Еще два фильма фестиваля “Французское кино сегодня” выходят в российский прокат. “Страх и трепет” Алена Корно — для всех. “В моей коже” Марины де Ван — для обладающих завидной силой духа.
Ален Корно похож на пирата. Он смотрит на всех прищурившись, будто оценивая, сколько золота можно взять с этого брига. На самом деле он — добрейший человек, с отличным чувством юмора и обладающий невероятной степенью свободы. Это он показал, экранизировав бестселлер Амели Нотомб “Страх и трепет”, забравшись в голову француженки (Сильви Тестю), работающей в Японии. И если у вас есть мечта оказаться в Японии — комически-серьезные рассуждения героини Тестю развеют ее как дым благовоний. Подробнее о фильме — в “Афише”.
— Поклонники романа Амели Нотомб упрекают вас в том, что вы упростили оригинал. Вы согласны с этим?
— Мне не кажется, что я упростил книгу. Скорее наоборот, меня упрекали в том, что я слишком следовал за оригиналом. Единственная линия, которую я не воспроизвел в фильме, — любовная сцена между Фубуки и голландцем. Он в конце сильно потеет, чем страшно смущает японцев. И я решил, что мне будет сложно показать это в кино. Сложно будет показать восприятие японцев и еще сложнее показать понимание японцев каких-то романтических вещей — ведь линия-то романтическая. В романе история Фубуки и голландца служит поводом для Амели критически высказаться о положении женщин в Японии. На 25 страницах. Но так как в финале становится понятно, что Фубуки так и не вышла замуж, то мне показалось, что о положении женщин в Японии зрители знают все.
— Вы когда-то работали в жанре нуар, снимали детективы, “Питон 357”, например. Сейчас нуар опять входит в моду. У вас нет желания вернуться к этому жанру?
— Очень часто какие-то вещи возвращаются в моду уже после того, как они умерли. Не надо забывать о том, что когда этот жанр существовал, то не пользовался уважением. И много лет спустя его начали ценить. А тогда к нему относились как к жанровому, а не авторскому кино. Это первая иллюзия. Во-вторых, в Америке, возможно, нуар и оживет, но во Франции никогда. Чего сейчас не хватает во Франции, так это фильмов, критикующих современный строй.
— Кому бы вы посоветовали посмотреть ваш фильм?
— Мне кажется, что он несет положительный опыт, потому что благодаря своей работе в Японии Амели поняла, что ей действительно нужно.
— У вас нет желания повторить свой подвиг — ведь вы научили Сильви Тестю говорить по-японски — и снять фильм с русскими актерами? И что вы знаете о русском кино?
— Все зависит от фильма, от сценария. Но в любом случае я бы не смог показать российское общество изнутри. Я мог бы, как в этом фильме или в “Индийском ноктюрне”, рассказать историю западного человека, который приезжает в Россию. Что касается российского кино, я смотрел то же самое, что и все, — Тарковского, Эйзенштейна. Я видел фильмы Сокурова, Лунгина, недавно видел ваше “Возвращение”. К счастью, в Париже можно увидеть русское кино.
Любимое слово Марины де Ван — “не знаю”. Ответ на любой вопрос эта хмурая барышня начинает именно с него. Марина — и режиссер, и исполнительница главной роли фильма “В моей коже” — сняла кино очень провокативное и далеко “не для всех”. Главная героиня режет свою кожу и увлекается этим настолько, что начинает поедать куски своего тела. Расписание показов для стойких зрителей — в “Афише”.
— Ваш фильм довольно жесткий. В этой жесткости есть что-то общее с вами?
— Этот фильм связан со мною, потому что здесь моя личная тревога, вопрос, который лично меня волнует. Вопрос о собственном теле, та тревога, которая возникает, когда сталкиваешься с собственным телом, с вопросом материи. Что это такое? Мое ли это? Эту тревогу я уже давно испытываю.
— Кому бы вы посоветовали посмотреть ваш фильм?
— Не знаю, я думаю, что мой фильм для всех, хотя во Франции его запретили детям до 16. Ну да, раньше он им не интересен и не нужен. Но начиная с шестнадцати лет он адресован всем. Потому что эти проблемы интересуют всех.
— Что вы знаете о русском кино?
— Не знаю, с русскими режиссерами я не знакома. Недавних русских фильмов я не видела. Я видела Калатозова, Эйзенштейна, но это классики. А за пределами классики я ничего не знаю.
