В 55 лет — самая обаятельная и привлекательная!

Завтра одной из самых популярных актрис советского кинематографа Ирине Муравьевой исполняется 55 лет. Пожалуй, она одна из немногих людей публичной профессии, кто уже много лет категорически отказывается от любого общения с прессой. Именно поэтому интерес к ее персоне с каждым годом возрастает.

Накануне ее дня рождения мы связались с Ириной Вадимовной. После долгих уговоров она почему-то согласилась пообщаться. Однако когда я появилась на пороге ее квартиры, актриса вздохнула:

— Я передумала. Говорить нам не о чем. Да и к откровенным беседам я не готова. Извините меня...

Тут мои нервы не выдержали. На глаза навернулись слезы. Я целую неделю готовилась к этой встрече, собирала материал об актрисе, еще раз просмотрела некоторые фильмы.

— Ну что с вами делать, — улыбнулась Муравьева. — Проходите. Но предупреждаю: о личной жизни — ни слова. Посмотрим, что у нас в итоге получится...

— Ирина Вадимовна, давайте вспомним ваше детство. Правда, что родители держали вас в ежовых рукавицах?

— Да, у меня была очень строгая мама. У меня еще есть сестра, и мама постоянно оберегала нас. Она не работала, и всю жизнь занималась нашим воспитанием. Нам нельзя было сделать ни шага в сторону. После школы мы сразу бежали домой, потом — на занятия музыкой, вечером опять возвращались домой. Вообще, я своих детей тоже старалась так воспитывать. У меня два сына, и я постоянно выясняла, где и с кем они пропадали. Мои ребята, так же, как и я в детстве, были сильно загружены учебой.

— Неужели они не могли махнуть рукой на ваши запреты?

— Они слушались меня во всем. Ну а когда выросли, конечно, отношения между нами стали складываться по-другому.

— Наверное, такая тяга к воспитанию детей у вас не случайна. Ведь до десятого класса вы хотели стать учительницей?

— Да, я мечтала об этом до 16 лет...

— Почему же вдруг вы так круто изменили свое решение?

— Самое важное случается “вдруг”.

— После окончания школы вы подавали документы во все столичные актерские вузы, однако никуда не поступили. Это не отбило охоту стать актрисой?

— Зато я на второй год поступила.

— Но поступили не туда, куда хотели?

— Конечно, я мечтала о МХАТе или Щукинском училище, а поступила в студию Детского театра, куда брали только москвичей, да к тому же там был маленький конкурс. Тогда я решила, что если на второй год не поступлю, то придется бросить эту затею. Я бы не стала десятилетиями поступать в театральные институты. Ну если не принимают, что с этим можно поделать?

— Вы помните свою первую роль?

— В Детском театре я играла мальчика в водевиле. Это была очень большая, хорошая роль.

— Мне трудно представить, как вас могли загримировать под мальчика?

— Да, да, да, я тогда была тонкая, длинная, как мальчик...

— Если бы вы не стали актрисой, какую бы профессию предпочли?

— Учительницей начальных классов.

— Мне кажется, что общаться интереснее с учениками более старших классов?

— Как раз это с 15-летними не интересно. А с первоклашками, ангелами, — просто замечательно.

— Вас приглашают сниматься в кино?

— Редко. Я вообще нормальный человек и понимаю, что мое время для кино ушло. И может быть, когда я совсем состарюсь, оно вернется. Но на данном этапе для меня совсем нет ролей.

— Многие актеры вашего поколения и старше постоянно ругают современный кинематограф, говорят, что ни за что не согласились бы сниматься в том или ином фильме нашего времени. Вы тоже считаете, что сегодняшнее кино стало на уровень ниже того, в котором играли вы?

— Я даже не хочу это обсуждать. Честно говоря, не знаю. В данном случае я говорю про себя. Когда я была помоложе, мне предлагали роли молодых девушек, которые хотят найти свою любовь, которые только начинают жить. Эти времена ушли. У меня уже совершенно другой возраст. Ну и кого я должна играть? Мать или женщину, которая в кого-то безумно влюблена? Я не могу играть такие роли. Мне кажется, что любовь должна играть женщина не с моей внешностью.

— Но все-таки если вас пригласят на подобную роль, неужели откажетесь?

— Я уже отказывалась, когда мне предлагали роль женщины, в которую кто-то там влюбился. Я говорила, что это невозможно, я уже не та, по возрасту я почти бабушка. Вообще, я больше театральная актриса. В кино я снималась в свободное от работы — от театра — время. Никакой ставки на кинематограф я не делала. Мне было просто интересно посниматься в кино, а оказалось, что всю популярность мне дало именно оно.

— Вам не обидно, что вас больше знают по киношным ролям?

— Нет, в этом смысле у меня нет никаких обид. Я с детства хотела работать именно в театре. Сейчас я играю большие, серьезные роли. Актрисам моего возраста можно только мечтать о таких ролях.

— Но в театре нельзя заработать больших денег?

— Вы правы, там вообще нет денег. Но все актеры еще где-то подрабатывают, дают какие-то концерты. Но я это, к сожалению, делаю редко. Одно время мне приходилось тяжело, а сейчас живу очень даже неплохо.

— Что это были за времена?

— Это было в самом начале моей творческой деятельности, когда я была совсем молодая.

— В 1980 году фильм “Москва слезам не верит” получил премию “Оскар” как лучший иностранный фильм. После такого успеха вас заметили зарубежные режиссеры?

— Нет. Меня никто за границу сниматься не приглашал.

— На съемках этой картины вы подружились с Верой Алентовой и Раисой Рязановой?

— Нет, и это очень огорчает всех зрителей.

— Вообще актеры после долгой работы над фильмом становятся друзьями?

— Это такая тонкая вещь, друзья. Тут надо найти общие интересы. Я с удовольствием встречаюсь с Алентовой и Рязановой, мы в прекрасных отношениях, но все-таки стать близкими друзьями нам было не суждено.

— С Александром Абдуловым вы снялись в двух картинах — “Карнавал” и “Самая обаятельная и привлекательная”. Наверняка в то время ходили слухи о ваших отношениях?

— Наши совместные съемки от нас не зависели. А насчет сплетен... Мне тоже всегда казалось, что Марчелло Мастроянни и Софи Лорен — муж и жена.

— Говорят, после просмотра фильма “Москва слезам не верит” вы даже плакали, так себе не понравились...

— В фильме “Москва слезам не верит” я себе жутко не понравилась. Мне показалось, что я такая противная, назойливая, что Людмила в моем лице собрала в себе все те качества, которые мне не нравятся в людях. Вечером после рабочего просмотра я пришла на спектакль, стала гримироваться и не смогла сдержать слез. Тогда я подумала: “Вот и пришел этот момент. Мы так веселились на съемках, и вот итог — я так ужасно получилась в этой роли”.

Впрочем, мне всегда не нравится то, что я делаю. У Тригорина в пьесе “Чайка” есть примерно такие слова: “Я не люблю себя как писателя, я не нравлюсь себе как писатель, мне все это не нравится. Мне кажется, что мои читатели блондины — холодны и равнодушны, брюнеты — язвительны и агрессивны”. Со мной происходит то же самое. Я ведь до сих пор боюсь зрительного зала. Когда я выхожу на сцену и слышу, что зрители, например, смеются, я боюсь, что в зале сидит один человек, который понимает, как я ужасно играю. Я начинаю шутить для зрителей, и они мне отвечают. А тот человек думает: “Какой это ужас, чему же она так радуется? Почему же она так спокойно играет?”.

— Естественно, ни о какой премии вы даже не мечтали?

— Конечно. Тогда мы даже не знали, что такое “Оскар”.

— В одном интервью вы обронили фразу “в моей жизни все до банальности просто”. Не скучно жить, когда все просто, все банально? Мне кажется, что все творческие люди живут как на вулкане?

— Зачем же вы мне желаете такой несчастной жизни? Ну разве это счастье — жить как на вулкане. Это интересно только со стороны. А вы сами попробуйте, поживите на вулкане. Ведь там очень горячо, вода течет, лава ноги обжигает...

— Выходит, вы предпочитаете бесконечным страстям тихую гавань?

— Я к такой жизни стремлюсь и стараюсь не ходить в эти вулканические края. То, что вы сейчас говорите, это как раз банальное представление об артистах. Почему-то многие считают, что любого актера сопровождают кипение страстей, сигарета в зубах, бутылка коньяка, какие-то любовники, разводы, бросание детей. Ну и что это такое? Я думаю, очень многие так не живут. Ведь мы нормальные люди, такие же, как все.

— Но ведь у большинства людей вашей профессии все именно так и происходит?

— У артистов очень подвижная нервная система. Выход на сцену я могу сравнить с бегом на стометровку. Когда за три часа надо так сконцентрироваться, чтобы успеть пробежать данное расстояние. Это расшатывает нервную систему. А поскольку среди нас есть люди менее здоровые, которые не знают, куда эту энергию девать, вот они и кидаются во все тяжкие. А кто поздоровее, тот идет домой и ложится спать до следующего утра.

— Много лет назад я так часто видела вас в троллейбусе, благо живем по соседству, и очень удивлялась, почему народная артистка России передвигается на общественном транспорте?

— Сейчас я уже десять лет за рулем. А раньше, действительно, я часто ездила на троллейбусе. Но тогда меня не столько сами поездки смущали, сколько пассажиры. Я удивлялась бестактности многих людей. Мне могли спокойно сказать: “Ах, какая вы стали старая” или “О, как бежит время! Вот я смотрю на вас и удивляюсь, вам надо отдыхать побольше”. Не поверите, ко мне каждый хотел подойти и ласково сказать что-то. Это естественный порыв любого человека. Мне было тяжело такое выслушивать, но приходилось держаться. Я понимала, что они это делали не со злобы, здесь виновата людская простота, которая хуже воровства.

— Вы старались промолчать в ответ?

— Приходилось терпеть, улыбаться. Только один раз я не выдержала, когда кассирша в “Детском мире”, глядя на меня, воскликнула: “Ой, какая вы старая, я помню, когда вы приходили к нам совсем молодой, у вас тогда были дети маленькие”. — “Ну что же, это вы молодеете, а я старею”, — единственное, что я могла сказать в ответ. Правда, потом жалела об этом, надо было промолчать.

— Ирина Вадимовна, вы вообще можете нахамить?

— Я могу все, но просто некоторые вещи делать нельзя.

— Многие журналисты говорят, что у вас тяжелый характер.

— По-моему, у меня хороший характер. Хотя я бываю жесткая, умею отказывать.

— Вы категорически отказываетесь беседовать с прессой. Раньше вы более лояльно относились к журналистам?

— На меня узнаваемость обрушилась неожиданно. Тогда я не знала, что мне делать и как себя вести. Ко мне подходили совершенно незнакомые люди, улыбались, пытались заговорить, я делала вид, что никого не вижу, а сама готова была провалиться сквозь землю от стыда. Я стеснялась того, что меня узнавали на улице. Однажды знакомые мне сказали: “Ты посмотри, человек идет и тебе улыбается, как ты можешь ему не ответить? Ведь он твое стеснение может принять за гордыню...”. Так на протяжении многих лет я не знала, как себя вести. Это сейчас я со всеми разговариваю, всем улыбаюсь.

— Выходит, мемуары писать не станете?

— Думаю, нет. Народу абсолютно не обязательно знать обо мне правду. Люди ко мне обращаются как к образу, который они увидели на телеэкране или в театре. Когда я поняла, что между зрителем и мной стоит еще какой-то образ, мне стало очень легко. Ведь это на самом деле не я. Зрители после спектакля говорят мне: “Боже мой, вы так хорошо играете, и какая вы сама хорошая”. Знали бы они, какая я хорошая!

— Вы ничего не хотите рассказывать о своей семье, о своих детях?

— Зачем говорить о детях? Не портите мне их.

— Ирина Вадимовна, как отметите свое 55-летие?

— Завтра утром я отработаю спектакль “Вишневый сад”, в три часа дня поеду на венчание сына в храм, а потом мы всей семьей будем отмечать свадьбу сына, а заодно и мой день рождения. И когда подойдет моя очередь говорить тост, я скажу: “Дети мои, когда у вас будет золотая свадьба, вспомните, что вашей маме сегодня 105 лет”.