Своя в доску

Три раза становиться абсолютной чемпионкой мира — все равно что бросить общественности в лицо: “Дураки вы все, жизни не знаете!” Потому что она, жизнь зрителей, подсказывает: в гимнастике так долго не живут, а если и живут, то столь нахально не выигрывают! А жизнь Светланы Хоркиной утверждает обратное: бывают гениальные исключения. Потому что длинных таких в гимнастику тоже не берут. И в 24 года, конечно, ни одна нормальная гимнастка не собирается на свою третью Олимпиаду. А уж на протяжении стольких лет становиться сильнейшей в многоборье — это вообще запредел. Но кто сказал, что Света Хоркина — нормальна? Ведь норма — это всего лишь усредненный вариант...


— А тебе ведь, Света, завидуют наверняка. Тем более что вокруг в сборной — девчонки-несмышленыши.

— Честно? Последнее время немного чувствую. Девочки хотят не только трудиться, но и выигрывать, носить хорошую одежду, ездить на машине и чтобы была денежка. Это есть в них и у каждого человека. Тем более что во мне как будто все сразу сконцентрировалось: мало того, что у меня так удачно складывается в спорте, еще и на телевидении свечусь, в журналах так красиво фотографируют. Опять же — есть красивая шмотка, меня приглашают на тусовки всякие. Все это у них немного играет внутри. Но они со временем поймут, что это все не просто так. Надо поработать как следует. Тем более что есть возможность — гимнастика.

— Ну а в тебе что, не играет? Ты же “старенькая” гимнастка, но женщина-то молодая?

— Это как? “Посмотрите на меня, у меня от такого-то модельера сегодня юбка? Или я сегодня вся в красивой бижутерии, зря, что ли, надевала?” Во-первых, все, что может вызвать зависть, мне дается нелегко. И я получаю деньги, которые удается заработать, наверное, даже не за один год. А во-вторых, я еду на тусовку не для того, чтобы повыпендриваться и показать, смотрите, я какая! А чтобы пообщаться с теми друзьями, которые там будут. Потому что я в основном на спортивной базе нахожусь. Хочется иногда и к людям поближе быть.

— Говорят, когда ты выступала этим летом в Америке и триумфально победила, от тебя можно было буквально прикуривать — столь сильную энергетику, если не сказать бешенство, ты выдавала в зал.

— Потому что внутри у меня все бурлило. Слова на ум только ругательные приходили. Во всем видела некий злой умысел...

— Не хочется вспоминать?

— Да вспоминать просто трудно, не хотелось бы еще раз пройти через такое. Я приехала на чемпионат мира в отличной форме, мне было все по плечу. И вдруг началось! Что я не попала ни в один финал — думаю, это была установка такая, чтобы я заметалась, руки-ноги порастеряла во время выступлений. Я, конечно, порыдала — слезами такими крокодильими. Потом было состояние помятости, разбитости... Но снова надежда — надо биться за командный пьедестал! И мы проигрываем командные соревнования. Тут уже и злость, и замкнутость. Я замкнулась в себе, потому что реально мне оставалось работать только на себя. И злость в тот день, когда выступала. Расчет, хладнокровие. Скрытое бешенство? Наверное. Меня так завели, что дальше уже некуда было. И еще только одна мысль — я должна не просто хорошо выступить, а отдать всю душу. Если надо — разорвать ее прямо на помосте. Ну почему мой последний чемпионат мира должен был прийтись именно на Америку?

— Не любишь?

— Терпеть не могу там выступать. Болельщики и журналисты только вокруг своих спортсменов пляшут. Других в упор не видят. Просто противно. Им бы нахапать побольше — неважно чего: еды, медалей...

— А бороться ведь пришлось как раз с американкой Кэрли Паттерсон. Рассматриваешь ее как ближайшую конкурентку в Афинах? Или без родных стен она растеряется?

— Не знаю, гадать не буду, но, наверное, больше, чем американок, я бы все же опасалась румынок. А что касается конкретно Паттерсон... Пусть она для начала пройдет испытание славой.

— Имеешь в виду съемки, контракты...

— Да, и тусовки всякие. Это называется сладкая жизнь, а от нее толстеют, например.

— Тебе это никогда не грозило? И в прямом, и в переносном смысле?

— Почему же? Просто к тусовкам это не имело отношения. Когда я в подростковом перестроечном возрасте начала набирать вес, меня мой тренер Борис Васильевич Пилкин спас. Убеждал, что это неправильно, можно травмироваться так, что мало не покажется, заставлял бегать в костюмах, париться, меньше есть. Я Пилкину за многое благодарна — он меня все это время на прямую дорогу выталкивал. Ведь талантливые девочки часто заканчивают рано: кого-то мальчики уводят, не могут побороть интереса, любопытства к нормальной гражданской жизни. Кого-то родители не поддерживают. Моим — спасибо. Они мне не мешали. Переживать, плакать, радоваться... Плакали вместе: поговорим, разведем беду — каждому по чуть-чуть достанется... А что касается всяких светских развлечений — я никогда не нанесу вреда гимнастике. Потому что знаю меру. Меру развлечений и меру работы. Я себя выучила.

— Ты, Света, мудрая стала, замечаешь?

— Я учусь. Некоторые говорят: чего она суется где попало! Не где попало, а где мне интересно. Если я хочу научиться — значит хочу, и в дальнейшем мне это поможет. Спасибо театру — научил говорить. Научил зрителей держать. Телевидение случилось — я научилась работать перед камерой, может быть, и дальше будет что-то связано с этой областью. Нет, для меня жизнь будет связана со спортом обязательно, я хочу быть членом Международного олимпийского комитета или минимум работать в Олимпийском комитете России. Но я набираюсь жизненного опыта. Самого разного. Знаю, например, где за квартиру платить, — научилась. Дом построила, хотелось бы, чтобы в Москве квартира была, но денег нет еще. Вот в дальнейшем, может, дай бог, выиграть еще Олимпиаду... А еще хочу быть депутатом. Депутатство не помешает. Я могу многое отстаивать в Госдуме и многое сделать для российского спорта.

— Тебя послушаешь, кажется, что границ твоему хотению просто нет. А не боишься хотеть сразу так много? Может, по чуть-чуть надо?

— На самом деле я после победы в Америке вдруг поняла, что... поняла, что жизнь только начинается. Мне так дано было Богом — помочь российскому спорту. Бог помог сначала, а дальше мы с тренером все сделали. Это было все, видимо, неспроста и должно мне помочь дальше — в нормальной жизни. Это не означает, что сейчас, будучи в спорте, я не живу. Но, видимо, это первый какой-то очень важный шаг в моей судьбе. Который надо было сделать с помощью гимнастики. И который научил не бояться, по крайней мере хотеть.

— А боишься чего?

— Потерять стойкость — это течет в моих жилках, как кровь. И я хочу эту кровь сохранить. Потому что остальное все можно менять. Я за последнее время изменилась внешне, повысила свой интеллектуальный уровень, профессиональный, и каждый день сама жизнь дает мне уроки — бывают хорошие, бывают злые. Бывает, судьба проучит, как надо. И мне это нравится. Главное, надо думать головой и советоваться с теми, кто прожил больше и повидал больше.

— Свет, я сейчас заплачу...

— А не надо никакой иронии. Я же к этому не сразу пришла и не заговорила так в 15 лет. Не боюсь замечаний. И как-то так получается, что попадаются в жизни люди помогающие и подсказывающие.

— Ты весь прошлый год строителей в Подмосковье гоняла — дом строила. Совсем уже готов?

— Да, и мебель заказала, и даже вещи из своей комнатки на “Озере Круглом” перевезла все. И все свои награды перетащила. Поздравительные грамоты повешу, по лестнице будут фотографии, специальные ниши для кубков... Это все мое. И будет только моим и моих близких и друзей. Никаких фотографов не пущу.

— Что, так достали?

— Не скажу, что совсем достали или раскрыли всю перед народом, как нагишом выставили. Но мне кажется, уже всего достаточно. Дом я не то что боюсь показать... просто это будет уже слишком.

— А зачем тогда очень популярные, уважаемые и умные публичные люди позволяют фотографировать себя дома, с родными, собаками и кошками, в спальнях?

— Вот не знаю. Хотят больше славы, наверное. Мне моей славы не то что достаточно... Я не жалуюсь и не знаю, достаточно или нет. Живу, работаю — для себя, для других, не заморачиваюсь, публична я или нет. Приглашают на светскую тусовку — выбираю: ехать или нет. Чем я рискую, что я взамен получаю? Если я пропускаю тренировку, значит, от этой съемки я должна что-то получить. Если приезжает оркестр или джаз, я лучше потренируюсь, и это не означает, что я музыкой не интересуюсь, иногда выбор падает и на музыку, когда душе хочется, полагаюсь на интуицию.

— А что интуиция подсказывает по поводу характера — помягчел или нет?

— Господи, я, кажется, только и становлюсь все мягче и мягче, растаю уже скоро.

— Пока не растаяла, скажу, например, что обиженные журналисты считают тебя несносной...

— Как я обижаю? В интервью отказываю? Значит, не в тот момент подошли. Я это говорила — перед соревнованиями не даю интервью, не снимаюсь, после соревнований, пожалуйста, что хотите. Только, может быть, на следующий день, потому что устала и глаза не покажут, какая я счастливая и красивая. А многие говорят, что у меня красивые глаза... Я это говорила — но, видимо, не слушают. А десять раз не люблю повторять. Конечно, надо быть немного помягче. Надо. Надо еще работать над собой — читать, например, больше. Я стараюсь, но не всегда по времени получается. Чаще звонить родителям. Я вроде не забываю, но иногда они сами уже звонят или сестра мне говорит: “Свет, ты что, обалдела, что ли?!”

— А тебе многие говорили: “Свет, ты что, обалдела, что ли, на третью Олимпиаду замахиваешься?”

— Олимпиада не обсуждается. И мне не важно, кто что будет говорить. Надо только уделить время здоровью. Потому что я не могу даже сказать, что болит, — болит все. Не хочу сказать, что я инвалид. Нет, я никогда не сделаю себе плохо. Я себя не то что люблю, а уважаю. Любить будет мужчина меня. А я уважаю. Поэтому когда надо работать, а я начинаю юлить, то говорю себе все открытым текстом и заставляю бережно трудиться, даже когда что-то болит.

— А с таким разумным подходом, может, не надо было громко заявлять, что чемпионат мира у тебя последний и после Олимпиады ты уйдешь?

— Ты думаешь, ты первая, кто меня об этом спрашивает?

— Ну, если скажет тебе главный тренер: Света, велика Россия, но замены тебе пока нет, труба родины вновь зовет на помост! Сразу откажешься или все-таки возьмешь паузу?

— Нет, я, наверное, все-таки задумаюсь. Но ведь Россия действительно большая. Аня Павлова, надеюсь, займет мое место. Только соображать головой надо научиться как следует. А то были разные моменты...

— Моменты, пусть и негативные, на то и случаются, чтобы извлекать из них пользу. И у каждого бывают.

— Наверное, это типично возрастное. И у меня начиналось — но жизнь все время, когда я не права и иду по-своему, тыркала меня лицом в грязь. Если я не понимала по-слабому — она меня тогда окунала туда конкретно. Я либо проигрывала, либо падала, либо травмировалась. Слава богу, что не серьезно, не глубоко. Меня жизнь, судьба и Бог вели. Из грязи тренер вытаскивал. Сидели с ним — я, как побитая собака: “Не права, не буду, я просто дура, маленькая еще, не прожила, не послушала, да все, вас буду слушать!” Проходило время, и опять все мое упрямство начиналось, но уже как бы не до конца: вроде упираюсь, а краем уха слушаю.

— Посыпать голову пеплом свойственно эмоциональным натурам.

— Когда происходит что-то — начинай с себя. Порой и не виноват, но все равно поковыряйся в себе — вдруг чего найдешь.

— Свет, а ты пару лет назад говорила о том, что салон хочешь открыть для женщин — чтобы релаксировали в удовольствие, а не в проблемы погружались...

— Салон — может быть. Но не сейчас. Они вон на каждом углу — конкуренция страшная. Открыть его на самом деле, наверное, легко, а окупаемость? Это все, конечно, можно просчитать, но... В полседьмого я встаю, в семь уже в тренировочном зале переворачиваюсь, заканчиваю без пяти девять, пью кофе, может, бутербродик с икрой съедаю, быстро ложусь спать, потому что в половине одиннадцатого я должна быть в зале снова. До часу дня я тренируюсь, потом сажусь на машину и лечу по делам. Отбой — в час или полвторого. Отбрасываю коньки и встаю в полседьмого...

— А к чему такие истязания? Ведь сейчас можно, наверное, хоть немного расслабиться — впереди олимпийский год, но самый пик подготовки ведь тоже впереди?

— Нет! Я не для того столько лет себя в форму приводила, чтобы по глупости все растерять. Конечно, когда перестану выступать, мне потребуется отдых, много отдыха... А может, и нет, откуда я знаю? Если месяц не тренируюсь, у меня крыша едет. Да даже не месяц, а несколько дней.

— И тебе это безумно нравится — я имею в виду уехавшая крыша от отсутствия любимого дела...

— Что, это так видно? А я и не скрываю. У меня удачная судьба, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! И хочется, чтобы и дальше так было. Чтобы люди попадались такие, как до сегодняшнего дня. Чтобы профессия от меня не уходила и я от нее.

— А женское счастье?

— Если подумать на перспективу — мужа, дитенка — парочку, собаку и любимую работу, которой я буду заниматься. А на сегодня у меня все в принципе есть, я не жалуюсь. Мне не хватает только времени, но это для всех самый дефицит.

— Наконец-то я услышала от тебя слово “муж”. Не так давно ты говорила весьма резко: “Замуж не стремлюсь, как некоторые”. Есть кандидатура?

— Я тоже хочу замуж, хочу ребенка, как любая женщина. Но — соревнования, съемки, театр, телевидение, тренировки, в конце концов; я не могу сидеть на месте или просто ходить в поисках мужа. У меня пока на это нет времени. Но когда это время будет, я все наверстаю. И потом, все же зависит от твоего собственного отношения — зациклена ты на этой теме или нет. У меня много друзей-мужчин, я не заморачиваюсь. Но точно знаю, чему быть — того не миновать.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру