Цирк без клоуна — это не цирк. Но настоящие коверные клоуны, которые умеют рассмешить зрителей до колик в животе, ныне в бо-о-ольшом дефиците. Москвичам в этом смысле повезло: клоунская пара Сергей Просвирнин — Владимир Стариков — частый гость на столичной арене.
Впрочем, веселого заводного толстяка с запорожскими усами и его друга, худенького интеллигентика с носом-пипочкой и губками бантиком, знают и любят во многих странах мира. Их музыкальный номер, в котором они играют на самых разных инструментах — от саксофона до... унитаза, — перевода не требует. А уж когда они исполняют свою забойную пародию на классический балет, публика просто стонет от хохота...
ОПИСЫВАТЬ КЛОУНАДЫ — дохлый номер. Но вы все же попробуйте представить, как выпархивает на манеж стройный балетный мальчик. А вот и балерина — в пышной пачке и в наколке из перьев. Конечно, толстовата для балетной дивы и с усами, зато какая роскошная грудь! Поддержка сменяет поддержку: все всерьез — и от этого еще смешнее. И вдруг у “балеруна” силенок не хватило, он роняет свою упитанную партнершу... Бедняжка встает, пытаясь изобразить, будто так и было задумано. Тут обнаруживается, что у нее только одна грудь, а куда, скажите, подевалась вторая?! Поиски не увенчались успехом, зрители уже стонут от смеха, а танец еще продолжается...
— Ребята, кого проще рассмешить — наших зрителей или зарубежных?
— В Москве в последнее время публика стала тяжелее на подъем: у всех проблемы. Хотя на периферии веселятся по-прежнему. Может, оттого, что там народ менее искушен, не избалован зрелищами, поэтому если уж они попадают в цирк... А за бугром люди приходят просто отдохнуть, с ними вообще-то легче работать. Есть определенные вещи, то, что называется битая карта, — они всюду проходят. Только в России мы можем еще и подогреть зал словесной репликой, а на Западе это не всегда прокатит. И все равно в каждой стране находим местные словечки, которые у них “стреляют”, вроде вот этого (шпрехают что-то по-арабски, по-японски и при этом подозрительно звонко хохочут. Интересно, что они мне наговорили? — Авт.). Самое “смешное”, когда забудешь все, что зазубрил, или вдруг из подкорки вылезет фраза совсем на другом языке...
Иногда даже нечаянно получается чистое политиканство. Работали в Барселоне, а это каталонская часть Испании. Каталонцы очень ревностно относятся к своему местному наречию кастияно. А я на одном представлении сказал в репризе: “публико интеллигентико” — то есть по-испански. В ответ — напряженная тишина. Тогда я извинился: “Эскульпо порфавор. Публик интеллиженто!” Зал взревел, многие встали... Такие вот патриоты!
— Сергей, ты с детства занимался музыкой и танцами, Володя увлекался акробатикой, а в результате — оба вы клоуны. Откуда у человека появляется желание смешить?
Просвирнин: — Клоун — это не стиль жизни. Клоун — это диагноз.
Стариков: — Специально смешить желания, может, и не было, просто мне всегда нравилось в компании рассказывать что-то веселое. Когда у нас в городе организовалась самодеятельная цирковая студия, это было огромное событие. Попасть туда — все равно что в школу космонавтики. Меня приняли, потому что я был из спорта, маленький, легкий, обкрученный: готовый “верхний”. Участвовал сразу в нескольких номерах. C другом мы по книжкам разучили клоунские сценки,стали копировать классические репризы Карандаша, Никулина... С этим репертуаром мы и приехали поступать в цирковое училище. Я был уже после армии, мастер спорта по акробатике, и меня зачислили сразу на второй курс.
— Когда знакомились с девушками, признавались, что у вас такая профессия?
С.: — Нет. Говорил, что работаю слесарем на заводе. Но если все-таки выяснялось, что учусь в цирковом училище, все ахали. Тогда это было очень престижно.
П.: — Положа руку на сердце — на девушек у меня долго вообще времени не было. На отделение клоунады меня взяли в качестве исключения, потому что мне было всего 15 лет, а туда принимают только со средним образованием. Чтобы понравиться приемной комиссии, я притащил на экзамен громадный саксофон, причем вместо альта — тенор, что выглядело очень эксцентрично. Играл на барабанах, на баяне, пел частушки под балалайку (мой дед-сибиряк когда-то был драматическим артистом и прекрасно владел балалайкой), бил чечетку, читал басни Михалкова... В общем, старался вовсю. И директор училища Александр Маркианович Волошин — вечная память и благодарность ему! — придумал, как меня зачислить. Два года я учился сразу на двух отделениях: с утра до трех дня — на физкультурно-акробатическом, где проходил и общеобразовательные предметы за 9-й и 10-й класс, а после обеда — на эстрадном, где преподавали клоунаду и все прочее. У нас были замечательные педагоги, разносторонние и известные люди, в основном — комики. Самым главным для меня, конечно, был Сергей Андреевич Каштелян, признанный мастер эксцентрики. Когда я выпускался, он поставил мне сольный номер, с которым я мог работать и на эстраде, и в цирке.
НУ, КАЗАЛОСЬ БЫ, ЧТО СМЕШНОГО, когда человек хочет играть на скрипке, а его партнеру в этот момент приспичило оторваться на банджо? А если я скажу, что вместо скрипичной струны годится и собственный ус?.. У друзей-соперников все идет в дело: саксофон и клаксон, ударная установка, кастрюли и стиральная доска... Но вот уже, кажется, все, что может звучать, утащили за кулисы. Так что, конец музыке? Как бы не так — ведь играть можно и ногами! И тут выдается такой степ, что зрители заводятся, как на стадионе во время финального матча, только не кричат “гол”, а хлопают изо всех сил: мол, давайте, ребята, еще! И они дают — мало не покажется.
— Партнерство похоже на семейную жизнь: так же проходит определенные стадии. Вы работаете вместе уже 14 лет. Такой солидный стаж помогает в работе или уже мешает?
— Только помогает. Чувство партнера приходит именно с годами и опытом. Мы досконально знаем все плюсы-минусы друг друга, иной раз и промолчишь вовремя. Если партнер не в форме, уже не нужно думать, все получается само собой. С полувзгляда ловишь в манеже, где нужно додавить, потянуть, что-то взять на себя...
— Вы ведь не сразу нашли друг друга: каждый работал с другими партнерами...
— Наш дуэт сложился очень удачно: наш альянс скреплен творчеством. Могут быть два больших мастера, которые соединились в пару, а у них ничего не получилось. На репетиционный нас взял к себе Юрий Владимирович Никулин. В те времена попасть на Цветной бульвар — это было событие. Через год мы выпустили наш музыкальный номер, с этого все началось.
— А через три года вы уже стали лауреатами первой премии циркового конкурса в жанре клоунады и музыкальной эксцентрики.
— Да. Причем конкурс начинался как Всесоюзный, а закончился Всероссийским: мы как бы перескочили из одной эпохи в другую.
— Отчего сегодня почти совсем не стало музыкальных эксцентриков?
— Чтобы работать в цирке, мало быть музыкантом высочайшей квалификации. Консерваторский скрипач не потянет, потому что нужно еще большое актерское мастерство комика.
— Сережа, какими инструментами ты владеешь?
— Язычковые: саксофон, кларнет, флейта. И барабаны — это то, на чем мне не стыдно сыграть где угодно. Ну разве что не в оркестре Лундстрема — там такие волки сидят!
— Кто тебя учил музыке?
— Первый толчок дал папа, он у меня профессиональный музыкант-баянист. Учился, конечно, из-под палки, но найди мне хоть одного Рабиновича, который полюбил бы скрипку с шести лет!.. Вообще отец меня слишком наказывал, если я что-то играл неправильно. Но баян я все-таки забросил и лет в тринадцать переключился на саксофон.
— Откуда родом твои обалденные усы?
— От “Песняров”. С этим коллективом нас связывает многолетняя крепкая творческая дружба. Очень уважаю их многоголосный вокал.
— Наверное, на улице люди реагируют не всегда адекватно?
— Да. Сейчас уже не обращаю внимания, раньше меня это раздражало.
— А милиция не тормозит, не проверяет документы у “хохла”?
— Останавливают, скорее, чтобы просто рассмотреть усы поближе. И когда говорю, что работаю в цирке, тут же вежливо извиняются.
КАК РАССКАЗАТЬ СЛОВАМИ, что демонстрируют на манеже Просвирнин и Стариков? Играют, танцуют, показывают фокусы... Но главное не в том, ЧТО показывают клоуны, а КАК они это делают. Обалденная пластика, богатейшая актерская мимика, позволяющая даже какие-то традиционные трюки преподнести, словно сиюминутный экспромт. Но главное — их юмор по-русски ярок, щедр и добр. Без малейшей чернухи.
— Давно наблюдаю за вами, вы заметно изменились с тех пор, как стали выезжать за границу. Может, оттого, что там юмор другой?
— Со стороны виднее. Когда работаешь на камерных площадках вроде цирка Конелли в Швейцарии, естественно, на манеру подачи накладывается определенный отпечаток. А самый необычный для нас юмор в арабских странах. Например, нельзя трогать женщину, даже подходить к ней. Вообще со взрослыми лучше не контактировать. С детьми — пожалуйста, они во всем мире одинаковые. Еще там совершенно нельзя обнажать тело. Мы наш “балет” показываем замурованными в комбинезоны, и то люди отворачиваются, смущаются. В Японии своя специфика: они хорошо принимают только самый примитивный юмор — шарик лопнул, человек испугался. Не хотят думать.
— Где лучше бытовые условия для артистов?
— Все зависит от контракта. Проживание за счет принимающей стороны — это может быть и кемпинг, и общая комната без всяких услуг, и апартаменты. Контракты подписываем внимательно.
— Экономить за рубежом на еде приходится?
— Конечно. Может, теперь экономия не настолько сильная, как прежде, но любой везет колбасу, тушенку и прочее, хотя бы на первое время. Артисты цирка еще далеки от того уровня, чтобы не везти с собой консервы.
— Как вас принимали в Монте-Карло?
— Публика принимала великолепно. Но нам немножко не повезло: мы чуть-чуть не дотянули до “Серебряного Клоуна”. В конкуренции у нас были достаточно несмешные клоуны, зато — французы. Их ребенок, который с ними работал, вообще родился в Монако. Поэтому нам дали в первый день один выход, а французам — пять. Те, кто проводил фестиваль, поставили нас в неравные условия. Есть много всяких вещей не для протокола.
— Случались ли экспромты?
— Да, это бывает довольно часто. В нашей работе много мелочей, которые нельзя упускать. Музыкальный номер мы работаем в чечеточных ботинках, а репризы — в клоунских. На одном спектакле забегались настолько, что забыли переобуться. И заметили это уже в манеже. Провалить финал? Это невозможно! И мы начали танцевать чечетку в своих клоунских ботинках, без специальных набоек. Оркестр вовремя просек ситуацию и замолчал, только ударник тихо-тихо подавал нам долю. Чтобы публике было слышно, пришлось колотить изо всех сил. На другой день ноги просто отваливались.
— Где делают туфли для степа?
— Раньше это была огромная проблема. Был в Москве один мастер — я даже не знаю его фамилию, только имя — Рафик, он умер всего несколько месяцев назад. Он делал набойки. Ботинки можно пошить в любом ателье — хоть в Большом театре, хоть при ГИТИСе. Рафик работал в обыкновенном металлоремонте, но всему хоккейному “Спартаку” клепал коньки, когда они еще клепались. И не одну “Волгу” купил на чечеточные набойки: у него заказывали все степисты. И цыгане, и студенты — все. Но сейчас мы танцуем в ботинках от Гришко. Они ничуть не хуже американских.
— А трудно ли ходить в клоунских ботинках, они ведь не по размеру?
— Привыкаешь, хотя поначалу все ноги были в мозолях. Носишь 39-й, а ботинки — 46-й. И как бы ты ни сделал колодку, все равно неудобно, пока не приноровишься. Подкладываем вату, поролон. Но есть и свой плюс: ты в них путаешься — даже непроизвольно походка меняется, становится смешнее.
— Клоун — живой человек. А мало ли что в жизни случается! Как в таких ситуациях идти смешить?
П.: — Перешагнул за кольцо манежа — и ты попадаешь в другой мир. Да, конечно, на душе остается тяжесть, но в тот момент, когда ты вышел к зрителям, все забываешь и живешь в предлагаемых обстоятельствах. За занавесом, конечно, все вернется, но это потом.
С.: — Но есть же профессионализм! Что значит — не суметь сыграть? Как бы ни было сложно, ты просто обязан собраться и сделать свое дело, ведь люди пришли отдохнуть, и их совсем не интересует, что там у тебя случилось...
— Без чего не может быть клоуна? Ответьте, пожалуйста, оба.
П.: — В первую очередь клоун должен быть актером.
С.: — Как-то в училище к нам приехала какая-то делегация из ФРГ. Нас предупредили, что будет пресс-конференция, и велели как следует подготовиться. Я настолько зашугался, что, когда меня спросили, каким же должен быть клоун, ответил просто на автомате: политически грамотным. Все расхохотались. Я думаю, что клоун прежде всего должен быть добрым — от этого все пойдет.
— Вы согласны с тем, что клоунада сегодня в кризисе?
— Конечно. Она же не коммерческое дело, и, значит, никто не вкладывает деньги в ее развитие. Где все продюсеры, режиссеры, авторы? Ведь для Никулина—Шуйдина писали Романов, Братов, Куксо. Сегодня для цирковой клоунады никто не пишет. Молодые актеристые ребята сидят без репертуара! Не думаю, что клоунаду, гонясь за новым временем, нужно кардинально менять. Сейчас стало модным быть не клоуном, а каким-то ряженым: бритым, с черным гримом на лице... Чтобы выбраться из кризиса, цирку необходимы свежие идеи.
...Пока продолжалось интервью, 6-летний Сережа Просвирнин катался по цирку на моноцикле (одноколесном велосипеде). В углу гримировочной дожидалась своего хозяина профессионально сделанная миниатюрная ударная установка. А еще Сережа учится играть на флейте и бить чечетку. Клоунская смена растет...
Музыкальные клоуны появились в цирках Европы где-то в середине XIX века. Первопроходцами жанра считают братьев Джона и Вильяма Прайс. Несколько позже заиграл на точиле и булыжниках русский клоун Иванов. В конце XIX века Россия рукоплескала дуэту Бим—Бом. А старшее поколение москвичей еще, конечно, помнит уморительного “старичка-аккомпаниатора” (Елена Амвросьева) и высоченную тромбонистку (Георгий Шахнин). Музыкальные сценки были и в репертуаре коверных: братьев Ширман, Бориса Вяткина, клоунской пары Ротман—Маковский...
Но сегодня музыкальных клоунов можно заносить в Красную книгу: Сергей Просвирнин и Владимир Стариков — редкое исключение. Они еще и коверные Большого Московского государственного цирка на проспекте Вернадского. Заслуженные артисты России, лауреаты Премии правительства Москвы в области литературы и искусства 2000 года и Национальной премии “ЦИРКЪ-2003”, призеры Международного фестиваля циркового искусства в Монте-Карло.
