— А ОН у вас хоть охраняется? — подозрительно спрашиваю я, убедившись, какое сокровище находится передо мной.
— Ну вас же охранник сюда впустил, — успокаивает меня Сергей Сергеевич.
— А решетки-то на окнах есть? — трогаю плотную занавеску.
— Есть, есть, — машут руками все присутствующие.
Проверять на прочность пол хлипкого деревянного домика энного столетия я не стала, хотя очень хотелось. Ну прям какая-то детская беспечность сквозила во всем.
Между тем ОН, или Ящик, мирно стоял у окна, кося под обычный стенной шкаф. А таких, между прочим, всего три в мире. И все три — у нас. Два у военных, а третий здесь, в подмосковном бюро судмедэкспертизы.
Аппаратно-программный комплекс по идентификации личности (по-домашнему — Ящик) придумал судебно-медицинский эксперт, доктор медицинских наук Сергей Абрамов. Ну, конечно, вру. Он придумал идею, которую воплотили потом в железе и проводах физики и программисты. И опять неточно, потому что идее выдающегося советского антрополога Михаила Герасимова, восстановившего по черепу облик Ивана Грозного и древнего человека, уже более полувека. Но только у Герасимова была возможность “колдовать” над своими черепами десятилетиями и потом складировать их на кабинетных полках. А доктору Абрамову не то что полок — складов нехилого завода не хватит, чтобы хранить объекты его исследований. Да и не гуманно это — прах надо предавать земле.
Просто времена изменились. Как грянула первая чеченская, так и захлебнулась печально известная 124-я лаборатория в Ростове-на-Дону изуродованными солдатскими телами. Мало отправить на родину “груз-200”, надо было еще точно сказать, кто лежит (имя, фамилия, звание) в цинковом гробу. И сделать это как можно быстрее, потому что матери тех ребят твердили: неизвестность хуже смерти. А как его опознаешь, если от лица ничего не осталось, да и от тела в общем-то... Да, уже существовала генетическая экспертиза — дорогущая настолько, что дух захватывало. А Абрамов тогда сильно увлекся компьютерами.
Спецы из Института космических исследований и других закрытых контор еще в 80-е годы построили первый прибор, позволяющий изображение черепа накладывать на фотографию и улавливать какое-никакое сходство, но был тот прибор громоздок и крайне несовершенен. И тут встала государственная задача по идентификации останков царской семьи. Родина приказала — Абрамов ответил “есть” и поехал в 1991 г. вместе с другими экспертами в Екатеринбург.
Фотосовмещений надо было сделать сотни. Тут же подключились физики-лазерщики, программисты, другие специалисты и совместными усилиями создали нынешний уникальный комплекс. Что он умеет? Да практически все. Абрамов открывает дверь Ящика.
Внутри два проектора, 4 телекамеры. Череп, помещенный на специальную подставку, начинает медленно вращаться и периодически сканируется. Каждая камера шлет свое изображение на компьютер, а тот складывает все картинки “до кучи” и ЧЕРЕЗ 5 МИНУТ выдает полный “портрет черепа” — трехмерный, математически точный, с уже намеченными точками, по которым будет производиться совмещение с фотографией.
Следующий этап — на мониторе фото пропавшей без вести девушки, также с “ключевыми” точками. Изображения совмещаются — и пожалуйста, все точки совпали. Компьютеру остается только напечатать протокол опознания. Но это, что называется, демонстрационная модель. На самом деле над совмещением точек приходится покорпеть эксперту. У опытного Сергея Сергеевича на это уходит примерно полтора часа, у других — чуть больше. Но что такое часы и даже дни по сравнению с годами тоскливого ожидания: жив ли родной человек? вернется ли?
Виртуальные черепа способны храниться вечно — то есть ровно до тех пор, пока не найдется, с кем их сравнить. Тело погибшего человека можно в целости по-христиански предать земле, а его трехмерный опознавательный знак будет терпеливо ждать опознания, не требуя ни ухода, ни места для хранения.
А вот дальше начинается то, что на меня лично действует, как красная тряпка на быка.
Каждый год в Москве пропадает 2000 человек. В Подмосковье еще больше — 2500. И каждый год и там, и там находят тысячи неопознанных трупов. Если эти два потока человеческого горя и пересекаются, то скорее в виде исключения. Единой компьютерной базы данных в стране не существует. Все делается, можно сказать, на коленке, на обрывке бумаги: ну там рост, в чем был одет, а у вас блондинка или брюнетка? Доходит до абсурда: в одном отделе милиции, но в разных комнатах могут сидеть опер с заявлением о пропаже и опер с неопознанным трупом. Они выйдут в один коридор покурить, но не догадаются сравнить свои проблемы. А ведь на дворе, между прочим, XXI век.
Представьте ситуацию. Приехал человек в Москву, скажем, из Калуги на месяц в командировку. На вокзале у него случился инсульт. Никто не подошел, “скорую” не вызвал. Пока человек валялся, местные бомжи пошакалили — вот вам и неопознанный труп, без денег и документов. Причем труп некриминальный — то есть возиться с ним судмедэксперты особо не будут, сфотографируют, напишут примерный возраст, причину смерти, давность наступления смерти и похоронят под номером. Да им трупы не для опознания привозят, а для исследования.
Потом эти данные по милицейским каналам пойдут в Главный информцентр МВД (к примеру, из Подольска они доходят туда почему-то за 3 месяца — такие неспешные каналы). И будут лежать там, пока не найдется (если найдется), с чем эти данные сравнить. В Калуге хватятся своего пропавшего только через месяц — в командировку же человек уехал. Пока объявят в розыск, пока их заява дойдет до того же ГИЦа, много воды утечет.
И вот есть Абрамов со своим Ящиком, который губернатор Громов купил — понятно, не у Абрамова, а у производителей — для областного бюро судмедэкспертизы за 1 миллион. (Я сразу спросила: долларов? Нет, говорят, рублей.) Теперь если каждое из 50 районных бюро оснастить компьютером, свести их в одну сеть с главным комплексом да передать в медицинское ведомство милицейскую функцию по опознанию (вместе с милицейскими деньгами), то медики вмиг расчистят эту сточную канаву человеческого горя. Хотя бы в Московской области.
— Дали бы нам денег, мы бы на череп еще лицо налепили, — вздыхает Абрамов. — Это совсем нетрудно, просто нужна другая компьютерная программа, а программисты нынче дороги.
И тогда череп стал бы виртуальным портретом человека, и сразу понятно, кто погиб.
А еще можно сканировать череп, не отделяя его от тела, совсем цивилизованно, с помощью рентгеновского томографа. На разработку метода нужно 15 миллионов. (Долларов? Нет, рублей.)
И можно не вручную раскладывать по кучкам фрагменты тел, как делается это сейчас после взрыва в метро, на глаз составляя их в одно целое, а тоже заставить это делать компьютер — по отсканированным Ящиком снимкам (тот же порядок затрат).
Ну скажите, разве это неподъемно для страны, ежегодно теряющей десятки тысяч своих граждан просто так, помимо войн и стихийных бедствий — вышел за хлебом и не вернулся? Целый город каждый год исчезает у нас с лица земли. Для кого же тогда складываются в кубышку нефтедоллары?
Но Абрамова с его Ящиком зовут, только когда становится совсем уж горячо. Полтора месяца он просидел на поднятом “Курске” — по кусочкам собирал черепа погибших моряков. В Чкаловске разбился военно-транспортный самолет, 9 человек экипажа вдребезги, 70 мешков с фрагментами тел — опять нужен Абрамов. После “Норд-оста” полгода опознавал террористов — по фотографиям с документов, которые подвозили ему спецслужбы. Всех опознал.
Не опознал только человека, похожего на генерального прокурора. Улыбается, говорит, качество видеозаписи было отвратительным, Ящику не понравилось.
— За границу, — спрашиваю, — свой Ящик продать не пробовали? Ведь какие деньжищи отхватить можно — аналогов-то в мире нет.
— Не пробовал, — отвечает. — Там еще кое-что запатентовать надо. Все руки не доходят.
— А самого вас капиталисты проклятые не переманивали?
— Да зовут на разные симпозиумы. Вот в Майами звали. Но ведь это нужно 1,5—2 тысячи долларов на поездку.
— Неужто не заработали? Хотя бы за экспертизу останков царской семьи?
— Мне за это премию выписали. В размере месячного оклада.
— Да-а, не слишком вас отблагодарило государство.
— Говорят, Ельцин велел Немцову, который тогда за все это отвечал, экспертам премию выписать. А нас работало 50 человек, включая лаборантов. Так Немцов список ему подал из 200 фамилий. Но чего уж теперь вспоминать... А за границей я вообще только один раз в жизни был. (Добавлю: в махровые советские времена.)
— И не тянет?
— А что мне там делать? (Смеется.) Я старый и без языка. И кому я там расскажу, как шел и упал по дороге, и какая собака у меня невыносимая. Им же это неинтересно. А здесь — вот Наташа (доктор), вот Максим (программист Максим Климков с 1995 г. переводит все идеи Абрамова на компьютерный язык), вот Леша (младший сын, сейчас заканчивает медицинскую интернатуру и помогает в работе отцу). Все — мои.
Я хотела перезвонить Абрамову и что-то уточнить, но посмотрела на часы и вспомнила: нельзя. Он спать ложится в 8 вечера, зато встает в 3 утра и тут же садится за компьютер — поработать в тишине. Смеется: “Я до сих пор балдею от всего этого. Так могу череп повернуть и так...”
