Высокая мода кино

В мире немало замечательных кинорежиссеров, но лишь единицы создали свой кинематограф. К этим единицам относится режиссер Сергей Параджанов, которому вчера исполнилось бы 80 лет. Еще при жизни он стал обрастать мифами, как днище корабля ракушками. Они сопровождали его до могилы. И теперь, через 14 лет после его смерти, их не стало меньше.

Безудержная фантазия, которая изумляет в его фильмах, была его средой обитания. Его удивляли нью-йоркские миллионеры, пьющие из пластиковых стаканчиков, — сам он, всегда безденежный, наливал вино только в хрустальные бокалы баккара. В советские времена, когда надо было молчать, он говорил, и говорил слишком много, что и послужило предлогом для двух его арестов. Он был свободен не только внутренне, но и внешне: вел себя без оглядки, делал, что хотел, вещал, что придет в голову. И, конечно же, снимал гениальное кино.

Первый же фильм Сергея Параджанова “Тени забытых предков”, поставленный в 1965 году, заставил говорить о его создателе. Сенсационным было и появление фильма на мировых экранах. “Огненные кони” (так он назывался в зарубежном прокате) получили множество призов на международных кинофестивалях. В 1969 году он снял фильм “Цвет граната” — о знаменитом средневековом армянском поэте Саят-Нове, зарубленном персами у входа в церковь. Старые армянские рукописи, персидские миниатюры, персонажи в невиданных костюмах, неповторимый кавказский колорит — весь этот сплав благодаря таланту Параджанова стал киноклассикой. В этом фильме, как, впрочем, и в других лентах режиссера, никто не разговаривает. “Мои фильмы немы, как живопись”, — говорил Параджанов.

Много лет он мечтал сделать фильм по поэме Лермонтова “Демон”. Но именно сочетание “Демона” с режиссурой Параджанова пугало советских чиновников до такой степени, что даже в середине 80-х, в начале горбачевской перестройки, он не сумел воплотить свою давнишнюю мечту. В 1986 г. в интервью, данном мне, он много говорил о “Демоне”: “Я хотел, чтобы это было как бы пособие по демонологии. Начать картину с детства Тамары. Пролог: средь гор несется на коне всадник, на нем черная бурка, которая развевается у него за плечами, как огромные черные крылья. Десятилетняя Тамара видит его, и он производит на нее неизгладимое впечатление. Это видение определило ее судьбу. Но никто из тех, кто был вместе с ней, не видел всадника. Потом, повзрослев, она единственная, кто видит Демона. Для всех остальных он не существует, он невидим”.

Лермонтовский “Демон” в исполнении Параджанова должен был быть немым, несмотря на гениальные стихи. Он никогда не шел ни на какие уступки. “Я отказался снимать “Демона”, — говорил он мне. — Для гроба Тамары мне нужно 700 шкурок белой каракульчи. Так вот, мне дали только 400. Нет, я не могу так снимать. Поэтому мне пришлось взяться за съемку фильма “Ашик-Кериб”, который был частью “Демона”. А теперь я делаю из него отдельную картину”. Кстати сказать, Параджанов отказался снимать фильм по древнеармянскому эпосу “Давид Сасунский”, поскольку ему не смогли предоставить 300 белых жеребцов.

Я приехала в командировку, чтобы взять интервью у Параджанова, — в то время на киностудии “Грузия-фильм” он снимал сказку Лермонтова “Ашик-Кериб”. Он пригласил меня к себе домой, но немного задерживался. В ожидании хозяина я рассматриваю общий балкон, который опоясывает старый трехэтажный дом по фасаду. Окна и двери комнат всех жильцов выходят на балкон. То же у Параджанова — у него одна комната. На наружной стене огромное панно из кусочков ткани — изумительный коллаж, в котором доминирует роскошный галльский петух. На балконном столбике висит птичья клетка, а в ней, вместо пернатых, одинокая женская босоножка на высоком широком каблуке.

Но вот пришел хозяин, и мы приглашены в полутемную комнату. Коллажи, натюрморты, сухие букеты такой красоты, что любой японский мастер икебаны умер бы от зависти. На большом столе в середине комнаты разбросано множество вещей. Бархатный альбом со старыми фотографиями, расписные керамические миски, почерневшие от времени щипцы для орехов, надкусанное красное яблоко. Сбоку, у стены, притулилась узкая кровать, небрежно застланная цветастым лоскутным одеялом. Сразу же приходит в голову мысль, что примерно такой могла быть лавка французского старьевщика, промышлявшего на набережной Сены. “Вы похожи на эту французскую куклу XVIII века, — говорит мне Параджанов. — Ее мне подарила Лиля Брик”.

Вся одежда, которую создавал Параджанов — а в своих фильмах костюмы и грим изобретал он сам, — внеисторична и вневременна. Она причудлива и отвечает только его собственным представлениям об эпохе и о произведении. На моих глазах он мгновенно придумал наряд для одного из персонажей фильма “Ашик-Кериб”. Ему принесли женское платье. Он взглянул на него и сказал костюмерше: “Купи много-много розового шифона, сделай гофре. Здесь нужны большие широкие рукава”. Если бы Параджанов не был кинорежиссером, он стал бы гениальным кутюрье. Недаром Ив Сен-Лоран восхищался им, и в парижской квартире модельера на видном месте находится альбом оригинальных коллажей Сергея Параджанова. У Параджанова был удивительный дар проникать в суть вещей. Если долго рассматривать его знаменитые коллажи с близкого расстояния, то замечаешь нечто поразительное: все эти музейные вещи сделаны из мусора. Осколки стекла, обрывки оберточной бумаги, кусочки ткани, черепки фарфоровой посуды, ореховые скорлупки, разбитые елочные украшения, бусинки, обломки глиняных горшков, камешки, яичная скорлупа.

Он рассказывал занимательные небылицы о своих друзьях, родственниках, знакомых и прежде всего о самом себе, чем приобрел немало недоброжелателей и даже врагов. Это сыграло роковую роль в его судьбе, став предлогом для двух арестов (не помогло и заступничество знаменитостей — Ингмара Бергмана, Федерико Феллини, Тонино Гуэрры, Ренато Гуттузо, Луи Арагона, Андрея Тарковского, Виктора Шкловского). Его острый беспощадный язык, его оригинальность и независимость, его публичные выступления то на чьих-то похоронах, то перед демонстрацией своих фильмов, где он свободно говорил то, что думал, неизменно навлекали на него гнев власть предержащих.

Так, на одном из собраний кинематографистов в Киеве Параджанов заявил, что не бедствует, потому что Папа Римский присылает ему бриллианты, которые он, Параджанов, продает и на это живет. Присутствовавшие на собрании представители компетентных органов приняли слова Параджанова за чистую монету, и у того были большие неприятности. Как сказал мне в свое время мой кузен и друг Параджанова Василий Васильевич Катанян: “Все, что говорит Сергей, — это фольклор”.

Параджанов умел ценить людей по их истинной сути. Например, он необыкновенно дружил с моей тбилисской теткой, истинной аристократкой, а в молодости — настоящей красавицей немого кино. Параджанов называл ее царицей и водил к ней особо избранных знакомых. Вопреки своим вольным нравам, он никогда ничего не брал у нее без спроса. В один из своих приездов я увидела у нее на диване необычайно красивое покрывало. “Мне его подарил Параджанов, — сказала она. — Ему нравилось мое фарфоровое пасхальное яйцо, он у меня его выпросил. А тут вдруг приезжает откуда-то и привозит мне это покрывало”. Тетка мне рассказывала, что как-то она пришла к Параджанову, а он в это время стирал себе трусы в тазу на балконе. Рядом стояла его сестра и за что-то ему выговаривала. Он довольно долго молча ей внимал, а потом схватил таз с мыльной водой и выплеснул ей в лицо! Впрочем, это вполне по-параджановски.

При всем трагизме судьбы — два ареста, шесть лет тюрьмы, невозможность работать — Сергею Параджанову повезло: его признали при жизни. Более того, его считали и называли гением коллеги. Федерико Феллини написал ему письмо, полное похвал, с обращением: “Мой дорогой Серж!” Анджей Вайда начал письмо: “Уважаемый коллега и Учитель!” В 1988 г. Параджанова в числе 20 кинорежиссеров со всех стран мира чествовали как “надежду XXI века”. Но до нового тысячелетия он не дожил — умер в 1990 году в возрасте 66 лет.