После этого разговора меня одолели философские мысли на предмет участия одного, пусть маленького человека в мировой истории. Живет себе гражданин одной страны, растит детей, и однажды совершает незначительный на первый взгляд поступок. А потом раз — и оказывается, что этот самый поступок перевернул весь мир.
Когда я возвращалась в Москву из Мытищ, где у Игоря Яковлевича свой боксерский клуб для мальчишек, неожиданно поймала себя на мысли: а что, если бы Яков Высоцкий, попавший в плен к немцам и вернувшийся оттуда в Россию, не проявил характер, а застрелился бы, как того требовали законы времени? И не аплодировал бы мир его сыну, два раза выигравшему у кубинца Теофило Стивенсона, и не было бы этого уютного клуба с горластыми мальчишками в боксерских перчатках. И, разумеется, нашего интервью...
— Все разговоры с журналистами всегда крутились вокруг Стивенсона. Вот уже сколько лет прошло, а все про те две победы спрашивают. Не каждый у него выигрывал.
— Но такие были...
— Да, еще Лукстин, по-моему, в 81-м году, и Яковлев его побеждали.
— Но именно ваша победа вызвала такой резонанс.
— Это же был 73-й год. В 72-м он стал олимпийским чемпионом. А потом в 76-м, накануне Игр в Монреале, я его нокаутировал. Но Теофило тогда все равно стал олимпийским чемпионом.
— Вообще, у магаданских боксеров прослеживается какая-то особая черта характера. Даже не знаю, как ее назвать — упрямство, что ли...
— Тогда в Магадане тренерский состав был хороший — Жильцов, Гитман, Рыжков, который был наставником у Саши Лебзяка. Своеобразный парень, своеобразный тренер, но воспитал отличного человека, боксера и товарища. И не забывайте — это Север! И народ там другой, более общительный. Кстати, в те годы Магадан считался самым читающим городом. Потому что там ночи длинные, и людям ничего не оставалось делать, как читать. Не смейтесь — я серьезно. Интеллигенции много жило, не только сосланных, но и просто приехавших на заработки. У многих по два института за спиной. Ну рок такой — начинали выпивать и скатывались. Я со многими общался, они очень грамотные, просто не могут выйти из этого.
— Ваш отец тоже относился к сосланной интеллигенции?
— Нет, он туда уже после войны попал на вольное поселение. Он когда на фронте воевал, его, тяжело раненного, в плен взяли немцы. Девять раз сбегал, восемь раз его ловили, на девятый ему удалось добраться до дома. Ему сказали: “Почему не застрелился?! Должен был...” И в Магадан. Там же я и родился. Тогда законы были такие.
— Ваш отец обвинял законы?
— Нет, он все понимал и никого не обвинял. Говорил, что только Сталин во всем виноват. А остальные — у него в подчинении. Ему постоянно оказывали юридическую помощь, а потом реабилитировали. В 78-м он оттуда уехал под Владимир, купил кооперативную квартиру, тренировал пацанов. Он и меня тренировал...
— Да, вы как-то рассказывали про подъем в семь утра.
— Будил меня ни свет ни заря... “Давай, — говорит, — на реакцию работать”. И начинал наносить удары, а я должен был уворачиваться. А потом работа с гантелями. Как я спать любил, господи боже ты мой!
— Мама жалела вас?
— Она всегда и во всем поддерживала отца. Даже когда он уезжал куда-то в командировки или летом в отпуск, она всегда говорила: “Так, ну-ка иди на тренировку, раз отцу пообещал”. А я лентяем был. Мне бы в казаки-разбойники поиграть и на велосипеде покататься.
— Этим ваш характер и объясняется?
— Да, наверное... Например, когда мне было шесть лет, часов в шесть утра я просыпался и лез к отцу бороться. Он меня зажимал с двух сторон поперек туловища и держал: “Сдавайся”, — говорит. Я пыхтел, но отказывался. Потом сдавался. Он меня отпустит, я на ковер упаду, отдышусь, и по новой. Может быть, в эти минуты развивалась моя сила воли.
— Кстати, вы однажды сказали, что нашим молодым боксерам не хватает выносливости. Почему ее вам тогда хватало? Может, потому, что жизнь была не слишком легкая?
— Жизнь тут ни при чем. Я лентяем был по жизни, все из-под палки делал. Тренер всегда над душой стоял. Сейчас пацанов жалеют, и им действительно не хватает выносливости. Они боксируют по две минуты раунд, мы боксировали по три. И смотрелись при этом прилично.
— Значит, чем хуже условия, тем лучше результат. Вспомните, как вы тренировались.
— Снарядов не было никаких. Я бегал по парку и забивал кувалдой пеньки — березки обрезанные. А что делать? Ну не было у нас этих баллонов. Они только потом появились. Был обыкновенный физический труд — топором помахать тоже в удовольствие. Только перебарщивать не надо. А то у нас некоторые услышали про мои рассказы о пеньках, пригнали поезд с дровами и заставили всех дрова рубить. И еще... Все профессионалы вышли из маленьких клубов, где, кроме ринга, мешка и перчаток, вообще ничего не было. Не забывайте об этом.
— Что отнимает больше сил — физиология или психология?
— И то, и другое... В процентном соотношении — 50/50. Я, например, начальные раунды всегда “отдавал” сопернику. Пока первую плюху не получу, работаю спокойно. Как получу — и понеслось...
— Вы автоматически живете по спортивному режиму?
— Не всегда... Только сейчас, к “старости”. Старики ведь всегда встают в восемь, а молодым спать хочется. Я мог себя настроить, чтобы встать в семь утра и сделать зарядку, хотя страшно ее не любил, потому что меня ее в детстве делать заставляли.
— По вашей логике, вы и бокс не должны любить.
— Я не сказал, что я его люблю. Я его уважаю. Я не стесняюсь этого. Только потом мне понравилось, когда появились первые победы. Живешь в небольшом районе и ходишь весь в славе. А тут мать подходит и как даст “шваброй по голове”: “Ты, — говорит, — пока чемпион города, а я уже чемпион области”. Спускала меня с небес на землю. Она всегда такая была — и жесткая, и ласковая. Они с отцом меня воспитали таким, какой я есть.
— А какой вы?
— Жесткий и добрый одновременно. Бываю злой. Если есть причина, чтобы разозлиться. А я вспыльчивый человек, когда обижают женщину или ребенка. Особенно не люблю, когда пьяные это делают. Предупреждаю человека, а если не понимает — начинаю объяснять системой жестов. Люди часто слова не воспринимают. Я ведь несколько лет назад весил 140—180 кг. Мне говорили: “А ты — толстый!” Сами доводили.
— Когда вы это столько весили?
— Года четыре назад. Очень резко бросил тренироваться, начал полнеть, нарушился режим питания. Точнее, ел я как обычно, а вот такого сгорания жировых клеток уже не было. И я начал расти, расти, расти... Сбросил вес из-за того, что болел, и в течение полугода пришел в свою обычную норму — 80—90 кг. Так же и раньше весил.
— Вы действительно, когда ушли, стали грузчиком работать?
— Да, в мебельном магазине. Полгода. Я был тогда на стипендии в спорткомитете, заканчивал институт, и у меня был в общем-то свободный график.
— В грузчики-то вас что привлекло?
— Деньги, семья, сын родился... Вы просто не знаете, что это такое. Мы, например, работали бригадой и, неофициально, конечно, получали по 150 рублей в день. В то время как инженер получал — 120 в месяц... Мне более чем хватало. Шкаф на пятый этаж поднять — уже 10 рублей. В основном боссы договаривались — гарнитуры без лифта разгрузить и поднять.
— А для бывшего боксера это, как я понимаю, не проблема.
— Лапочка, ты никогда не таскала шкафы! Там надо нести вдвоем. Надеваешь на себя лямки, один наверху тащит, то есть убегает, чтобы ноги не разбить, а я на него давлю, чтобы шкаф затащить. Только профессионал знает — это не так легко. Я уже любую мебель собираю и разбираю. Знаешь, сколько я антресолей разбил? Грузчики в основном маленькие, а я — высокий. А у нас же потолки делают низкие, ну, и со всего размаху как дашь о притолоку. Несешь потом в мастерскую, собираешь.
— Сейчас у вас свой боксерский клуб для детей. А вот из сборной кого бы вы отметили?
— Честно говоря, я не хочу на эту тему разговаривать, потому что плохо их всех знаю. Я давно не общался с ними.
— То есть уровень современного бокса вас не устраивает?
— Нет красивых боев! Я считаю, из-за мягких перчаток, из-за тех же масок пропали сильные, эффектные удары. Вот это меня и не устраивает.
— Зато есть защита здоровья.
— Это понятно. Но вот умирает боксер, и все начинают кричать: “Бокс — самый травмоопасный вид спорта!” Сколько бьется мотогонщиков, лыжников? Почему никто ничего про них не говорит? Я же тоже получал такие удары, что будь здоров! Я, когда с кубинцем Мильяном боксировал, даже не помню, как бой закончился. Очнулся уже в душе, два раунда помню, а третий выпал из памяти. Такой был напряженный бой...
— Хорошо, вы предлагаете вернуть старые правила в любительский бокс?
— Я ничего не предлагаю. Пусть остаются в таких же перчатках, в таких же шлемах, но бокс сейчас стал не такой качественный, какой он был. У нас был жесткий бокс, мы умели наносить удары. А сейчас закидывают перчатками, не акцентируют удары.
— Вряд ли в этом виноваты тренеры. Они-то как раз практически не поменялись с советских времен.
— Все новое — это хорошо забытое старое. Вот если бы в подготовку внести сейчас те некоторые элементы из тренировочного процесса, по которым мы занимались, — наверное, был бы толк.
— Вот вам простой вопрос: если есть возможность выиграть по очкам, зачем нужен нокаут?
— Если человек слабее, почему я должен возиться с ним все три раунда?
— Из вас получился бы неплохой профессионал.
— Я бы хотел, но мне не дали. Когда в 79-м году было предложение от американских промоутеров, давали миллион долларов, но Спорткомитет запретил. А потом, уже в 89-м, я весил под 160 кг — и было поздно.
— Тренировать детишек — дело, конечно, благородное, но уж определенно неблагодарное.
— В финансовом вопросе — неблагодарное (для детей занятия бесплатные), а морально — я вам скажу, здесь все в порядке. Я радуюсь, когда они растут, выигрывают спарринг-бои... Любой тренер мечтает, чтобы его воспитанник поднялся на какие-то высоты, но у нас такой вид спорта, в котором очень большой отбор. И довести дело до ума — это большой труд.
— Из десяти мальчиков, которые сейчас занимаются, сколько может выйти на международную арену?
— Один. В лучшем случае — двое. Кто уйдет в другой вид спорта, кто-то просто уйдет, кто-то начнет учиться...
— Есть такое мнение, что самый большой стресс спортсмен испытывает от ожидания поединка.
— Когда ждешь боя, находишься в таком нервном состоянии, что либо “перегораешь”, либо не можешь настроиться. А надо просто не думать о боях... Я, например, Джека Лондона по два раза перечитывал. Помню, вышел однажды на ринг против голландца, здоровый такой. Я его как увидел, мне аж поплохело: “Ну все, — думаю, — три раунда с ним возиться придется!” А я всегда первым номером выступал, вперед лез. Так этот здоровяк от моего левого удара упал через двадцать секунд. И уже потом в раздевалке ко мне подходит судья и на ломаном английском говорит: “Он, — говорит, — сам большой, а сердце маленькое. А ты — маленький, а сердце — большое, большое!”
