Почти год назад, ранним утром 20 марта, по Ираку были нанесены первые бомбовые удары. Так началась операция “Шок и трепет”. Но “темой №1” этот ближневосточный конфликт был недолго. Уже через два месяца всему миру ясно дали понять: война закончилась, всем спасибо. И не стоит больше об этом...
Хусейн — за решеткой. На улицах Багдада — “Макдоналдсы” и интернет-кафе. Два дня назад принята новая иракская конституция.
Но иллюзия “восстановления мирной жизни” по приезде сюда тает так же быстро, как и в Чечне. Редкие сутки обходятся без теракта. Временное правительство обсуждает будущее устройство страны, а люди готовятся к новой войне. На этот раз — гражданской. И в аэропорту Багдада мишенью становится любой самолет.
Крутой вираж — влево, вправо, еще один. Резкое снижение. Пассажиры чартера растерянно смотрят друг на друга.
— Мы падаем, что ли?
— Нет-нет, не волнуйтесь. Мы заходим на посадку. Просто с земли могут стрелять, так что приходится уменьшать площадь мишени...
— Температура за бортом плюс 18 градусов, — голос стюардессы прерывает диалог. — Добро пожаловать в Багдад.
125 человек погибли вчера в результате серии взрывов в Багдаде и городе Кербела. Жертвами стали иракские шииты, собравшиеся в Кербеле, священном для них городе, чтобы почтить память имама Хусейна, принявшего мученическую смерть в 680 году. Именно вокруг его мавзолея и прогремели несколько взрывов, унесших 50 жизней. Есть версия, что это дело рук смертников. В Багдаде в результате терактов погибло по крайней мере 75 человек.
Встречающих и провожающих в аэропорту нет. Вокруг — 7 километров запретной зоны, установленной силами коалиции. Но, похоже, и это не помогает — на днях внутри аэропорта расстреляли двух иностранцев.
— Основные мишени террористов — гостиницы, рестораны и полицейские участки, — объясняет представитель Патриотического союза Курдистана в странах СНГ Шорш Саид.
Курды — союзники американцев в войне с Ираком, так что проблем с въездом, выездом и охраной у нас не возникает. Но есть и другая сторона — курды попадают под прицел в первую очередь. Автобус с русскими гостями сопровождают три машины с охранниками. Трасса на Багдад окружена бетонным забором с колючей проволокой. На разделительной полосе вырублены все деревья.
— За ними могли прятаться террористы, — говорит Шорш. — Ничего, потом посадим новые. Пальмы растут быстро.
Всю дорогу нам расхваливают новый порядок. В Ираке действительно многое изменилось. Скажем, средняя зарплата времен Саддама равнялась 3 долларам — теперь около 80. Работают детские сады, школы, университеты, министерства. Кроме одного — минобороны. До сих пор собственное, иракское военное ведомство так и не сформировано.
Небольшая частная гостиница тоже спрятана за режимным забором. Месяц назад совсем рядом были теракты. Машины заезжают в отель через два блокпоста. Для послевоенного времени наша “штаб-квартира” выглядит вполне приемлемо. Телевизор настроен на 9 каналов, 8 из них — американские, а единственный арабский — “Аль-Джазира” — идет без звука. Символ это или просто совпадение — понять трудно.
Вечером в Багдаде темно. В домах нет освещения, на улицах не горят фонари.
— Это у нас называется “веерные отключения”, — улыбается житель Багдада Али. — Только вот если раньше свет отключали на 3—4 часа в сутки, то теперь вырубают на 13.
Несколько лет Али работал в России и сейчас жадно расспрашивает нас о русской погоде и политических тенденциях. Я же пытаюсь получить от осторожного араба хоть какую-нибудь оценку ситуации в Ираке.
— Ну вот, скажем, этот Совет управляющих Ирака, — наконец-то сдается Али. — Из них ведь большая часть всю жизнь прожила за границей, страны не знают. Как они могут управлять?
Формально Ираком руководит временное правительство — 25 человек, 9 из которых по очереди играют роль президента. Точно как в сказке “Семь подземных королей”: на месяц каждый из них становится первым лицом, подписывает основные документы и принимает принципиальные решения. Так, Джалал Талабани, член Совета управляющих Ирака и глава Патриотического союза Курдистана, в ноябре договорился с американцами о “сокращении” их присутствия в Ираке. Сейчас здесь 130 тысяч американских солдат, кроме них — контингент ООН, грузинские, польские и украинские подразделения. Звездно-полосатые “освободители” вызывают у местного населения негативные эмоции. С точки зрения арабов, американские военные ведут себя очень нагло.
— После войны стало много проституток, — качает головой пожилой багдадец. — Что говорить — свобода нравов. Но вот с американцами им приходится спать бесплатно. Солдаты могут изнасиловать, могут пригрозить женщине автоматом...
— Как только уйдут американцы, начнутся серьезные проблемы, — уверен Али. — Многие боятся гражданской войны.
— Но почему? Кто будет воевать?
— Потому что уже сейчас обостряются отношения между суннитами и шиитами, — говорит он. — Люди очень агрессивны. И главное — у гражданского населения много оружия. Слишком много. С начала войны Саддам раздал несколько тысяч единиц оружия. Разумеется, вам скажут, что почти все изъяли. Но это неправда. Автоматов столько, что хватит еще на одну войну. К тому же в первые дни после свержения Саддама люди грабили все, в том числе и оружейные склады. А их в этом городе было предостаточно.
— Нельзя выходить из гостиницы, нельзя, — на плохом английском втолковывает мне охранник-курд. — Опасно очень.
— Да-да, — подключается Шорш. — Иностранок часто похищают. Так что отдыхай в гостинице. Паранджа? Нет, тебя не спасет. В Багдаде нет женщин с такими светлыми глазами.
Удивительно, до чего развит в Ираке дух коллективизма. Через пару минут “отдыхать” и “не высовываться” меня уговаривают уже человек пять, причем на разных языках.
— Я сам не выпускаю из дома ни жену, ни детей, — говорит Али. — То, о чем сообщают в новостях, — лишь десятая часть терактов, которые происходят на самом деле. Послушай, я тебе расскажу. Моя дочь ходит в школу. При ней взорвали полицейский пост. Недавно мы ехали с женой на рынок — и прямо за нами взлетела машина, начиненная взрывчаткой. В моем автомобиле все стекла выбило. А ты говоришь — гулять...
В разгар увещеваний в отель заходит сын Джалала Талабани — Кубат. Проблема решается в считанные минуты — у него есть и охрана, и машина. Экскурсия по Багдаду все-таки будет.
— А почему они не хотели тебя отпускать? — спрашивает Кубат.
— Говорят, опасно. Не успеешь выйти — или похитят, или взорвут.
— Да что ты, — улыбается Кубат. — На самом деле у нас очень спокойно.
Аналогия напрашивается сама собой: точно так же удивляются и доказывают, что на самом деле “все спокойно”, жители Грозного и Гудермеса.
...Улицы, проспекты, жилые кварталы и перекрестки. Это Багдад — город контрастов. Яркие рекламные щиты, которые появились здесь совсем недавно, соседствуют с кучами исторического мусора. В городе серьезные проблемы с канализацией. Зато прямо на тротуарах перед магазинами выставлены холодильники, телевизоры, компьютеры, мебель. Кубат с восторгом показывает мне на многочисленные интернет-кафе и спутниковые тарелки. Его можно понять: раньше ничего этого не было.
— Появилась свобода, которой все так ждали, — говорит он. — И знаешь — тебе это должно быть близко, — можно говорить о свободе слова. В одном только Багдаде больше ста газет. А политических партий в Ираке аж 70.
— Зачем?!
— А у нас так принято, — смеется мой спутник. — Соберутся два брата, купят факс — вот уже и партия, можно регистрировать.
Машина притормаживает: пробка. Наш разговор прерывает робкий стук в окно автомобиля — мальчик лет 10, стоя на проезжей части, жестами показывает: три дня не ел, очень голоден. Кубат протягивает ему 10-долларовую купюру. Ребенок на мгновение замирает — большие деньги! — и, убегает, зажав “капусту” в грязном кулаке. Тут же, как по волшебству, появляется еще один “проситель” — калека-нищий. Но сегодня не его день — мы едем дальше. Ближайший перекресток встречает небольшой демонстрацией: зеленые флаги, горящие глаза, выкрики на арабском.
— Это митинг шиитов, — говорит Кубат. — После войны позиции исламских фундаменталистов заметно усилились.
Это и так очевидно — недели не проходит без теракта в Багдаде или окрестностях.
— Раньше взрывов не было, потому что Саддам держал все в железном кулаке, — объясняет Кубат. — И потом, раньше не было американцев — это, конечно, основной раздражающий террористов фактор.
Недалеко — высокое здание с массой архитектурных “завитушек”, но даже за километр видно — оно пустое.
— Это один из дворцов Саддама, — поясняет мой спутник. — Знаешь, я думаю, он просто сумасшедший. Столько дворцов по всей стране — для телохранителей, для прислуги, для кошек и собак...
Здесь еще остались и большие портреты, и статуи Саддама. Только лица на всех замазаны краской или сцарапаны. Телефонная станция разрушена почти целиком. Из дыр, оставленных бомбами, сквозь прицел автомата смотрят американцы. Рядом невысокий холм — и совершенно другая картина: старая женщина сидит в кресле и не сводит глаз с заходящего солнца.
— Она сидит здесь каждый день, — говорит Кубат. И неожиданно предлагает: — Хочешь мороженого? Я знаю место, где продают лучшее мороженое в Багдаде.
Мы выходим из машины, охранники вскидывают автоматы и напряженно оглядываются. Пожалуй, только они и напоминают, что мы в “столице терроризма”, городе, изуродованном войной. Потому что все остальное: синее небо, восточные кварталы, залитые солнцем, аккуратные столики и вкуснейшее мороженое — как будто из другой жизни или, скорее, из красивого старого фильма...
...Это было 9 февраля. От очередного теракта в южной части Багдада в этот день погибло 50 человек. Через день в “спокойном” городе погибнет еще 47 — на этот раз террористы атакуют пункт вербовки добровольцев в новую иракскую полицию.
Утро следующего дня начинается с американских танков. Они неторопливо едут по пустым улицам Багдада. Солдаты держат оружие наготове, палец на курке. Невозможно избавиться от мысли: одно неосторожное движение — и несколько трупов обеспечено. А мы отправляемся на север Ирака — в Курдистан.
На обочинах дорог то и дело появляются дети с букетами первых нарциссов, тянут их к проезжающим — тоже способ заработать.
— Да, здесь очень красиво, — говорит наш водитель Бестун. — Но вот поля вокруг — опасное место. Много заминировано.
Город Киркук — извечный камень преткновения между двумя нациями Ирака — арабами и курдами. И те, и другие считают Киркук “исторически” своим. Здесь самая дешевая в мире по себестоимости нефть. Здесь же — самый бедный район в Ираке. Почти все дома настолько обветшали, что непонятно, как вообще в них живут люди.
— Саддам запрещал курдам не просто продавать, покупать и обменивать недвижимость, нельзя было даже ремонтировать здания, — говорит Абубакр Шах Мухамед. 25 лет назад он, курд, уехал из Ирака в Россию.
В Киркуке начинается сильнейший ливень — обычное явление для иракской зимы. Вода моментально заполняет улицы, каких-то 10—15 минут — и машины пробуксовывают, тонут в глубоких потоках. В городе, рядом с которым озера нефти, нет ни канализации, ни водослива.
Зато следующий городок — Сулеймания — удивляет красотой и порядком. Здесь обнаруживается даже светофор — уникальное для Ирака явление. На улицах полно народу, женщины одеты вполне по-европейски, в джинсах и свитерах.
— Джалал Талабани недавно запретил многоженство, — говорит Шорш Саид. — Многие возмущались. Но он все-таки оставил одну возможность: если женщина не в состоянии иметь детей, мужчине разрешается взять вторую жену.
Это не единственное законодательное новшество, касающееся представительниц слабого пола. Раньше убийство женщины не считалось преступлением. Убийца гордо заявлял: это, мол, вопрос чести — и его не судили и не задерживали. Теперь все по-другому.
И в Киркуке, и в Сулеймании идет активное строительство. “Только сейчас это стало возможным”, — говорят местные жители. Но “преступления режима” остаются постоянным предметом разговоров.
Парк Свободы — один из красивейших в Сулеймании — построен на месте бывшего концлагеря для курдов.
— Я хорошо помню этот день, — рассказывает Абубакр. — 9 июля 1963 года я проснулся в пять утра от звуков канонады. Стреляли по всему городу. Генерал Садык отдал приказ убивать всех, кто нарушил комендантский час. Но о том, что введен комендантский час, объявили только в 8 утра. А в пять люди, как обычно, шли на работу. Рабочие — на табачную фабрику, пекари и мясники — в свои лавки, очень многие — в мечеть, как раз время утренней молитвы. Автобусов тогда не было, поэтому выходили из дому рано и шли пешком...
В тот день в Сулеймании было расстреляно больше 500 человек. Уцелевших мужчин забрали в концлагерь. Впервые узникам дали риса и воды только через 5 дней.
Когда к власти пришел Хусейн, положение курдов стало еще хуже. Особенно здесь, в Сулеймании. “Сулеймания — это голова змеи. Ее нужно уничтожить в первую очередь”, — эту цитату вождя каждый курд знает наизусть.
...Бомбежка курдского города Халабджи на границе с Ираном началась 16 марта 1988 года и продолжалась несколько часов. Едва одни самолеты сбрасывали бомбы, как тут же подлетали следующие. Люди бежали в бомбоубежища и подвалы. Потом уцелевшие расскажут о необычном запахе — то ли яблок, то ли огурцов. Именно так проявляет себя один из отравляющих газов. Кто-то пытался вешать у входа в убежище мокрое полотенце, закрывать лицо одеждой. В сумерках жителям пришлось выйти на улицы. Трупы валялись повсюду. Люди умирали на пороге своих домов, за рулем машин. Некоторые бесцельно бродили, истерически смеясь, пока не падали замертво. Те, у кого хватало сил, бежали в сторону иранской границы. На рассвете появились иракские самолеты — они следили за беженцами. Многие сходили с дороги и пытались укрыться в горах.
— Я видел, как женщина бросила двух своих детей, чтобы спасти двух остальных, — рассказывает местный житель. — Сколько тогда погибло человек — никто не считал. Одни не выдержали горного перехода, другие подорвались на минах...
В результате химической атаки погибли 5 тысяч жителей, еще 10 тысяч были ранены. Монумент в центре города смогли построить только после войны.
— Я рад приветствовать здесь, в Халабдже, первую русскую делегацию, — медленно говорит нам смотритель монумента. — Я сам работал журналистом-международником и хочу сказать, что, к сожалению, ни в одной из российских газет так и не появилось упоминания о страшных событиях в нашем городе.
Небольшой музей производит гнетущее впечатление. Не смолкает специальное сопровождение: голоса просыпающегося города прерываются звуками моторов, потом — шум взрывов, крики и стоны раненых и пронзительная похоронная музыка. На десяти квадратных метрах кукольная экспозиция — трупы женщин, стариков, детей. Натурализм настолько жестокий, что вызывает дурноту.
— Этого мужчину знал весь город, — говорит смотритель, показывая на один из экспонатов — куклу, которая обнимает младенца. — Он стал символом трагедии в Халабдже. У него было 11 дочерей, и он мечтал о сыне. И наконец малыш родился. Это было за два месяца до бомбардировки. Он так и погиб, обнимая долгожданного сына.
— Знаю, нас многие обвиняют в том, что мы, курды, в этой войне поддержали американцев, — говорит Абубакр. — Но когда человек тонет, ему все равно, за чью руку хвататься.
Горы на севере Ирака, где двадцать лет назад прятались беженцы, сегодня тоже нужны. Семь месяцев назад здесь был обнаружен и уничтожен лагерь террористической организации “Аль-ансар-уль-ислам” — крыла “Аль-Кайеды”. В маленьких поселках рядом с ветхими домами строятся новые мечети. И умудренные опытом местные жители, независимо от вероисповедания, сходятся на том, что именно здесь, в этих мечетях, рождается терроризм. Фундаменталисты в Багдаде днем проводят митинги, ночью организуют теракты. Две недели назад все информационные агентства мира обошло обращение террориста Заркави, хорошо известного на Ближнем Востоке. Он призвал “братьев по вере” на время уйти из Чечни и перенести “центр джихада” в Ирак.
“Как только уйдут американцы, взрывы прекратятся”, — считают одни. “Если американцы уйдут, начнется гражданская война”, — говорят другие. “Завтра будет лучше”, — дипломатично твердят политики.
Между тем хроника террора круглосуточно пополняется новыми сообщениями. И вопрос о том, наступит ли для Ирака это “завтра”, остается открытым.
ИЗ ДОСЬЕ “МК”. Шиитов в Ираке, по разным оценкам, насчитывается от 55 до 65% населения. Несмотря на это, доминирующие позиции в иракском обществе вплоть до последнего времени традиционно занимали сунниты, составляющие всего лишь от 20 до 37% населения.
