Есть известный послевоенный плакат: “Судьба таланта в мире капитала и при социализме”. В мире капитала грустный скрипач стоит на панели и играет за медяки. При социализме тот же красавец скрипач выступает с симфоническим оркестром в концертном зале. Светлые кудри не слиплись от дождя, а рассыпались в экстазе. Ему несут цветы, он уважаем и счастлив.
Двойники-противоположности — любимая тема не только агитпропа. Начиная со Стивенсона и его доктора Джекила и мистера Хайда мировая литература любит эту одновременно и наглядную, и мистическую тему. Существует она, конечно, и в фотографии.
В 1945 году в противоположных частях земного шара два очень известных военных фотокорреспондента сделали два очень похожих снимка. Снимка, каждый из которых стал легендой. Стал таким же символом своей страны, как флаг, герб, гимн.
Речь идет о “Знамени Победы над Рейхстагом” Евгения Халдея и “Американском знамени над горой Сурибаши” Джо Розенталя. Если и существовал тот самый главный и единственный миг, когда война вдруг закончилась и сразу наступил триумф, то выглядел он именно так, как показали миру Розенталь и Халдей.
Оба снимка не совсем репортерские. Отшагавшие всю войну и сделавшие на ней тысячи негативов, мастера свои главные снимки откровенно “режиссировали”. Халдей получил приказ запечатлеть водружение Красного знамени над Рейхстагом уже после того, как над зданием бисмарковского парламента побывало с десяток советских знамен. Разные фронты, армии, дивизии хотели отметиться. У Евгения Ананьевича не было собственного флага. Выпрашивать его у командиров было бессмысленно — никто бы не отдал знамя части фотографу. По тем временам и уставам за это любому начальнику светил бы штрафбат. И Халдей сделал флаг сам, из красной скатерти “передвижного красного уголка”. Сам нашил вырезанные из желтой ткани серп и молот. Может быть, не совсем идеальной формы, но зато очень контрастные.
Из трех известных отпечатков полностью успешным можно назвать один — когда знамя развернулось и разведчик красиво наклонился вперед над пропастью улицы. Даже страхующий его за сапоги офицер не портит картины. Правда, из-за этого офицера цензура вообще не хотела выпускать снимок в печать. Бдительный редактор заметил у младшего командира часы на обеих руках. А две пары часов мог иметь только мародер. Лишь острая нехватка фотосимвола заставила начальство фотохроники ТАСС обратиться к ретушерам — те иголками выкололи вторые часы, обеспечив Халдею бессмертие.
О трудностях Розенталя ничего не известно. Но то, что точку съемки он выбрал заранее и снимал не впопыхах, — очень заметно. Впрочем, ничего стыдного в такой “срежиссированности” нет. Иначе подобные иллюстрации к важнейшим моментам истории получаются очень редко. Кстати, не только в фото, но и в документальном кино. Например, посмотрев первый фильм про Сталинградскую битву, Сталин спросил: а где сам момент окружения группировки Паулюса? И после этого те же части разных фронтов, которые уже встречались в конце 42-го, в начале 43-го были выведены на те же рубежи. И днем, при ярком свете для удобства работы кинокамер, повторили “на бис” свой бег в снегу и последующее братание. Именно его мы до сих пор считаем поворотным моментом всей Второй мировой. А как же иначе, мы же видели это по телевизору...
И сами фотографии (несмотря на их схожесть), и послевоенная судьба их авторов лишь подчеркнули огромную разницу между мирами капитала и социализма. На снимке Халдея, безусловно, главный герой — знамя. У янки — безымянные морские пехотинцы. Последний из которых, уже отпустивший взметнувшееся древко, но все еще тянущий к нему руки, — особенно удачный образ. Для социализма главное — это торжество символа, системы, идеи. Люди не важны. Для капиталистической Америки — как ни странно — важно отдать должное одиночкам, сплотившимся вместе для защиты “звезд и полос”. Америка, в отличие от социализма, может быть, никому не поможет изначально. Но обязательно оценит достижения пробившегося “таланта”. Тем более подвиг на атолле Иводжима.
После войны уже легендарного Халдея отстранили от всех ответственных съемок — в тот тяжелый международный момент государство не могло простить ему его национальности. Его “Знамя Победы” воспроизводилось миллионы раз, но денег он за это не получал. Более того, фото распространялось ТАССом без упоминания имени автора. В 70-е Халдей уехал в США. Сразу после этого у него прошло с десяток персональных выставок по всему миру. Америка “Знамя над Рейхстагом” уже знала и оценила заочно. И хотя на Родине его имя попытались просто забыть — оказалось, что это невозможно даже в СССР.
Розенталь — тоже еврей — получил Пулитцеровскую премию. Сейчас ему должно быть за девяносто. Жил он в достатке и славе, никуда не эмигрировал. По его фотографии поставлен памятник погибшим морским пехотинцам. Барельефы с этой группой солдат выбиты на почетных знаках корпуса морской пехоты. Вообще, нет для заокеанских морпехов более важного знака своей славы, своего превосходства над остальными “сапогами”.
Что удивительно, социализм умер, но дело его живет. Каждый житель России на генном уровне знает, кто выиграл войну, чья это победа. И тут не может быть ошибки: Гитлера раздавили мы. Но если почитать большинство мемуаров, то вряд ли можно извлечь что-то, кроме схем, карт, приказов, неизменно заканчивающихся дикой фразой: “Довести до командиров частей в части их касающейся...” И, положа руку на сердце, интересует такое в основном специалистов.
Американцы уже сняли своего “Спасти рядового Райана”. Сделали это, как обычно, профессионально, дорого и трогательно. Мы же увлекались киноэпопеями, выводя в массовки сотни тысяч человек. Выпустили в свет десятки картонных героев. И упустили при этом что-то настоящее, вызывающее сопереживание и сочувствие...
Аскетичный сталинский социализм обворовал нас и здесь. Он уничтожил русскую традицию, следуя которой любые воспоминания, документы, даже приказы были очень личными и рассказывали прежде всего о людях. Например, когда в 1812 году две русские армии объединились под Смоленском, они тут же вышли на Запад “дать бой Буонапарте”. Наполеон ловко обошел их, собираясь отрезать от России. Мешала ему всего лишь одна дивизия. Когда Багратион получил от ее командира генерала Неверовского рапорт, он написал в ответ: “Друг мой! Не иду — бегу к тебе”. Из ловушки удалось выскочить. А чуть позже Денис Давыдов написал в дневнике: “Мимо нас, все в крови и поту, прошли остатки дивизии Неверовского. И каждый штык сверкал бессмертием”.
Написал, может быть, пафосно. Но гордость вызывает до сих пор. Жалко, что фотография появилась на 50 лет позже.
