— Приют “Рождественский” для нас как “скорая помощь”, — говорит специалист РОНО Козельского района Калужской области Лидия Есенова. — Столько детей удалось спасти...
Эта “скорая помощь” существует без лицензии, государственной поддержки и официальных спонсоров. Выживает на пожертвования добрых людей...
Внешне приют “Рождественский”, что в селе Новое Казачье Калужской области, напоминает советскую баню — длинный барак из серого кирпича. В доме вкусно пахнет булками и кашей, а тоненькие голоса старательно выводят: “Научи меня молиться, добрый ангел, научи...”
— Не будем детей отвлекать — у них сейчас музыкальный час, — директор приюта Андрей Завражнов смотрит на часы, — потом обед и сон.
Сейчас он — настоящий папа, у которого более двух десятков малышей... А еще пять лет назад Андрей и представить не мог, что у него появится такая большая семья. Закончив геологический, несколько лет мотался по экспедициям на Севере. Затем приехал в Москву и открыл свое дело — “скалолазный” бизнес.
Казалось: будет богатство, придет и счастье. Андрей был готов исполнить любой каприз жены, но она лишь отворачивалась: ничего не хочется... Тогда-то он и обратился к Богу. Молодая семья уехала в глухой Козельский район, где находится Оптина пустынь.
Завражнов пришел в монастырь и объявил: хочу помогать — могу стать директором. А его назначили трактористом... Год он был послушником, а далее жизнь пошла по благословению оптинского отца Илии. В 1997-м схиигумен попросил возродить храм Успения Пресвятой Богородицы в Подборках. Андрей ходил по спонсорам, выбивал деньги, искал материалы и мастеров... Храм на голом месте отстроили за два года. Затем отец Илия дал новое поручение — создать приют. В то время в Козельском районе как раз закрылся единственный дом ребенка: существовать государственному учреждению было не на что.
Андрей взял в аренду старый детсадик. Сделал ремонт, залатал крышу. В декабре 1999 года дать благословение приехал отец Илия.
— Он осмотрел помещение, — рассказывает Завражнов, — а потом обратился к моим теткам: “Отче наш” знаете?” — Те согласно кивнули головой. — “Ну, раз знаете, тогда за работу...”
Детский дом открылся как раз после Нового года. Так появилось название “Рождественский”.
Сейчас в приюте более двадцати детей. А началась история частного детдома с братьев Терновых.
...В местный отдел наробразования поступил сигнал: в вагончике у садовых участков живут дети. Андрея и инспектора РОНО встретили две полуголые женщины и пьяный сторож. В углу на ворохе грязной одежды лежали малыши. Старшему, Игорю, к тому времени было три годика. Каждый день он отправлялся в деревню за подаянием, и если приходил без денег, то получал “по заслугам”. Младшему, Андрею, в 2000-м исполнился год. Когда малыш плакал, его били обрезком трубы: только бы заткнулся...
— У Андрея было сломано ребро, гематома на голове. — В голосе Завражнова никаких эмоций — за четыре года волей-неволей привыкаешь к таким сюжетам. — Я даже хотел избить этого сторожа, но инспектор меня удержала.
Ослабленных и вшивых Терновых привезли в приют. Первое время мальчишки шокировали воспитателей необычной игрой — садились друг напротив друга и начинали “взрослый” диалог: “Давай, закурим, давай выпьем”.
Аня Соколова — любимица воспитателей и нянечек. Как футбольный мячик она вместе с сестренкой кочует по маршруту “приют—дом—приют”. Когда Соколовых привезли в “Рождественский”, Аннушке исполнилось три, Наде — годик. Девочки почти не помнят свою сестренку Олю. Мать все время оставляла дочерей одних, а однажды пропала на несколько дней. Когда соседи взломали дверь, двухлетняя Оля была мертва — с голодухи съела какой-то яд. Двух живых детей Завражнов забрал в приют. Через некоторое время родительница исправилась: завела нового сожителя, отремонтировала хату и слезно умоляла отдать дочерей обратно. Отдали. Когда Андрей Викторович приехал проведать воспитанниц, то застал уже знакомую картину: в одной комнате сидели шесть пьяных мужиков, во второй — полуодетые бабы. Возле них копошились голодные дети...
— А у меня мама есть! — Маленькая Яна Балахнова будто с обертки шоколадки: ярко-изумрудные глаза и копна золотых волос. — Она уехала в командировку.
“Командировка” Яниной родительницы затянется еще на тринадцать лет: именно столько ей осталось отсидеть в тюрьме. Вместе с подельницами Катя подкарауливала поздней ночью своих сверстниц. Сначала у девчонок забирали самое ценное, затем избивали до полусмерти. Жертву сбрасывали с моста, а потом бегали в ров смотреть: дышит ли? Если несчастная оставалась жива, ее снова затаскивали на мост, снова сбрасывали... К тому времени у Кати было двое детей. Старшего с ее согласия усыновили чужие люди, Яну отдали в приют. Зная о приговоре, Балахнова родила третью девочку. Все надеялась как многодетная мать на снисхождение судей. Зря мучилась: Кате дали пятнадцать лет. Сейчас она пишет слезливые письма Яне, надеясь разжалобить власти.
В приют берут всех, кто нуждается в помощи. Сейчас “ненужных” малышей Завражнов находит уже не только с помощью РОНО. Знакомые привозят к нему ребят из Подмосковья, Калуги, Тамбова и Украины. Кукушкины дети, к сожалению, есть везде...
— Тетя, помоги мне штаны застегнуть, — обращается ко мне четырехлетний карапуз, — а то я не могу...
Среди персонала “Рождественского” нет четких разграничений обязанностей. Повар может подержать ребенка на руках, а воспитательница убрать со стола...
Все сотрудники — простые деревенские женщины, которые когда-то работали на ферме, доили коров и занимались своими детьми. Они не делают всего по науке, просто воспитывают приютских, как собственных детей: где шлепнут, где пальцем погрозят, а где и приласкают. Эти тетки знают, кто, чем и когда из их подопечных болел, кто не любит спать днем, а кому надо помочь раздеться. Дети искренне зовут их мамами.
— Никаких принципов у нас нет: живем, помогаем друг другу, — рассказывает Андрей Викторович. — Концепцию воспитания я срисовываю со своей семьи — у меня у самого пятеро детей. А больше я ничего и не знаю.
Приют получился чем-то средним между обычным интернатом и семьей. На 14 детей младшей группы приходится семь взрослых. День здесь начинается в семь утра. Зарядка, завтрак, игры, обед, сон, занятия и снова игры. Все как в обычном доме: поездки в зоопарк, прогулки и дни рождения. Есть еще православные праздники: в “благословенном” приюте веруют и дети, и воспитатели. Без молитвы не садятся за стол, не начинают занятия и не ложатся спать. По выходным ходят в храм, на музыкальных уроках разучивают и детские, и церковные песни.
Шесть школьников живут в только что отстроенном коттедже в селе Новые Прыски, что в Козельском районе. Без Божьего благословения здесь не обходится ни одно начинание. Мы разговариваем с персоналом приюта, а из другой комнаты доносится гул читаемой молитвы — дети готовятся делать уроки.
— Андрей Викторович, я ходила к нашим на родительское собрание. — Воспитатель Ольга Тараскина делится последними новостями. — Классная говорит, что Андрюшку больше года в школе не продержат. Совсем ничего не понимает...
Заниматься с такими школьниками сложно. Они ранимы, застенчивы и замкнуты. Стоит сделать замечание — истерика. И в то же время они ничего не боятся.
— Ну а главная сложность? — Этот вопрос меня мучил всю дорогу.
— Вот она — наша главная сложность, — Ольга показывает на Сашку Нефедьева. — Капризный и обидчивый. Самый большой задира...
Он может просидеть половину урока под столом учительницы, посреди занятий вышвырнуть свой портфель за дверь.
— Мы пытаемся отогреть их, — говорит Завражнов. — Теплота, добро и, конечно, любовь — вот что прежде всего нужно нашим детям.
“Рождественский” не только детская “скорая помощь”. Для спивающегося района, в котором трудятся за крестики, не видя зарплаты по полгода, приют — островок благополучия. В колхозах доярки получают 300 рублей в месяц, а сотрудники Завражнова — по три-восемь тысяч.
— Сейчас уже спокойно, а поначалу местные завидовали, пакостили, — смеется Завражнов. — У бабки насос сломался, так она приюту воду перекрыла. Мол, вас заметят, к вам приедут, отремонтируют. Три дня с ней воевали.
Детдом Завражнова — одно из самых высокооплачиваемых мест в районе. При этом от государства Андрей не получает ни копейки. Недавно приезжала представительница министерства соцзащиты Калужской области, подарила приюту три пары колготок и... пропала.
— Нам помогает Господь Бог и отец Илия, — объясняет директор приюта. — Еще есть частные лица, которые дарят нам вещи, продукты.
Четыре года назад в Новых Прысках Завражнову передали участок с недостроенным домом. Теперь здесь стоит современный “новорусский” коттедж, еще пахнущий деревом. Полы с подогревом, евроремонт, просторные гостиные и спальни. Рядом с готовым домом идет строительство большого корпуса на 50 воспитанников. Завражнов мечтает о собственной школе и мастерских. У приюта уже есть приусадебный участок, где сотрудники дружно выращивают яблоки-морковку.
— Как только достроим дом, перевезем малышей сюда, — раскрывает планы директор приюта. — А потом можно и лицензию получить. Пока же официально мы не существуем.
— Да, мы знаем, что они нигде не зарегистрированы, — говорит специалист РОНО Лидия Есенова. — Но там детям действительно хорошо. Потому мы и сотрудничаем... К тому же это единственный приют для дошкольников. Есть еще детдом в Сосновке, но он принимает только своих, сосновских. А Завражнов еще никому не отказал...
Удобно чиновникам, удобно и родителям. Близкие могут навещать малышей в приюте. Ведь “Рождественский” рядом, чуть ли не на соседней улице... Кто-то из родителей согласен исправиться и забыть о горькой — такое уже случалось. Хотя это скорей исключение, чем правило.
— У нас в районе есть еще четыре государственных интерната для школьников, — рассказывает сотрудник отдела наробразования Козельского района Лидия Есенова. — Но только один из них для здоровых детей. Два — для умственно отсталых, еще один — для ребят с речевыми отклонениями. 60% заполняемости интернатов — местные жители. У нас рождаемость ежегодно сокращается на 300 человек, а количество неполноценных детей остается на прежнем уровне.
В глубинке ребенок зачастую лишь способ получения “детских” денег или возможность разжалобить следователя и судью. Неродители могут кормить ребенка посыпкой для свиней, гнать зимой на улицу, бить без подвода и подкладывать под пьяных собутыльников. По словам Завражнова, большей части его подопечных уже не было бы в живых, не поспей сотрудники приюта вовремя...
