Если бы вы знали его, как знаю я, то увидели, рассмотрели бы многое. Дима Харин, олимпийский чемпион Сеула, не изменился.
То есть изменился, конечно, посолиднел, выстроил речь, как выстраивается она почти у всех, поигравших и поживших за рубежом, в очередной раз сменил прическу. Но в целом, по большому счету, я видел это отчетливо, Харин не изменился ни капельки.
Было ему нелегко, ведь московские болельщики клуба “Челси” уже два часа мытарили самыми разными вопросами. Выпитое пиво, как водится, развязало языки; спрашивали, к примеру, про особые отношения фанатов “Челси” и “Селтика” и “Не хотите ли вы, если скинуть года, поиграть за столичный “Локомотив?”. Было много другой чепухи, но он оценил ситуацию, втянулся и, как в былые годы, контролировал процесс. Он работал, отметил я, и работал совсем неплохо.
Кто-то иной, оказавшись на его месте, да еще после вчерашнего обильного банкета по случаю 25-летия победы на Олимпиаде, легко превратил бы встречу в полуофициальный набор вопросов-ответов, сослался на занятость, похлопал бы ведущего по плечу и отвалил восвояси. Харин отрабатывал на совесть. Он успевал держать дистанцию и быть при том сдержанно-откровенным. Кое-где он даже переигрывал оппонентов, незаметно для них меняя вопрос на похожий, менее скользкий, на вопрос, не выходящий за рамки приличий.
Самое главное — разговор шел живой, поэтому и хотелось едва ли не каждому что-то спросить у него, отметиться даже тогда, когда и вопрос-то придуман не был.
Зал набился битком, пустые бутылки темнели на столах, а Харин, мне показалось, вошел во вкус, овладел аудиторией полностью. Я заметил, что он, как и раньше, не выпячивает себя, не пыжится, не играет на публику и если не знает чего-то, то не боится признаваться в неведении.
Наконец ему вручили фирменный сине-белый шарф, начались коллективные фотографирования, я подобрался поближе, и он незаметно, по-старому, подмигнул: мол, вижу, привет, подожди, сам чуешь, какая запара...
К нему выстроилась очередь, в которой, понятное дело, лидировали телевизионщики. Прыткой газетной молодежи тоже хватало... Я подошел к его жене Лиле, скромно сидевшей в сторонке, напомнил о наших давних беседах в Нагатине и на Рублевке...
С тревогой спросил: уж не собираются ли они возвращаться домой из милой консервативной Англии?
Лиля заговорила о том, что происходит в их с Димой жизни. Она не претендовала на интервью, она просто рассказывала, как рассказывает человек, давным-давно не общавшийся с соотечественником. Видно было: ей хочется поговорить на родном языке.
Лиля работает, и работа ей нравится, а Дима комментирует по английскому радио английский футбол, только английский, ведь с Шотландией, слава богу, закончено. Ей кажется — в Шотландии постоянно идут дожди, хмуро, как сегодня в Москве, а люди так мало похожи на англичан, как мало похожи на русских те, кто теперь с охотой приезжает в Лондон из России.
В “Селтике” было непросто, у Димы обострилась старая травма, было больно не то что играть — ходить, но ему не верили в клубе, смотрели искоса, и пришлось самим искать врачей, делать повторный рентген, ведь первый показал, что все в порядке. Когда вскрыли колено, то оказалось: металлическая ранее вставленная пластинка давит на кость и кругом гноится, болит... В клубе нехотя признали его правоту, но отношения не изменили.
Непросто складывался и дебют на тренерском поприще в третьей английской лиге. Его вклад в общую победу — они перешли во второй дивизион — признали все, кроме новых хозяев. Новым он оказался не нужен.
Я заметил, что в свои 35 Дима выглядит молодцом, и она подтвердила: тренируется, бегает, работает самостоятельно каждый день.
— С сыном, наверное? — не удержался я. Оказалось, нет, Игорек к футболу относится спокойно, зато проявляет безусловную склонность к иностранным языкам. Из-за него Харины и не торопятся возвращаться домой. Игорь учится в прекрасной школе: учителя, друзья, образ жизни... В общем, понятно.
Тут нас бесцеремонно прервали телевизионщики. В своем рабочем стиле. Мол, извините, съемка. Впрочем, я сразу подвинулся. Может, Лиле приятно увидеть себя на экране? А что? Обычное дело.
Тут наконец он вроде освободился. Ткнул мне пальцем в живот — вишь, отрастил. И сразу пустил длинную скороговорочку, неслышную для чужих, будто не было стольких лет вдалеке друг от друга.
Оказалось, улетает поутру. А тут еще так много надо всего... Словом, сам понимаешь...
Я понимал, можете мне поверить. Шарф “Челси” свисал с его плеч, ему хотелось снять его в душноватом зальчике, но припорхнули две “пташки”, разумеется, болельщицы, мечтающие сфотографироваться с самим Хариным. Я отошел в сторонку.
Я вспомнил, как он, заключив долгожданный контракт, молодой, длинноволосый, привез мне пакет, в котором содержался традиционный клубный набор: подтяжки, шапочка, шарф. Я было отказался, а он весело хмыкал: “Бери-бери... Загонишь в трудную минуту. У кого здесь шарф клуба “Челси” есть? И уж тем более английские подтяжки?”
— Слушай, — сказал я ему, когда довольные девушки разглядывали харинский автограф, — ты домой не спеши... Тут мало что изменилось...
— Заметил, — сразу ответил он. — Захожу в Кардиффе сборную поздравить с победой. И слышу: “О, Хорек! Закурить есть? Есть? Ну угости!” Во молодежь пошла, чужие курит...
Я рассчитывал посидеть в тишине хоть 15 минут, завтра ведь улетают... Но тут навис еще один “специалист”: “Интервью, Дима. Для клубного сайта. Договаривались, помните?”
Мы попрощались наскоро. Я даже не успел рассказать ему, как раздарил его клубные презенты хорошим знакомым. И как счастливы были знакомые.
Встретимся лет через семь — расскажу. Или не надо?
