— Но работа — еще не вся жизнь. Какая Рената Блюме вне сцены?
— Много читаю. Часто хожу в театры и кино.
— А как вам удается держать такую прекрасную форму?
— Я живу у озера, поэтому много плаваю и катаюсь на водных лыжах. Кроме того, очень люблю ездить верхом.
— У вас своя лошадь?
— Нет. (Смеется.) Это дорого, да и уход за ней нужен постоянный. А при моих разъездах это просто невозможно.
— Это значит, что у вас нет прислуги и все домашние хлопоты, уход за домом — все на вас одной?
— Что поделаешь. Мне еще помогает сын — нарубить дров, подстричь газоны, например.
— Ваш сын — Александр Рид. Как сложилась его судьба?
— Сейчас ему 31 год. Он перенял семейные традиции, стал актером и продюсером. У него все хорошо.
— Не могу все же удержаться от частного вопроса. После трагической гибели Дина Рида вы не пытались снова устроить свою личную судьбу? Есть ли у вас близкий человек, кто вам дорог?
— Я пыталась, но неудачно. Работа поглощает. Разъезды, съемки. Это мешает наладить личную жизнь.
— По немецким стандартам вы обеспеченный человек?
— У меня есть дом, машина, нет проблем хорошо одеваться, но капиталов я не накопила — это правда.
— Мы вот сейчас с вами беседуем в уютном кафе. Жизнь кажется безоблачной. Но это ведь не так. Если бы в вашей власти было провести реформы, после того как исчезли ГДР и СССР, что вы сделали бы, чтобы облегчить участь восточной творческой интеллигенции, которой — это видно хотя бы по вашему рассказу — практически заново пришлось утверждать себя?
— Я не делю мир на черное и белое. С моей точки зрения, что в ГДР было действительно нехорошо, так это то, что отсутствовала свобода передвижения за ее пределы — Стена и все вытекающие из нее последствия. Если бы не это, то у меня практически не было бы претензий к этому государству. Я не могу ничего сказать о России, но у нас я не объединяла бы обе части страны так быстро и не вводила бы сразу общую валюту. Это были две страны, два общества, которые друг о друге практически ничего не знали. Слить в одночасье эти две противоположности было то же самое, что, скажем, прийти к полякам и чехам и сказать, что завтра вы будете жить в одном государстве.
— Все же по тому, что я увидел в Германии, большинство живет зажиточно. Вряд ли немцы жалеют об объединении.
— Я никогда не была поборником диктатуры, особенно в той форме, которую она приобрела под конец правления Хонеккера, но я должна сказать, что в демократии я тоже весьма разочарована, в ее негибкости, она тоже допускает очень много несправедливости. Эта жажда денег и постоянная экономическая гонка чужды мне.
Должна сказать, что люди искусства еще хорошо отделались. Ведь мы очень похожи: в Берлине ли, в Москве ли, в Мюнхене. Я это ощутила, когда снималась в Москве в фильме “Карл Маркс — молодые годы”. Там я ощущала только один барьер — языковой.
А вот тем, кто работал на предприятиях, которые закрывались в один день, и люди попадали на улицу, — тем пришлось очень трудно. Сначала была эйфория от падения Стены, а потом было похмелье.
— В России сейчас наблюдается своеобразный кинобум. Снимают очень много: для большого экрана и для телевидения. Есть ли такие перспективы у немецкого кино?
— В Германии такого бума нет. На мой взгляд, в последнее время в культуре в целом здесь наблюдается спад. Но дело, наверное, не только в общем кризисе, который сейчас наблюдается в экономике. Деньги есть, но на развитие культуры их уходит немного.
— А вы бывали в России после перестройки?
— Нет. Вы, кстати, первый журналист из России, которому я даю интервью за это время. Правда, приезжала недавно телегруппа. Утром я неожиданно увидела у себя перед домом камеру и съемочную бригаду. Они делали свой фильм о Дине Риде. Но так у нас не принято — без приглашения, без договоренностей. И я не разрешила им снимать.
— Но во времена СССР вы к нам приезжали. В частности, когда снимался “Карл Маркс — молодые годы”. Остались ли какие-то контакты с коллегами из нашей страны?
— Нет, все связи потеряны. Столько лет прошло... И не только с российскими коллегами. С немецкими тоже, с теми, кого я знала по работе на ДЕФА или восточном телевидении до падения Стены. Ритм жизни сейчас такой, что общаешься в основном с теми, с кем пересекаешься на работе. Но я вспоминаю Россию, Москву и Ленинград. Помню забавный эпизод. Мы снимали “Маркса” в Москве, и я взяла на съемки своего тогда еще маленького сына. Приближалось Рождество, а в России и Германии его празднуют в разное время. Но сынишка очень хотел Рождества. Тогда я махнула рукой на съемки и поехала домой — встречать рождественский праздник.
— А как же знаменитая советская трудовая дисциплина?
— Обошлось. Когда я вернулась, то оказалось, что студия, где намечались съемки, еще не готова. Так что мое рождественское дезертирство прошло без последствий.
И вот что вам скажу, поговорила тут с вами, и мне очень захотелось вновь увидеть Москву и город на Неве. Мой сын, Александр, недавно решил съездить в Россию. Он специально поехал поездом — чтобы увидеть страну. Ему очень понравилось. Сейчас перед Рождеством он вновь решил ехать в Санкт-Петербург.
Может, и я к вам соберусь...
— Милости просим!
Автор благодарит своего коллегу, кельнского журналиста Александра ПАВЛОВА, за помощь в организации этой встречи.