Много раз, колеся по городам и весям, проезжали по Егорьевскому шоссе мимо указателя “Детская деревня — SOS” в Томилино и никогда не обращали на него внимания. А тут свернули и попали в какой-то странный мир. Аккуратно расчищенные от снега дорожки, детские площадки, полтора десятка коттеджей, какие любят строить крутые… Но живут в них не новые русские, а дети. Сироты и те, чьи родители лишены родительских прав. Т.е. как бы обычный детский дом, и в то же время — совершенно необычный.
“МК” не раз писал о создании в Томилине вот таких необычных семей. Подобные деревни существуют в 131 стране мира, в России их четыре, а первая была построена именно в Томилине 8 лет назад. Придумал “детские деревни — SOS” австриец Герман Гмайнер вскоре после Второй мировой войны. Сирот в Европе тогда хватало, и во всех странах условия жизни в детских домах были примерно одинаковые — что-то среднее между казармой и школой. Идея Гмайнера заключалась в том, чтобы добавить в сиротские приюты человечности и семейного духа. Удивительно, что на российской почве эксперимент не закончился, едва начавшись, а вырос и окреп.
— У нас 11 коттеджей, в каждом из которых живет семья, — рассказывает Леонид Митяев, директор томилинской детской деревни, которая, кстати, находится на улице, носящей имя Гмайнера. — Семья — это мама и 7—8 детей разного возраста. Дети специально так подбираются, чтобы было как в настоящей семье: младшие, средние, старшие.
Мамы (с точки зрения грамматики правильнее было бы, наверное, это слово взять в кавычки, но Леонид Львович нам бы этого не простил, да и сами дети именно так их и называют), прежде чем попасть в детскую деревню, прошли серьезное тестирование. Профессиональных педагогов среди них нет. “К счастью”, — считает Митяев, сам в прошлом директор школы в Мытищах. Единственное обязательное условие — женщина должна быть не замужем. Сказать, что мамы работают воспитателями, было бы неправильно. Это не должность, это, как ни избито прозвучит, такой образ жизни. Попадая в деревню, мамы день и ночь проводят со своим приемным семейством. Есть только 4 выходных дня в месяц, когда можно уехать из деревни, чтобы, допустим, навестить родственников.
Мы побывали в одном из коттеджей. Мама Наталья Борисовна провела экскурсию — зал, кухня, на втором этаже — спальни. Девочки живут в двух комнатах по двое, пацаны — все вчетвером, потому как еще мелкие. Из детского населения мы застали только Машу и Яну. Они учатся в православной школе, и там еще продолжаются каникулы, а остальные на занятиях, кто в школе, кто в детском саду. Как раз одна из отличительных черт детской деревни в том, что здешние дети не изолированы от сверстников стенами интерната.
— Сейчас сходим в магазин и будем вместе готовить обед, — говорит Наталья Борисовна. — Обычно меню разрабатываем сообща. По чему больше соскучились, то и готовим.
Каждая семья самостоятельно ведет свое хозяйство, не вмешивается даже директор деревни. На каждого ребенка маме выделяется 2500 рублей в месяц. Можно все деньги потратить на торты и мороженое, а можно откладывать понемногу на летний отдых. “Ячейка” Натальи Борисовны так и делает. В прошлом году все вместе съездили по путевкам в Крым.
На зимние каникулы томилинцы побывали в гостях у обычного детского дома в Смоленске. Тамошние порядки произвели на детей неоднозначное впечатление. Общий подъем в 7 часов не устроил, разумеется, никого, а вот то, что завтрак, обед и ужин подают в столовой и не надо самим готовить, некоторым понравилось. По возвращении кое-кто даже взбунтовался: не хотим, мол, чистить картошку! “Как хотите”, — был ответ. А уже на следующий день обычная семейная жизнь вернулась в свое русло: одними бутербродами сыт не будешь, и обслуживать тебя никто не собирается. Не будешь готовить — ходи голодный.
Финансируется деревня общественной организацией “Детские деревни — SOS”. Помогают понемногу московское и областное правительства. Дома были построены по немецкому проекту на деньги иностранцев. Бытовые условия в деревне, это понятно с первого взгляда, не сравнить с условиями в среднестатистических детских домах. Но финансово государство, наверное, не потянет перевод всех своих детдомов и интернатов на такой вот более культурный манер.
— Ничего подобного! Наша деревня экономичней любого детдома, — берется доказать Леонид Митяев. — Там на 100 детей — 150 человек обслуживающего персонала: воспитатели, уборщицы, повара, дворники. Им же надо платить зарплату. А у нас дети все делают сами, поэтому на 80 детей всего 30 сотрудников. Был я недавно в одном образцовом интернате. Там спальня на 10 человек. Рядом — комната для сушки обуви. Переделайте! Сделайте, говорю, вторую спальню. Нельзя. По инструкции какого-то лохматого года должна быть комната для обуви. А дети сидят друг у друга на головах. Понимаете? Я говорю о том, что переделка даже существующих заведений на человеческий лад не всегда требует вложения денег.
Получается типичный российский парадокс. Детская деревня и экономичней, и гуманней, но государство, трезвоня о борьбе с беспризорностью, не спешит, однако, перенимать передовой опыт. Четыре деревни за 8 лет — капля в море. Секрет, видимо, в том, что чиновникам от соцзащиты и образования надо ведь чем-то руководить. А деревня живет сама по себе — дети ходят в обычные школы, в обычные поликлиники, в обычные магазины — и ни в каком особом руководстве не нуждается.
— А как вы считаете, можно воспитать нормального человека, — вопрошает Леонид Львович, — в условиях, когда он 10 лет изо дня в день встает по звонку, кушает в столовой на 100 человек, пользуется незакрывающимися туалетами, никогда не может уединиться, просто поваляться на кровати?..
Вопрос, согласитесь, получается риторическим.
