День за днем люди бегут по жизни, почти не замечая того, что происходит вокруг, и только из ряда вон выходящие события могут заставить их на секунду остановиться и оглядеться.
Оглядевшись, они обычно вздрагивают, охают и ужасаются. Но стоять долго нельзя, поэтому, выкрикнув “доколе?”, они снова пускаются бежать как ошпаренные, тщетно надеясь поймать свои уходящие поезда.
Они настолько захвачены собственными заботами, долгами и обязанностями, что, когда в очередной раз останавливаются и замирают, уже не помнят, из-за чего охали в прошлый раз. Происходящее не укладывается у них в единый сюжет, они не видят развития темы, не узнают уже виденное раньше. И только иногда вдруг блеснет озарение: “Итить твою, да это ж вон оно что!”
Вот так и Рыбкин Иван Петрович — блеснул на небосклоне, осветил сцену, вернувшись из Киева в темных очках. Поздним вечером среди зимы.
Хорошо, что не в кальсонах и с бумажной иконкой.
По всему видно, тяжко болен Иван Петрович, и, конечно, давно уже зрела его болезнь, но вот наконец вошла в силу, развернулась, взяла его в плен окончательно. И не потешаться надо сейчас, не издеваться над бедным Иван Петровичем, строя гадкие предположения, а срочно класть в лучшую клинику — пока он не укусил кого-нибудь за рукав и не стал умолять, чтоб его спрятали в бронированную камеру.
* * *
Подлость душевных болезней подобного рода в том, что они развиваются незаметно для окружающих. Близкие люди отмечают у больного странности, но не придают им значения. Объясняют тем, что человек недавно перенес стресс или у него напряженная работа, или он, может, что-то знает такое, чего другие не знают, или просто завел интрижку на стороне, поэтому чувствует себя не в своей тарелке и говорит невпопад.
Впрочем, “невпопад” — не совсем подходящее слово. Они строят речь грамматически правильно, убедительно и даже логично, но трудно понять, о чем, собственно, они говорят. Что имеют в виду.
Неадекватность раздражает, но окружающие ее терпят, приноравливаются, списывая на сложную натуру или вредность характера. Мучаются годами, а потом вдруг происходит сбой. Человек выходит из дома, шепча и оглядываясь, едет в редакцию газеты и объясняет там первому попавшемуся, в каком месте произойдет следующий теракт, разворачивая карту Москвы, добросовестно исписанную минувшей ночью кабалистическими знаками.
Все, теперь с ним надо обращаться очень осторожно. На заре перестройки один такой товарищ отрезал голову сотруднику мэрии только за то, что тот не захотел выслушать простого человека, бюрократ проклятый, совсем зажрались, сволочи, пьют и пьют кровь народную.
* * *
Неадекватных людей у нас очень много. Это хорошо известно тем, кто работает со всякого рода клиентами и посетителями. Моя приятельница, например, отсидев несколько лет дома с детьми, устроилась в страховую фирму и была поражена тем, какое огромное количество сумасшедших хотят что-нибудь застраховать. Гораздо больше, чем здоровых людей.
Кстати, у тех, кто много работает с посетителями, вырабатывается определенная модель поведения, позволяющая сравнительно быстро и бескровно избавляться от безумцев. К примеру, это блестяще умеют делать бухгалтеры в ЖЭКах, дежурные в отделениях милиции и врачи в городских поликлиниках. Мы на них порой обижаемся за грубость и безучастность, а дело не в том, что они ленивы и равнодушны. Просто они заранее считают нас сумасшедшими и не позволяют поймать себя на крючок.
Впрочем, справедливости ради надо сказать, что среди них тоже попадается немало людей с очень большими странностями.
Эх, да где их только нет, таких людей…
* * *
Особенно стремительно неадекватность развивается вблизи от власти, поскольку там ее вообще не замечают и не придают ей никакого значения.
Спросите министра, как позвонить из телефона-автомата, и окажется, он не знает, что для этого давно уже существуют телефонные карточки. Спросите, сколько стоит батон хлеба, и услышите что-нибудь типа пятидесяти рублей. Если обыкновенный человек проявит столь удивительную неосведомленность, его наверняка сочтут чокнутым. А правителям — ничего, прощается.
Решения, которые они принимают, опираются не на знание реальной жизни, а на Документы, поэтому часто тоже оказываются неадекватными. Это видят все, кроме самих правителей.
Скажем, когда московские власти решают во избежание “пробок” открывать перехватывающие парковки, чтоб люди оставляли там машины и ехали дальше в метро, каждый москвич понимает: власти понятия не имеют о том, что творится в метро в час пик. Потому что метро загружено до предела, и туда уже невозможно запихнуть дополнительно миллион-другой автомобилистов. Наступит коллапс, люди, не помещаясь на платформах, будут сваливаться на рельсы — это ясно всем, кто ездит в метро.
Но правители-то не ездят. И не собираются. Чтоб принимать решения, им не надо знать реальное положение вещей — в то время как нормальный, здоровый человек никогда себе такого не позволяет. Так о чем это говорит, как о неадекватности?
* * *
На странности власть имущих не принято обращать внимания до тех пор, пока они не дойдут до буйной стадии. Люди остерегаются их трогать, думают, что, может, чего-то не знают такого, что знают начальники. Кроме того, с ними зачастую и нельзя ничего сделать. К примеру, среди наших генералов есть множество совершенно удивительных персонажей. Но их невозможно отправить в отставку по причине неадекватности, потому что это бросит Пятно на армию.
Да что там генералы. Вспомните Брежнева. Вспомните Ельцина. Вспомните множество других великих людей, которые имели очень причудливое представление об окружающей действительности.
Неловко говорить, но ведь и в речах президента Путина порой встречается немало странного.
Например, в минувший вторник, когда станция “Автозаводская” была завалена цветами, а москвичи спускались под землю с напряженными лицами, и боялись, и возмущались, и плакали, и было остро обидно за себя — погибнешь ведь ни за что и никто не защитит, — так вот в этот скорбный день президент, выступая перед высшими офицерами, произнес весьма странную фразу: “Потерпев, несмотря на многочисленные хвастливые заявления, фиаско и поражение в открытом противостоянии, террористы с помощью терактов против мирного населения пытаются посеять сегодня панику, страх, недоверие к власти и таким образом сломить волю народа России в борьбе за укрепление демократии, свободы, территориальной целостности нашей страны”.
Грамматически правильная фраза выглядит убедительно, логично, но при этом абсолютно непонятно, что имеется в виду. Все перевернуто с ног на голову. Бог знает сколько людей разметало на куски — чье это фиаско, чье поражение? И причем здесь территориальная целостность? Кто думает о территориальной целостности, когда поезд останавливается в туннеле? “Господи, только бы доехать живым, и выйти на улицу, и дойти до дому, и спрятаться там”, — вот о чем все думают.
А как понять эту “волю народа в борьбе за укрепление свободы и демократии”, которую нам пытаются сломить? Где вообще президент видел такую штуку? Или он полагает, москвичи — что-то вроде пионеров-героев, Вали Котика и Зины Портновой, которые погибают, но не сдаются ради укрепления демократии и свободы?
Понятно, конечно, что президент не сам пишет свои речи. Но, во-первых, он их читает. А во-вторых, те, кто пишет, — они вообще как, в порядке? Может, пора уже отдохнуть, раз у них пионеры-герои начали из-под земли выкапываться?
…Выступая в четверг перед доверенными лицами, президент снова зачитал куски из своей вторничной речи в части, касающейся нашей убедительной победы над террором, консолидации общества и несломленной воли. Слово в слово.
Чувствуется, у него в администрации очень бережное отношение к своему труду. Напишут одну речь, а потом из наиболее удачных пассажей комбинируют еще десяток других.
Ну, правильно. Все равно эти речи мало кто понимает, а запоминают — и того меньше.
* * *
Варясь в бесконечной рутине забот и обязательств, люди мало обращают внимания на то, что происходит вокруг.
Но наступает момент, появляется Иван Петрович в темных очках и повергает народы в изумление. Люди начинают вспоминать, что Иван Петрович вообще-то занимал высокие посты. Спикером Госдумы был, потом его Ельцин назначал лидером какой-то левой партии, еще он был секретарем Совета безопасности, короче, далеко не последний человек в государстве. И если с ним сейчас такие чудеса творятся, вероятно, и раньше наблюдались странности. Просто их старались не замечать, подчиняясь общепринятым правилам.
Смысл истории, приключившейся с Иваном Петровичем, в том, что она заставляет по-новому взглянуть на власть. Более трезво оценить ее деяния. А кроме того, теперь появляется прямой смысл за него голосовать, поскольку такой президент будет идеально соответствовать заведенному порядку нашей жизни, который лучше всего описывается словами самого Иван Петровича: “По тому, что происходило в первой части, мне все понятно. Что происходило во второй части, для меня просто удивительно. Просто удивительно”.
