Есть снимки, которые вызывают личные чувства. Ты их рассматриваешь не с точки зрения композиции, техники, удачно пойманного момента, а сразу понимаешь, что нечто подобное видел сам.
Снимок Эрнста Хааса из 1947 года. Он называется “Возвращение из плена”. Название все объясняет: немецкий военнопленный только что вернулся на родину. Он свободен. Он счастлив. Для него все кончилось. Он как бы не видит или не хочет видеть аккуратную пожилую женщину, которая протягивает ему фотографию. На ней — почти мальчик, запечатленный в ателье, по случаю воскресного увольнения из учебки. У женщины практическая цель. Она хочет узнать, не видел ли освободившийся счастливчик где-нибудь ее сына. Она очень надеется. Она очень хочет, чтобы на ее фото хотя бы взглянули. Ведь она уже несколько лет ничего не знает о мальчике, и ей остается только верить, что он мог оказаться в плену где-то в холодной России. И можно не сомневаться: она будет верить в это, пока либо он не вернется, либо ей не покажут его могилу.
Я лично видел точно такую же картину. В 1997 году, ровно через 50 лет после снимка Хааса, мне довелось побывать в разрушенном Грозном вместе с офицерами “Временной группы по розыску военнопленных при Президенте РФ”. Группа была создана в 1992 году по настоянию американцев. Они хотели узнать о судьбе своих солдат, которые во время холодной войны могли пропасть на просторах СССР. Но потом началась чеченская война, и нам пришлось искать уже собственных солдат. К этим людям до сих пор испытываю глубочайшее уважение. В той странной ситуации, в которой они работали в 1997-м, они умудрялись выкупать, выменивать, вывозить в багажнике, пешком переводить через горы десятки наших пленных. Они постоянно рисковали жизнью, реабилитируя огромное государство, которое взяло на службу 18-летних детей и так преступно ими распорядилось. То, что сделал Сергей Осипов и его команда, было ближе всего к подвигу из того, что довелось видеть лично. Но все-таки в Грозном они жили за стеной российского представительства, под охраной ОМОНа изнутри и “исламского батальона” снаружи. Понятно, что это была даже не видимость безопасности. А вот рядом снимали дом солдатские матери...
Надо было видеть тот Грозный. Надо понимать, как тогда чеченцы относились к русским, а к русским женщинам — особенно. Но тем не менее, меняя друг друга, тратя последние деньги, не меньше десятка женщин держались в уничтоженном городе. Каждая из них старалась получить информацию прежде всего о своем мальчике, но если была хотя бы малейшая возможность — выкупали чужих.
На них давили чеченцы. Наши, чтобы не заморачиваться, не пускали их даже на территорию представительства. Следователи — первое, что их ждало по возвращении на “большую землю”. Прямо в Моздоке их грозились посадить, высокопарно объясняя, что “торговать людьми нельзя, противозаконно”. Они все стойко сносили и в Чечне, и в России. Правда, одна из них крикнула в лицо прокурору: “Покупали, покупаем и будем покупать! А что делать, если ваши всех чеченцев на фильтропунктах забили, и менять детей теперь не на кого?!”
Так вот, эти несчастные женщины, точно так же, как аккуратная немка в 1947 году, показывали фотографии своих детей всем, кто мог их видеть, — чеченским посредникам, офицерам группы по розыску, просто прохожим. Это было так невыносимо похоже на знаменитый снимок Хааса...
Второе фото — Скавы Ведера — одно из самых известных за весь двадцатый век. И одно из самых радостных. 17 марта 1973 года на авиабазе “Трэвис” в Калифорнии приземлился огромный транспортный “С-141”. Он перелетел океан и привез несколько пленных. Первым вышел полковник Роберт Стирм. На снимке он к нам спиной. Стирм был пилотом-бомбардировщиком, бомбил Ханой, был сбит и шесть лет просидел во вьетнамском плену. Когда Стирм в новой парадной форме, в начищенных ботинках и при орденах спустился по трапу, вся его семья бросилась бежать к нему прямо по летному полю. Ведер вспоминал, что счастье встречающих было просто видно в каждом их движении. Фотографу ничего не надо было делать — просто зафиксировать это движение. Снимок называется “Взрыв радости”.
Сегодня, 11 декабря, исполняется ровно девять лет, как началась первая чеченская война. С тех пор что только не написано о чеченских кампаниях. Есть самые разные оценки по всем возможным поводам. Нет только одного — торжественной встречи пленных. И за это должно быть стыдно.
Сейчас Минобороны ведет целую кампанию по дискредитации Комитета солдатских матерей. Уволен подполковник Щербаков — благодаря его фанатизму удалось создать уникальную лабораторию по идентификации останков военнослужащих. Понять военных несложно. Они уверены, что для пользы дела должны иметь возможность бесконтрольно распоряжаться жизнями 18-летних граждан. А для этого негатив — в прямом и переносном смысле — надо спрятать. Так, по их мнению, достигается победа в информационной войне.
Поэтому мы никогда не увидим возвращение из плена солдат в отутюженной по случаю форме, не увидим, как им вручают награды. И люди, перенесшие за свою страну зачастую нечеловеческие страдания, как и принято в России, будут жить с чувством вины, а не гордости. Ведь никто их не встречал, как встречали бомбившего Ханой полковника Стирма. А значит, и “Взрыва радости” нам всем не испытать...
