Плата за труп

Он сражался за Родину, в Чечне. За четыре месяца, прошедших после его гибели, командование в/ч 3703, отправившее Димку Шаврина на войну вопреки приказам и против его воли, даже не сообщило родителям о смерти их единственного сына...

— Мы не Диму Шаврина сейчас хороним, мы хороним весь род Шавриных, — голос военкома осекся. Заплакали девчонки, заголосили старухи, мужики плотнее сомкнули ряды. Комья земли глухо застучали о крышку гроба. Шадринск прощался со своим сыном — Димкой Шавриным из обычной пятиэтажки на Февральской улице.

Они посылают наших мальчишек на верную смерть и не хотят ни за что отвечать. Но они должны ответить за их бессмысленную гибель — перед Богом, перед людьми, перед законом наконец. Родители убитого в Чечне Дмитрия Шаврина подали на отцов-командиров в суд и выиграли рекордную для нашей страны сумму — больше полумиллиона рублей в качестве компенсации причиненного им морального вреда...


Разведка, как всегда, доложила точно: дорога чиста. До Гудермеса все три колонны должны были двигаться вместе, а потом разделиться: одни — за дровами, другие — за водой и третьи — за обмундированием. БТРы, “Уралы”, “КамАЗы” и т.д. — всего 23 единицы техники — тронулись на рассвете.

Шали, Мескер-Юрт, Аргун, Джапка — в январе 2000-го, по всем фронтовым сводкам, были не просто “нашими”. В глубоком тылу, как говорили тогда, уже вовсю налаживалась мирная жизнь... Через час колонну 2-й Дивизии особого назначения (ДОН) ВВ МВД РФ расстреляли, как куропаток, 450 боевиков.

В мятежной ЧР армейский бардак, непрофессионализм, элементарное незнание обстановки оборачиваются “цинками” и похоронками. “Кто заплатит за смерть единственного сына?!” — этого вопроса в нашей стране как будто не существовало. Родители погибшего в том бою Димы Шаврина заставили государство дать на него ответ.


На кладбище старинного купеческого городка Шадринска, что за уральскими горами, — по колено снега. В центре погоста — мраморные стелы “браткам”, первым товарищам российского киллера №1 курганца Саши Македонского, убитого в Греции. Рядом — жертвы НПО “Маяк”. Больше полувека минуло после взрыва, а количество раковых больных с каждым годом только увеличивается. В Шадринске вот уже третье кладбище открывают, и кажется, что город мертвых скоро станет больше, чем город живых.

Солдат-срочник Дима Шаврин похоронен на центральной аллее, вместе с известными юристами, учителями, врачами.

— Ну, здравствуй, сынок. Вот, аж из самой Москвы к тебе приехали... — На улице минус 35, снежинки прямо на наших глазах замерзают на фотографии парня, и кажется, что он улыбается. Галина Николаевна протягивает всем по кусочку шоколада: — Надо обязательно скушать: Димка его так любил!

Письма с того света

Димка писал домой часто: иногда раз в неделю, чаще два. В этих письмах — полный отчет, как их готовили к войне (два раза свозили на стрельбы), как побывал на “контртеррористической операции” в Дагестане и сколько ребят там погибло (9 “цинков”), чем их занимали в мирное время (ездили за кирпичом для офицерской дачи)...

13.01.1999 г.

“Сегодня ходили на полигон, стреляли из автоматов АКС, мне понравилось. Только давали по три патрона (стреляли боевыми), два раза с 300 метров попал на поражение. Из взвода 12 человек ни разу не попали”.

15.01.1999 г.

“Сегодня мы приняли присягу, маленько волновался. Но ничего, вроде все получилось нормальненько. Приезжало много родителей, и мне приснился сон, что вы тоже ко мне приехали... Сейчас у нас тихий час, а недавно у нас опять были стрельбы. Давали по девять патронов. Стреляли с 300 метров, попал один раз”.

18.09.1999 г.

“Хочу вас сразу успокоить: в Дагестан я не поехал, хотя с нашего полка набирали три эшелона и еще хотят четвертый набирать. Вообще по идее наш полк не должен туда ехать в связи с накаленной ситуацией. Но поехали. Сказали, что там при боевых ситуациях день будет идти за полтора или за два. У нас пацаны моего призыва почти все туда смотались, я не поехал. Так что не волнуйтесь. И, мамочка, ради Бога, только не болей!..”

26.09.1999 г.

“У меня все хорошо. 21.09 сходил на почту, получил бандерольку от вас с переводом и очень обрадовался, все-таки из дома. Три шоколадки мы сразу схавали с другом. На деньги купил сгущеночки, батон и молока... В том письме вам писал, что буду гонять везде на “КамАЗе”, и на следующий день ездил в Туапсе, потом в Анапу, а потом в Армавир, так что три дня в командировках был. Дороги здесь отличные за городом, и красиво так все!..”

9.10.1999 г.

“На этой неделе возили кирпичи в станицу Бриньковскую. Итальянский кирпич, классный. Приехали на завод в 9 утра, а уехали в 9 вечера. Пока стояли в очереди, съездили на реку Кубань. Прикиньте, 4 октября, а вода еще теплая. Разве у нас такое возможно?! В общем, подъехали к строящемуся коттеджу. А там на участке еще три маленьких домика. Накормили нас там по-домашнему. Утром разгрузили кирпич и поели еще раз, да еще винограда наелся там сладкого... А по дороге — горы арбузов, по 40—50 копеек за килограмм. И так нам их захотелось!.. Продали солярку, по 2 рубля за литр, на стоянке грузовиков. Всего 60 литров... А еще эта станица находится в 20 км от Азовского моря. Прикиньте, какие-то 20 километров не доехали до моря!.. Неужели я его никогда не увижу?”



Сердце-вещун

— Димка! Димка, ну где же ты?! — кричали под окнами две симпатичные девчонки. — Ой, — запнулись на секунду, увидев вместо Димки его отца. — А он дома?..

От подружек Димка отмахивался: ну их, еще успеется. И так табуном ходят — только выбирай. Другое дело — машины. Вот с ними он готов был возиться сколько угодно. Папкину “пятерку” 81-го года довел до ума так, что она у него летала как ласточка. Когда в части его посадили на стоящий на приколе “КамАЗ”, Шаврин лишь повыше засучил рукава и собрал его буквально с нуля: не зря в училище считался лучшим механиком. На этом “КамАЗе” уехал воевать в Чечню другой солдат, а Димке дали старую машину.

В июле 99-го его мама, Галина Николаевна, слегла на несколько недель в больницу: заболело сердце. Врачи хороших прогнозов не делали: тут и ангионевротическая стенокардия, и гипертоническая болезнь, и неврозоподобный синдром — все в одну кучу. Командиру в/ч 3703 Шаврины отправили три телеграммы, заверенные военкомом, с просьбой предоставить их единственному сыну краткосрочный отпуск. Он и так ему был положен через полгода службы, а тут еще — чрезвычайное обстоятельство. Ответа из части родители так и не получили, сына в отпуск тоже не дождались — Димке даже не сообщили о болезни матери. Оказалось, у командования были на рядового Шаврина свои планы. Он только-только вернулся из Дагестана. И вскоре снова отправился на фронт. На этот раз — в Чечню.

О том, что с их Димкой случилось что-то неладное, Шаврины заподозрили в середине января. Поток писем вдруг иссяк. 19-го у Димки был день рождения, пришли родственники, друзья. Вроде веселиться должны, а никто почему-то не радовался...

А еще через месяц о том, что Димка погиб еще 9 января, написал своим родителям Сережа Гнездилов. Тоже из Шадринска, вместе служили. “Сначала Диму ранили в ногу, потом в голову. Он лежал рядом со своим “КамАЗом”. Тут-то и подошел боевик. Димка умолял его не убивать. А тот вырезал ему глаз и только потом прикончил”.



Разведка боем

“Чечня?.. Бред! Этого не может быть! Срочников без их согласия больше года уже туда не отправляют — у нас воюют контрактники, это все знают”, — не верили родители. После десятка звонков в часть там наконец-то подтвердили: да, Шаврин Дмитрий Сергеевич никакого согласия не давал. Но он действительно был в командировке в Чечне и пропал без вести 9 января 2000 года.

— Да разбежались там все. По погребам, как крысы, попрятались, — после уже 25-го звонка хоть что-то разъяснил им по телефону зам. командира части.

Несколько недель почти по крупицам родители восстанавливали картину ТОГО боя. В официальном заключении по материалам служебного расследования он расписан буквально по минутам.

Две сотни боевиков с хорошо укрепленных позиций рассекли колонну на несколько частей. Нескольким машинам, среди которых был и Димкин “КамАЗ”, удалось вырваться из окружения, чтобы снова попасть в западню: теперь их расстреливали 250 боевиков. Через полчаса на помощь нашим выдвинулись три бээмпэшки и один БТР, еще через 40 минут запросили помощь у авиации. Легче, впрочем, не стало: на западной окраине Джалки наш резерв также попал под сильнейший огонь.

Техники становилось все больше, живых — все меньше. Шесть танков и 13 бээмпэшек, снова посланных на помощь, заняли круговую оборону у развилки дорог Мескер-Юрт—Аргун—Гудермес. День — ночь, ночь — день. Уханье орудий, мельканье трассеров, стоны умирающих... Тот бой продолжался четверо суток. Окончательно вывести людей из-под огня удалось лишь 13 января.

В новостях о тех событиях мелькнула строчка: колонна попала в засаду. Так, мол, обычная история. Почти полтысячи боевиков в глубоком тылу наших войск, 25 убитыми, 26 ранеными и 8 пропавших без вести — таков был итог “рядовой” стычки в мирное время в мирной Чечне. Реальная картина мало походила на лубочную, поэтому ее не расписывали в красках. О потерях с той стороны неизвестно до сих пор.

Или колонну сдали свои, или никакой войсковой разведки не было и в помине — чтобы это понять, не надо заканчивать Академию Генштаба. И в том и в другом случае есть конкретные виновные за гибель конкретных людей. Впрочем, как следует из официального расследования, “действия личного состава колонны при нападении, командование частей и командиров резервов в ходе разблокирования признать правомерными, адекватными сложившейся обстановке, тактически грамотными”. В первой половине 2000-го, уже после “разбора полетов” и якобы сделанных выводов, в аналогичные засады попали пермские, новосибирские и пензенские сводные отряды милиции. Апофеоз — 2 марта 2000-го — гибель колонны сергиевопосадских омоновцев в Старых Промыслах под Грозным.

Как убивали Диму Шаврина, видели несколько человек. Был ранен, но остался жив и ехавший с ним в одной машине старший группы — майор Манько. “Простите, что не уберег вашего Димку”, — как они ждали этих слов! Как надеялись узнать хоть что-то о последних часах и минутах его короткой жизни!.. Они их ждут до сих пор, вот уже четыре года: офицер Манько так и не приехал к Димкиным родителям; он им даже не позвонил.



Четыре месяца ада

Димин папа Сергей Евгеньевич и военком Александр Ревякин, отправлявший шадринских ребят на войну, обзвонили ВСЕ госпитали и разослали письма куда только можно. “Рядовой Шаврин в списках не значится”, “информации нет”, “может, в плену?” — шел месяц за месяцем, но ясности по-прежнему не было.

“Трупа, похожего по описанию на Дмитрия Шаврина, у нас нет”, — пришел ответ и из печально знаменитой 124-й ростовской лаборатории. На всякий случай родители сделали анализ ДНК и послали его туда. Наконец 17 апреля получили письмо из части: “Ваш сын числится в списках пропавших без вести. Проводимые розыскные мероприятия на месте боестолкновения положительных результатов не дали”.

Лишь в конце апреля пришло подтверждение из Ростова: “ДНК совпала, приезжайте на опознание”. Сергей Евгеньевич узнал обгоревшего и изуродованного Димку сразу, по пальцам. Широкие лунки ногтей — шавринский фирменный “знак”.

2 мая, спустя четыре месяца после гибели и неизвестности, Димку хоронил весь город. Распустилась сирень, цвела мать-и-мачеха, как вдруг завьюжила самая настоящая зимняя буря.

Официальное извещение из в/ч о смерти сына Шаврины получили уже после Димкиных похорон...

И тогда они поехали в Краснодар, в его часть. Чтобы своими глазами увидеть его железную койку, столовку, стол, за которым он писал им свои короткие письма. Там, в части, от солдат они и узнали всю правду. Димка лежал рядом со своим подбитым “КамАЗом”. Более того — были не только свидетели его гибели, при нем обнаружили и документы: водительское удостоверение, фотографии и пр. Они и сейчас целы, хранятся у родителей в том же пакетике, в каком их и нашли в Димкиной форме. “Почему же вы столько молчали?!” — спрашивали Шаврины у офицеров. Но так и не дождались ответа.

Вернувшись в родной Шадринск, они на пару на полтора месяца попали в психоневрологическую больницу. Военком полковник Александр Ревякин, потрясенный Димкиной историей, уволился из армии: “Я присягал не такой Родине. Мне теперь стыдно носить погоны”.



С войной покончили мы счеты?

Война во Вьетнаме похоронила американскую призывную армию. Война в Чечне породила сотни исков по всей стране о компенсации причиненных моральных страданий. Вчинить такой иск военным — пожалуй, чуть ли не единственный способ узнать правду о гибели сына. Во время первой чеченской такие заявления пачками попадали в один и тут же московский суд, к одному и тому же судье. Их под разными предлогами так и отклоняли — пачками. Лишь в 1999-м, когда с первой чеченской было покончено, несколько исков дошли до Верховного суда. Но тут началась вторая чеченская — вернее, контртеррористическая операция. Политика и правосудие имеют разные корни — все вернулось на круги своя. Те же Шаврины получают от государства пенсию за погибшего Диму — 1300 рублей, столько же они платят за коммунальные услуги.

— Тогда мы стали подавать в суд не на Минобороны или МВД, а на конкретные в/ч, по месту жительства погибших солдат, — говорит Вероника Марченко, председатель правления фонда “Право матери”, оказывающего бесплатную юридическую помощь семьям погибших военнослужащих. — Только после этого плотину наконец-то прорвало, и судьи стали выносить решения в пользу осиротевших родителей.

Сколько солдат и офицеров мы потеряли на этих двух войнах? Официально подсчетом боевых и санитарных потерь занимаются несколько организаций — МВД, Минобороны, ФСБ, военно-страховые компании и т.д. Если сложить их цифры, получится не меньше 12 тысяч человек. Правозащитные организации утверждают, что погибших в три раза больше.

Нам неизвестно, сколько раненых умерло в первый год, сколько их скончалось через пять, сколько их умрет через десять лет. И сколько родителей не пережили гибели своих сыновей.

У Иры Башлыковой из Самарской области был брат Виталик Канев. Он погиб 2 января 1995 года. После похорон слегла мама, Елизавета Александровна, она умерла через пять месяцев. Еще через пять месяцев умер отец, Владимир Ильич. Если бы не война в Чечне, Ира не осталась бы сиротой.

— Вы обязаны пойти в суд. Слышите — обязаны! Ради памяти Димки, ради себя, ради других, — с полковником милиции Алексеем Бухтояровым из Кургана Шаврины познакомились в Краснодаре. Их сыновья служили в одной в/ч. Женя Бухтояров тоже погиб в Чечне — вернее, его застрелил пьяный прапорщик Куренной. Алексей Петрович много раз ездил во Владикавказ и все-таки добился своего — прапора посадили. А потом он судился с самой воинской частью. И тоже выиграл — оплатили как миленькие и Женькин памятник из черного гранита, и моральный вред — 288 тысяч рублей.

— Если мы все будем с ними судиться, они не посмеют так обращаться с нашими детьми. Может быть, и война эта наконец-то закончится, — свято верил полковник Бухтояров. А через несколько месяцев после победы Алексей Петрович, с виду крепкий мужик, умер.

В селе Красномыльское, через речку от Шадринска, живут инвалиды Гурьевы. Их сына Сережу забрали в армию через три дня после окончания школы, в прошлом году его убили в Чечне. Теперь его родителям некому помочь натаскать воды и наколоть дров — в селе остались лишь старики да бабки.

Шаврины долго искали документы, собирались с духом и все-таки подали в суд. Впервые за все время существования в нашей стране “чеченских исков” в их пользу присуждена рекордная сумма компенсации морального вреда — вместе с расходами на погребение она составила 556 тысяч рублей. Конечно, МВД обязательно подаст на кассацию, и эта победа не окончательная...

Если произвести такой циничный подсчет — умножить официальную цифру потерь на сумму компенсации Шавриным, то получится, что Россия потеряла в Чечне солдат на 6 миллиардов рублей. Или на 200 миллионов долларов. В общем, недорого, учитывая мировые цены на нефть...

“Когда я вернусь из армии, мы все вместе поедем на море. Оно такое красивое, ма! Вам с папкой точно понравится, я уверен!” — размечтался Димка в одном из своих последних писем.

Когда они получат деньги, то обязательно поедут на море.




Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру