Бабушка в законе

Своего единственного сына-шестилетку ей не позволяют видеть уже почти год. Только один раз, еще летом прошлого года, она смогла поговорить с ним по телефону.

— Мамочка, — прошептал тогда Никита, — я люблю тебя. Я соскучился…

Она боится жить в собственной квартире. Ей постоянно угрожают. Ее заковывали в наручники. Отобрали имущество. Довели до больницы. Но Елена Инкина готова пройти все круги ада, лишь бы вернуть своего ребенка.

Весь этот кошмар Елене обеспечила ее родная мать. Конечно, не без посторонней помощи. Всестороннюю поддержку ей оказали… нет, не наемные бандиты. А государственные чиновники. Видимо, наемными бывают не только профессиональные киллеры…

Эльмира Пыляева, мать Елены, родила дочь в 16-летнем возрасте. И вряд ли можно осуждать ее за то, что ребенок не занимал все ее помыслы. Оставив девочку на попечение бабушки в родной Твери, Эльмира отправилась покорять Москву. Родных навещала редко. Лена переехала к ней только после смерти бабушки — ей тогда исполнилось 15 лет.

Были ли когда-нибудь между матерью и дочерью теплые отношения?

— Разве что в раннем детстве, — вздыхает Елена. — Помню, я все ждала — когда мама приедет? А она не ехала. Потом я привыкла, что мои близкие — это бабушка, отец, живший в соседнем доме, и его новая жена, мама Надя.

За несколько лет, прожитых вместе, мать и дочь не стали роднее. Вскоре Лена вышла замуж, и хотя через некоторое время брак распался, возвращаться к матери не стала. Сложились вполне политкорректные отношения — поздравления с праздниками, редкие визиты друг к другу. Не больше и не меньше.

Никиту Лена родила в 97-м году, когда ей стукнуло 29. Одна, без мужа. Самостоятельная женщина, решившая в одиночку растить ребенка, — можно ли в наше время кого-то удивить этим? Оказывается, можно. Но об этом чуть позже.

Став бабушкой, Эльмира Гилаловна неожиданно для дочери стала проявлять активную заботу о внуке. Помогала, покупала детские вещи, на лето, а иногда и на выходные забирала ребенка из Москвы к себе — вместе со своим нынешним мужем Пыляева живет в огромном частном доме в Ногинском районе. Лену такое подспорье, конечно, радовало — как любую мать, вынужденную работать и кормить семью.

Разногласий по поводу воспитания Никиты у его мамы и бабушки хватало — а в какой семье без них?

— Лена не уделяла ребенку должного внимания, — сказала мне Эльмира Гилаловна. — У него неврологическое заболевание, а она его в сад отправляет!

— В начале прошлого года Пыляева решила пожить у нас, — вспоминает Лена. — Начались бесконечные стычки. Я собираю сына утром в садик, он хнычет, а бабушка тут же: и не надо, Никита, не ходи, нечего маму слушать! И так на каждом шагу. Через месяц я не выдержала, давай, говорю, закончим этот эксперимент, будем жить как раньше.

…На другой день в квартире Лену встретила звенящая тишина. Ни ребенка, ни его вещей, ни документов. Пустые полки, в шкафу покачивались пустые вешалки. Только фотография на стене напоминала о недавнем присутствии Никиты…

Бабушка… Теплое, пушистое слово. Мягкие руки, сладкие пирожки, убежище от родительской строгости…

Далеко не всегда бабушки согласны с родителями в вопросах воспитания. Одни ворчат на своих непокорных детей, другие норовят побаловать любимых внуков тайком, третьи, самые мудрые, стараются больше помалкивать, не портить жизнь ни детям, ни внукам. Эльмира Гилаловна избрала свой, особый путь.

Дело в том, что Пыляева бабушка не простая, а высокопоставленная. Потому что ее муж, Хлебников Владимир Валентинович, — очень большой человек (в рамках отдельно взятого района), председатель совета Ногинского городского потребительского общества. Вся потребкооперация Ногинска — в его руках, отсюда и нужные связи, и такие доходы, которые позволяют не слишком считаться с другими людьми, моралью и прочими глупостями, придуманными для граждан “низшего сорта”.

В тот день, забрав Никиту, бабушка оставила на столе записку: “Лена, хочешь — обижайся, хочешь — нет! Ты целый день на работе, Никита не хочет в сад, т.к. этот сад, может быть, не тот, в который он должен ходить… Поживи одна, ты еще скажешь мне спасибо…”

Лена звонила, уговаривала мать, плакала:

— Отдай мальчика, мама, он же единственный смысл моей жизни!

Тогда она еще называла ее мамой. Теперь — только по фамилии.

— Тебе некогда, ты работаешь, Никита будет жить у нас! — категорично возражала Эльмира Гилаловна. — А ты сможешь навещать его по выходным!

— Я не хочу быть воскресной мамой! Завтра же приеду за ним!

Но назавтра родительский дом встретил ее запертыми дверями. Елену не пустили не то что на порог — даже за калитку. Два дюжих охранника в краповых беретах возле глухого забора объяснили ей: пускать не велено, таков приказ хозяев.

В ОВД московского района Ивановское, по месту жительства Елены Инкиной, ей посоветовали разбираться с матерью через суд — дело-то семейное, в отделе опеки того же района обещали ответить в течение месяца… Судиться с родной матерью Лене казалось противоестественным. Конечно, она не сомневалась в том, что ребенок скоро будет с ней, — слишком уж очевидно, абсурдно и противозаконно своеволие матери. Но она явно недооценила Пыляеву.

Та тоже не могла не понимать, что ее поступок незаконный. Значит, свои действия надо узаконить. Всего-то делов.

И вот 18 марта 2003 года в свет выходит постановление об установлении опеки над несовершеннолетним Инкиным Никитой. В нем говорится:

“Принимая во внимание, что ребенок рожден вне брака (прочерк в графе “Отец” в свидетельстве о рождении) и длительное время проживает с заявителями (Пыляевой и Хлебниковым. — И.Ф.), которые создали необходимые условия для его проживания… назначить опекунами Пыляеву Э.Г. и Хлебникова В.В.”

Отца нет. Опекуны создали условия. И ни слова о матери, будто ее не существует вовсе. Между тем в Семейном кодексе четко сказано, что опека возможна лишь над детьми, оставшимися без попечения родителей. Знаете, сколько литров водки должна выпить горе-мамаша, как измордовать ребенка, чтобы его признали “оставшимся без попечения”? Оно и понятно — согласно тому же Семейному кодексу родители имеют исключительное право на воспитание своих детей. Но тут почему-то никто не поинтересовался, что представляет собой Елена Инкина, а если и поинтересовался, то узнал, что она — заботливая и любящая мать, что тому имеется огромное количество доказательств. В концепцию Пыляевой—Хлебникова такой расклад не входил, и потому в заключении о возможности установления опеки о ней говорится лишь то, что родила она сына без мужа (трепещите, матери-одиночки!) и что “по режиму своей работы не может уделять ребенку необходимого внимания”.

Н-да. Я пытаюсь вспомнить кого-нибудь из знакомых работающих мам, кто не сетовал бы на недостаток времени для детей. Пытаюсь — и не могу.

Наш разговор с начальником Управления народного образования Ногинского района Н.С.Асосковой, составившей заключение об опеке, был коротким.

— Ничего особенного в установлении опеки нет, — заявила Наталья Сергеевна. — У нас много таких детей. Например, когда родители уезжают за границу.

— Но тут мама никуда не уезжала…

— По характеру работы она не может находиться с ребенком. Она работает на расстоянии от него. Ребенок проживает в другом месте. Так что он без родительского попечения, без матери.

— Но он оказался в другом месте против воли матери…

— Я не хотела бы эту тему обсуждать. Не буду ничего комментировать.

Несмотря на нелепость подготовленной бумаги, глава Ногинского района В.Н.Лаптев постановление об опеке подписал. Вроде бы они с Хлебниковым большие приятели…

Елена Инкина ни сном ни духом не ведала о том, что ее сын теперь находится под опекой других людей — никто не посчитал нужным даже просто поставить ее в известность. Она ломала голову над тем, как вернуть ребенка, которого не видела больше двух месяцев. Неожиданно подвернулся случай — она узнала, что 29 марта бабушка с внуком будут в Москве на приеме в детской поликлинике. Она приехала туда и, пока Эльмира Гилаловна находилась в кабинете врача, забрала Никиту.

— Когда он увидел меня, вскрикнул от радости, бросился навстречу. Мы побежали по коридору, на выход. В дверях нас попытался остановить водитель Пыляевой, завязалась потасовка, чуть ли не драка. С Никитой случилась истерика…

Страх удесятерил силы Лены — ей удалось вырвать сына, вместе с ним прыгнуть в такси… Ехать к себе домой она не решилась, отправилась прямиком в Тверь, к отцу и мачехе — маме Наде. Вот только дома осталась собака. Лена позвонила своей двоюродной сестре Светлане, объяснила, что и как, и попросила забрать собаку.

Далее действие стало развиваться по закону детективного жанра с элементами боевика.

— У меня были запасные ключи от Ленкиной квартиры, — рассказывает Светлана, сестра Инкиной. — Я зашла, взяла собаку, всякие ее миски-плошки. Выхожу из подъезда — меня окликает какой-то незнакомый парень. Догоняет, заламывает мне руку за спину, тащит к машине, заталкивает в нее… Тут на переднем сиденье вижу тетю Эмму, Пыляеву то есть. Спрашивает: где Лена? Не знаю, говорю. Она мне: не ври, а то плохо тебе будет! Охранник, который меня схватил, стал орать, материться, сейчас, мол, все скажешь! Тетя Эмма кричала — на работу завтра не выходи, ищи себе другую, иначе ноги повыдергиваю! Я ведь на АЗС работаю, там у нее все схвачено…

Света держалась как партизан. Вот только ключи от квартиры сестры у нее все-таки отобрали.

Назавтра, узнав о случившемся, Лена оставила сына у своего отца и поспешила в Москву — поменять замки в квартире, забрать кое-какие вещи. Только зашла в квартиру — в дверь позвонили. В глазок увидела своего коллегу по работе, Сергея. Он был один. Стоило Лене открыть дверь, как в квартиру, оттолкнув Сергея, ворвались Пыляева и Хлебников, плюс группа из пяти человек. Эти пятеро оказались сотрудниками Ногинского угрозыска.

— Милиционеры стали шарить по квартире, — говорит Лена, — искали ребенка, думали, что я приехала с ним. Тогда я впервые и увидела постановление об опеке. Пыляева совала мне его в лицо, требовала сказать, где Никита. Это длилось несколько часов.

— Зачем Сергей поехал с ними? — спрашиваю я.

— Они понимали, что им я дверь не открою. Он потом просил простить его, говорил, что они приехали на работу, вызвали его, затолкнули в машину, угрожали, что если он не поможет, то поимеет большие проблемы. Что ж, я зла не держу, не все герои…

— Я не хочу об этом говорить, вспоминать, — ответил Сергей, когда я позвонила ему. — Ну поехал, вот и все…

Похоже, его и впрямь здорово запугали.

Из-за всех этих передряг Лена неделю не появлялась на работе. Пыляева позвонила туда: вы должны ее уволить, она не ходит на работу!

— Надеялась, что, оставшись без заработка, я стану сговорчивей, — вздыхает Лена. — Да я лучше пойду подъезды мыть, но к ней за помощью не обращусь!

Через две недели Пыляева с мужем неожиданно сменили тактику. Хлебников позвонил Инкиной на мобильник:

— Лена, прости… Ты же мне как дочь. Возвращайтесь с Никитой домой, вас никто не тронет, обещаю.

В хорошее всегда хочется верить — вот Лена и поверила. Дома они с сыном прожили три дня. А на четвертый приехала Пыляева, подкараулила Никиту, гулявшего с няней у подъезда, посадила в машину и увезла. Это случилось 16 апреля 2003 года. С тех пор своего сына Лена больше не видела.

Нельзя сказать, что Пыляева и Хлебников не чтят кодекс — наоборот, они стараются всячески узаконить свои деяния. В начале июня Елена Инкина получила повестку в Перовский суд по месту жительства в связи с иском Пыляевой об ограничении ее родительских прав.

— Я дала показания участковому Дворцову, — говорит Лена. — Объяснила, что до апреля жила вместе с сыном по месту прописки, но теперь его похитили, и я могу только догадываться о том, где он находится. Но на слушания Дворцов почему-то принес бумагу, в которой говорится, будто Инкина показала, что с сыном не живет, не знает и знать не хочет, где он.

Потом состоялось знакомство с начальником отдела опеки муниципалитета “Ивановское” Олегом Василенко.

— Не нанянчилась еще, что ли? — дружески завел разговор Василенко, разве что по плечу Елену не похлопал. — Ну так роди себе другого!

Он уговаривал ее пойти на компромисс, на мировое соглашение. И даже сам подготовил бумагу с “компромиссными” условиями. Эта бумага передо мной. Не знаю уж, каким преступникам может быть уготован такой режим общения с детьми: встречи два раза в месяц, строго с 17 до 19 часов, в присутствии опекуна и представителя органа опеки…

Подписать эту бумагу Василенко и Хлебников уламывали Лену на пару.

— Я сижу вся зареванная, — рассказывает она, — а Василенко твердит свое: хочешь ребенка увидеть? Подписывай! А я уже и впрямь до такого состояния дошла, что ни о чем думать не могу — лишь бы увидеть сына, любой ценой. Слава богу, что не подписала это соглашение...

Почему Дворцов и Василенко поступили таким, мягко говоря, странным образом? Не хочется думать, что их заинтересовали материально. Может быть, кто-то найдет другие мотивы их поведения? У меня не получается…

Несмотря на все усилия, дело в Перовском суде продвигалось не шибко — слишком уж абсурдным было требование истцов. И тогда Пыляева с Хлебниковым подали новый иск в такой родной, такой близкий Ногинский суд. Правда, принимая их заявление, Ногинский суд нарушил правила территориальной подсудности, в соответствии с которыми иск предъявляется по месту жительства ответчика — а Елена Инкина прописана и проживает в городе Москве. Ну да что обращать внимание на такие мелочи! Свои же люди… И Пыляева тоже решила не мелочиться — свой же суд. Теперь уже она потребовала не ограничения, а лишения дочери родительских прав. Так, чтобы можно было вообще послать ее ко всем чертям…

С того момента боевик, в который превратилась за последний год жизнь Елены, стал более походить на триллер. Беспредел людей, которым скомандовали “ату ее!”, достиг своего апогея.

21 ноября минувшего года, сразу после того как Ногинский суд принял к производству дело о лишении Елены Инкиной родительских прав, Пыляева с Хлебниковым написали туда заявление с просьбой принять меры по обеспечению своего иска — а именно: не допустить, чтобы дочь каким-либо образом увезла Никиту из их дома. В тот же день суд вынес определение запретить Инкиной увозить сына из дома опекунов.

В начале декабря судебный пристав Пегова позвонила Елене и потребовала, чтобы та дала подписку о том, что обязуется не забирать своего ребенка. Инкина отказалась — такая расписка не предусмотрена ни законом, ни исполнительным листом. Хотя она и не собиралась красть сына — это было бы очередной травмой для Никиты.

С того дня на Инкину началась настоящая охота — участковый Дворцов (мы уже сталкивались с ним) караулил ее у подъезда, звонил в дверь квартиры, требуя немедленно отправиться с ним в отделение.

— Он ссылался на постановление о принудительном приводе к судебному приставу, — говорит Лена, — но не показывал мне его.

Назавтра к Елене на работу явилась пристав Пегова в компании нескольких мужчин в штатском и заявила, что за неисполнение решения суда на Инкину наложен штраф в сумме 15 000 рублей и что она, Пегова, забирает ее, Инкиной, автомобиль. Машину погрузили на эвакуатор и увезли…

14 января этого года Елену вызвал замначальника ОВД “Ивановское” в связи с жалобой, которую она написала на участкового Дворцова. Она пришла, дала необходимые объяснения и уже собиралась уходить, как вдруг в кабинет ворвались трое сотрудников: у нас постановление о принудительном приводе, мы девушку забираем!

— Иди, напиши заявление, что ты отказываешься давать расписку, — посоветовал ей замначальника, — они от тебя и отстанут!

— Стоило мне выйти из кабинета, — рассказывает Лена, — как один из них стал надевать на меня наручники. Я кинулась обратно, начальник запретил делать это. Втроем эти мальчики привезли меня в суд, к Пеговой. Я просидела у нее часа два, написала отказ давать расписку, хотела уйти — стойте, едем обратно в отделение! А у меня все плывет перед глазами. Говорю: поздно уже, не могу, дайте повестку, я завтра приду, когда хотите! Они ничего слушать не стали, затолкали меня в машину, привезли в ОВД “Ивановское”. Потом подъехали Пегова, Дворцов. Я чувствую — мне плохо, дышать не могу, рву на себе одежду, прошу отпустить, а они со смеху покатываются…

Но потом до них все-таки дошло, что у женщины плохо с сердцем. Лена выглядела так, что “тюремщики” испугались. Один из них вызвал “скорую”. Врач померил давление, предложил госпитализацию. Участковый Дворцов и оперативник поехали в больницу вместе с ней.

— Она что, арестованная? — спросил врач.

— Нет, но завтра будет арестована! — ответил Дворцов.

В машине он твердил Лене про статью о неповиновении сотрудникам милиции, о 15 сутках заключения, которые за это полагаются. Но ей было не до того… Из больницы ее выписали только через неделю, строго-настрого запретив нервничать. Лена теперь живет у подруги, дома появляться боится…

— У мальчика заболевание нервной системы, — твердила Пыляева, — его надо возить по заграницам на лечение, Лена этим заниматься не может, так что я вынуждена взять дело в свои руки… А Никита, между прочим, о матери слышать не хочет, встречаться с ней не хочет, плачет, когда я предлагаю ей позвонить…

Если это правда, то что надо наговорить шестилетнему ребенку о матери, чтобы он так ее боялся? И как это может сказаться на состоянии его нервной системы, о которой так печется бабушка?

Наверное, она любит внука. Но странною любовью. Ведь, по ее словам, она и дочь любит, и все делает для ее же блага. Что ж, известно, куда вымощена дорога благими намерениями…

Да, мы много слышали о коррупции, о правовом беспределе. И все же подспудно надеемся, что в случае чего пойдем в милицию, к представителям власти, которые разберутся, помогут, восстановят справедливость...

История Елены Инкиной развенчивает все иллюзии.

Рассчитывать можно лишь на себя...