Ляпкин-сан из Балашихи

Времена, когда работа за рубежом была уделом дипломатов, изменились. Сегодня в заморские страны едут все, кто хоть чему-нибудь может научить наших братьев по разуму из дальнего зарубежья.

Сия участь не миновала и известного в прошлом хоккеиста, защитника сборной СССР Юрия Ляпкина. Он “ставил на ноги” японских спортсменов и одно время даже работал скромным японским чиновником по спорту.

Сегодня легендарный хоккеист из Балашихи вспоминает о своих встречах с канадскими профи в 70-х годах.


В канун Нового года покупают не только елки и свиные ножки на холодец, но и отмечают славные юбилеи. В эти дни 50 лет исполняется воскресенскому хоккейному клубу “Химик”. Игра, заметим, сугубо зимняя. Многие из нас на новогодние праздники снова скрестят свои шпа... ой, клюшки в товарищеских матчах.

А ветераны хоккейного спорта, выходцы из “Химика”, вспоминают свои былые баталии. Сегодня у нас в гостях легендарный Юрий Ляпкин — в прошлом игрок “Химика”, защитник сборной СССР, а ныне — просто житель Балашихи.


Мне, представителю семидесятников, хочется думать, что наши дети и даже внуки не забудут эпохальную серию встреч хоккеистов СССР и профессионалов НХЛ, которые прошли в 1972 году в нескольких городах Канады и США, а четыре заключительные — в Москве. Так вот, основной вклад в достойное завершение противостояния любителей и профессионалов внесли не игроки всеми обожаемого ЦСКА, а пятерка из “Спартака”: защитники Евгений Паладьев и Юрий Ляпкин, форварды Евгений Зимин, Владимир Шадрин и Александр Якушев. Капитан канадцев назвал сильнейшим игроком советской команды хоккеиста из незаметного подмосковного городка Воскресенска Юрия ЛЯПКИНА. Того самого, который 16 сезонов (!) отыграл за “Химик” (Воскресенск) и московский “Спартак”, был чемпионом и неоднократным призером первенств страны, трехкратным чемпионом Европы и т.д. и т.п. Будучи чистым защитником, он в 437 матчах чемпионата Союза забил… аж страшно представить — 126 голов! Пусть простит меня глубокоуважаемый г-н председатель Госкомспорта России Вячеслав Александрович Фетисов, который также играл в обороне и много забивал, но первопроходцем в такой необычной роли “защитник-нападающий” был все же Юрий Ляпкин.

— Юра, почему капитан канадской команды Парк выделил именно вас?

— Наверное, потому, что я опередил в нашем хоккее время… Мы долго — с подачи безусловно выдающегося специалиста Анатолия Тарасова — считали, что канадско-американские профи-защитники будут просто выбрасывать шайбу из своей зоны, а уж пусть форварды за нее поборются. И он сам заставлял своих подопечных действовать строго “по позиции”, не лезть вперед. Поэтому безжалостно отправлял и из ЦСКА, и из сборной тех ребят, которые предлагали свое видение игры. Например, вход в зону с обводкой, что делал мой партнер по воскресенскому “Химику” Сапелкин. Недолюбливал и другого защитника-нападающего из нашего же Воскресенска Валерия Никитина.

А мне просто повезло. И в Воскресенске у Николая Семеновича Эпштейна, и в “Спартаке”, и в сборной при феноменальном Всеволоде Михайловиче Боброве мне дозволялось делать то, что я, во-первых, хотел и, во-вторых, умел: обыграть соперника “накоротке”, вкатиться в зону его команды и — точно бросить. При этом бросок у меня был далеко не таким убийственным, как у Жени Паладьева или Алика Гусева...

Вопреки сложившемуся мнению, в НХЛ как раз выделяли таких защитников, которые в удобный момент могли сыграть не хуже форварда. Тех же Орра, Парка, Робинсона, Лапойнта, Савара…

— Вернемся в сегодняшний день… Вы сами сказали, что ваша хоккейная жизнь связана с двумя клубами — воскресенским “Химиком” и “Спартаком”. И вдруг — “Крылышки”. Почему?

— Се ля ви, как говорят французы. По возвращении из длительной загранкомандировки в Японию я какое-то время был предоставлен самому себе. Пошел в “Спартак”. Но там до команды мастеров меня не допустили, предложив возглавить детско-юношескую школу клуба. Но, поработав какое-то время на этой чисто административной должности, понял: не мое.

И когда вдруг позвонил еще один мой старый добрый товарищ, еще по сборной СССР, Юра Лебедев, фактически возглавлявший обновляемые “Крылья”, и позвал помочь возродить такую знатную команду, я моментально согласился. Да и дело в роли генерального менеджера клуба казалось более живым, что ли.

— Теперь снова скачок во вчера, даже в позавчера. Вы ведь — балашихинский, но уже на заре карьеры очутились в Воскресенске. Потому что оба города — подмосковные или просто так сложились обстоятельства?

— Видит бог, я никогда из Балашихи не уезжал, если бы там была команда мастеров и детская школа при ней. Да ведь, по сути, и не уехал: как жил, так и живу в родных местах. Недавно прикинул: уже третье поколение в школе, где учился, сменилось, а я все еще здесь. И семья со мной. И никуда из Балашихи дергаться не собирались и не собираемся…

Так вот, город-то у нас, сами знаете, очень спортивный, футбол, русский хоккей, шайба всегда в почете были. Но когда мой заводской тренер Николай Трифонович Шевцов сказал, что порекомендовал меня самому Никсэму, Эпштейну Николаю Семеновичу, в “Химик”, — как должен был поступить пацан? Я и рванул в “Лужники”, где буквально через полчаса импровизированной тренировки Никсэм сказал: годишься. И даже сразу назвал сумму моей ставки — 80 рублей.

— Не так уж и мало по тем временам?

— У меня папа-мама — рабочие, всю жизнь производству отдали. Все удивлялись: как это так — будешь шайбу гонять и больше, чем на производстве, получать?! Я ведь был слесарем-лекальщиком на знаменитом Балашихинском литейно-механическом заводе. Но из-за того, что играл за завод в футбол и хоккей, норму никогда не вырабатывал. Поэтому выходило у меня где-то рублей 40 в месяц. А тут — сразу 80. И — никакого завода, потому что с первого дня — сборы, двухразовые тренировки, поездки, игры. Это было неслыханное везение.

В 19 лет стал мастером спорта, выиграл первую медаль союзного чемпионата, засветился в настоящем хоккее. Правда, помучиться пришлось изрядно. Я ведь на первенстве области выступал как центральный нападающий, а Николай Семенович определил меня в защиту. А я, к стыду своему, кататься спиной вперед совсем не умел, потому что от форварда это не очень-то и требовалось. Вот и приходилось все свободное время разучивать все эти повороты, развороты, откатку, “бег спиной”... Впрочем, не сочтите за бурчание ветерана (только никаким ветераном в свои 57 себя не ощущаю!), но и сейчас мало кто из центральных нападающих умеет правильно возвращаться к своим воротам — может, только Ларионов с Федоровым...

— Та эпохальная, как ее принято называть, серия матчей с профессионалами из НХЛ — пик вашей спортивной карьеры?

— У нас был тогда совсем другой взгляд на спорт, на значимость спортивного мероприятия. Для нас важнее всего были три турнира: чемпионаты Европы и мира, Олимпийские игры. Часто они соединялись в одном. А те матчи — все же товарищеские. Тогда серия вызвала фантастический ажиотаж. Не только у нас, но и, поверьте, за океаном тоже. Особенно когда в первом же матче мы разгромили хваленых профи — 7:3, а наша спартаковская пятерка внесла решающий вклад в эту победу (да и самую первую шайбу забил спартаковец Женя Зимин). И все-таки Олимпиаду-76 я ни с чем не сравню.

— Это когда вы с Геннадием Цыганковым и Владимиром Шадриным втроем почти две минуты против сборной Чехословакии в решающем матче олимпийского турнира в Инсбруке выстояли?

— Именно. Только не втроем, а вчетвером…

— Как так?

— Не забудьте, у нас в воротах стояла такая глыба, как Владик Третьяк. Он стал четвертым защитником: клюшкой орудовал, как заправский полевой игрок.

— Прилично заплатили за те ваши подвиги, когда вы энхаэловцев развенчали?

— За четыре матча там, за океаном, — по 350 долларов, кажется. По тем временам — сумасшедшие деньги. Потому что дома нам выдали… по 600 рублей, да и из них налоги вычли. А за обычные, традиционные в ту пору турне по Северной Америке платили по 100 долларов за десять (!) матчей… По одному этому видно, какое значение придавалось той серии.

— Но ведь Третьяк, Харламов, Якушев куда больше получали — как лучшие игроки конкретных матчей?

— Да, но не от руководства нашей делегации, а от организаторов встречи. То были личные призы. И даже не знаю, кто и как из них ими распорядился, что им разрешили оставить себе, а что, как водится, рекомендовали отдать государству, т.е. в кассу Госкомспорта СССР.

— А вообще, Юра, сколько вы тогда зарабатывали?

— Ну, когда стал основным игроком сборной, ставку получал 350 рубчиков — максимум. Почти как профессор какой-нибудь, который имел 500. Так ведь мы практически на всем готовом жили: сборы — дней 200 в году. Плюс премиальные за победы в матчах чемпионата страны. Плюс пусть и мизерные, но суточные в зарубежных поездках, а их немало накапливалось за сезон. Плюс в клубе кое-что платили, причем в “Спартаке” даже меньше, чем в “Химике”. Тогда система почти не отличалась от нынешней. Получше жили те команды, которые находились на коште крупных промышленных предприятий. Власти Воскресенска, и особенно руководство химкомбината, очень внимательно, заботливо относились к нуждам клуба.

— Вот вы и гуляли? До сих пор былины ходят, как асы хоккея оттягивались. Дескать, без стакана на лед и не выходили…

— Всякое бывало… Но не со всеми и не всегда… Ветераны, по-моему, просто перед нами бравировали. А мы за ними тянулись. Опять же не все, а те, кто действительно без царя в голове был. Ну да, выпивали — куда ж без этого. Только у нас так вот было: сначала — дело, работа, пахота по-черному, а отдых и все, что его сопровождало, потом. Кто перегуливал, тот и сгорел раньше времени.

— Юра, вы завершили карьеру в 79-м. Как же так, Олимпиада на носу, вы, насколько помню, были в отменной форме, да и лет вам было немного. Неужели не хотелось закончить на мажорной ноте? Или с Тихоновым не сложилось? Может, именно вас и не хватало, когда наша суперсборная сенсационно уступила американским студентам?

— Что касается Тихонова, то вы правы, у нас не сложилось. Не видел он меня в той сборной. Тихонов не терпит, когда что-то не по нему, когда кто-то самостоятельность проявляет. Я ведь тогда вслед за Володей Шадриным в Японию подался. Чего скрывать: материальное положение надо было поправить, о будущем уже задумывался. Но я ведь в Японии играющим тренером был, в хорошей, уверяю вас, форме.

Да, Япония — отнюдь не хоккейная страна. Но они ведь какие, японцы? Если решили за какое-то дело взяться — не отступятся. Вот и стали поднимать хоккей. Сначала ориентировались на канадцев. Но ничего у них не получилось. Стали наших зазывать. Человек-миф Карпов Николай Иванович, и игрок когда-то замечательный, и тренер, “Спартак” к чемпионскому титулу приводил, был первооткрывателем в Стране восходящего солнца. Он и вывел сборную Японии в финальную часть чемпионата мира. Потом и другие поехали.

В Японии легионеров долгое время не признавали: только в роли играющих тренеров. Потом разрешили просто играть. А затем господин Цуцуми-сан, который за весь хоккей в стране отвечал, объявил: все, баста, вы нас всему научили, мы теперь и сами с усами. И снова запретил нам играть. Но когда вскоре выяснилось, что ничего-то они без нас не могут, опять подняли шлагбаум.

Так вот, приехала к нам сборная РСФСР, составленная из хоккеистов, выступавших тогда по первой союзной лиге. И мы, эдакая интернациональная команда из двенадцати “иностранцев” и лучших японцев, эту российскую сборную обули, да как — 7:3. В общем, если бы Тихонов захотел меня в своей олимпийской дружине видеть, вызвал бы.

— Но у каждого тренера собственное представление об идеальной команде...

— Так-то оно так, но принимать решение тоже можно по-разному, по-человечески, что ли. Разве те же Эпштейн, Карпов, Бобров так могли поступить? Тихонов фактически вышвырнул меня из большого хоккея. Он шел от схемы, а не от человека, не от личности.

Вот только два примера тренерского подхода к матчу. Всеволод Михайлович Бобров говаривал так: не надо “убивать” соперника, надо просто отделить его от шайбы, найти свободного партнера и чистенько вывести его на голого вратаря. Ни в коем случае не в ущерб своему здоровью, особенно если обстоятельства этого не требуют. А Тарасов, когда мы в Оттаве с какой-то проходной студенческой командой играли (конечно, канадцы — и в Африке канадцы, бьются, как черти, будто последнюю корову проигрывают), в раздевалке вдруг обрушился на нас. Дескать, хватит дурака валять (а мы вели, между прочим, 7:2, но действительно без напряга), задайте им острастку. Ну, мы и дали. Чем кончилось? Выиграли, хотя в итоге еле-еле победный счет удержали. А в довершение Старшинова Славу потеряли (перелом ноги) и Зимина (руку повредил). Пришлось их даже в Москву раньше времени отправлять. Вот и спрашивается, кому это было надо?

— Хватит о грустном, Юрий Евгеньевич… Не жалеете, что именно так сложилась ваша спортивная жизнь, или все же горький осадок остался? Почему, скажем, тренером не стали, а сегодня и вообще вне хоккея оказались?

— Я задумывался о тренерской работе на уровне команды мастеров. Для того и высшую школу заканчивал, второе верхнее образование получал. И даже был, только очень недолго, вторым тренером в “Спартаке”. Но хотелось, вы правы, чего-то своего, самостоятельности. Поэтому, кстати, и поехал в Японию.

— Вы, наверное, сейчас по-японски свободно спикаете?

— Я ведь в Японии дважды был. В первой командировке сложновато было. А вторую провел практически без переводчика. Больше того, я был, видимо, первым российским гражданином, являвшимся официальным японским чиновником, поскольку формально числился чиновником в префектуре Нагано, даже стол свой в кабинете имел.

Правда, редко за ним сидел. Постоянно разъезжал по префектуре, контролировал подготовку новых катков к Белой олимпиаде-1998. Но основная моя задача была — консультировать местные команды, от мальчишеских, шестилеток, до взрослых, в том числе и женские. В материальном плане не обижали, но и работу требовали по полной программе, как это водится у японцев. Наверное, и поэтому руководство Федерации хоккея России обратилось ко мне с просьбой помочь Владимиру Юрзинову при подготовке нашей команды к Олимпийским играм. Естественно, с радостью согласился и был счастлив, когда ребята завоевали “серебро”, а Паша Буре был назван лучшим игроком хоккейного турнира. Хотя, безусловно, и они сами, да и я очень рассчитывали на “золото”. Жаль только, что после тех Игр в ФХР обо мне забыли…

— И что, никаких хоккейных предложений нет?

— Были. Только для их претворения в жизнь надо было куда-то далеко от дома уезжать. А вы ведь уже поняли, из Балашихи я — ни ногой. Так что с хоккеем меня связывают только выступления за ветеранов — слава богу, старые друзья не чиновники от спорта, не забывают. Совсем недавно снова принял участие в матчах с североамериканскими профи. Да-да, с теми самыми, против которых играл в 1972-м и позже: старина Парк, Маклеод, Шатт, Клотье, сам легендарный Ги Ляфлер. Словно в молодость окунулся. Классная встреча, пообщались очень хорошо, да и поиграли в охотку, даже с силовыми приемами, драчками, удалениями и… травмами. Канадцы, несмотря на возраст, все те же — забияки и бойцы. Представляете, нашему министру спорта Славе Фетисову здоровенный бланш под глазом поставили. В общем, без дураков играли, настоящий хоккей показали болельщикам.

— Скажите, Юра, только честно и искренне: кто у вас в доме хозяин?

— Наверное, жена, на ней все и держится. Хотя порой кажется, что не очень-то ее такая должность устраивает. Видите ли, она к другим масштабам привыкла. Алла — человек очень активный, общественный. Раньше памятники истории и архитектуры в администрации Балашихинского района курировала. Ее хлебом не корми — дай порулить, поруководить. (Улыбается.) Вот мы ей и предоставили ответственный пост главы нашего немаленького семейства.

— Из кого оно еще состоит?

— Девочки нас очень радуют, дочки. Старшая внука вот нам подарила, 11 ему, а внучке — третий пошел.

— Парня, случайно, себе на смену не готовите? Смотрю, уверенно себя на льду чувствует…

— Нет уж, хватит нашей семье одного хоккеиста. Меня то бишь. Катается? В радость ему? В удовольствие? Ради бога, пусть катается. Но профессионала я бы не хотел из него делать.

— И где можно встретить такое замечательное семейство, всех вместе?

— Да все здесь же, в родной Балашихе.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру