Властный и сумасбродный министр культуры Екатерина Фурцева, enfant terrible советской партноменклатуры, кремлевская дочь Галина Брежнева, первая “первая леди” Советского Союза Раиса Горбачева. Этих женщин, наделенных поистине неограниченной властью, любили и ненавидели одновременно. Подробности их личной жизни становились самым лакомым кусочком для великосветских и кухонных сплетниц, а миллионы женщин стремились им подражать.
“МК” нашел одну из немногих, кто общался с первыми леди, что называется, на короткой ноге. Нина Петровна Воробьева на протяжении долгих лет являлась элитным кремлевским парикмахером. Именно она в буквальном смысле приложила руку к созданию неповторимых причесок высокопоставленных дам.
— Нина Петровна, девочки, как известно, чаще всего мечтают стать актрисами. В детстве, наверное, и не думали, что станете парикмахером?
— Это точно. Я ведь чуть не стала балериной. Моя мама была очень хорошей портнихой и обслуживала весь Большой театр. Домой к нам часто приходили знаменитые балерины, а одна из них, Екатерина Васильевна Гельцер, как-то, посмотрев на меня, сказала: “Девочке нужно в балет”. Меня взяли в училище при Большом театре, но проучилась я там совсем недолго. Мне повезло: началась война, Большой театр эвакуировали. Да к тому же в 43-м году я попала под машину...
— И это вы называете везением?!
— Да. То, что я не стала балериной, — большое везение. Я знаю мир искусства. Это жестокий мир, жуткая борьба за выживание.
— Разве среди парикмахеров нет конкуренции?
— Есть, но не до такой степени. Начинала я у блистательного мастера парикмахерского искусства — Олега Михайловича Вайнера. Благодарна ему как никому другому. Мужчина красоты необыкновенной. О нем тогда уже говорила вся Москва. Еще бы: он ведь обслуживал саму Фурцеву. А мне, ученице, приходилось ее красить.
— Волновались?
— Не то слово! Но в первую очередь разбирало любопытство. Вы знаете, я всегда считала своим долгом интересоваться искусством. Очень хорошо знала живопись, литературу, музыку, о театре могла говорить часами, все оперы знала наизусть. А тут перед тобой — сам министр культуры! Ну как я могла с ней не заговорить? И если поначалу я слышала от Фурцевой только сухое “здравствуйте”, то потом она уже улыбалась и сама заводила со мной разговор.
— Какую прическу просила себе сделать Фурцева?
— Никакой прически у Фурцевой не было и в помине. Свои волосы были у нее, скажем так, не очень хорошего качества. Поэтому сзади она прикрепляла себе шиньон в виде пучка, а спереди просила просто поаккуратнее уложить. А как иначе? Понимаете, Фурцева же была членом Политбюро. Она не могла себе позволить носить какие-то замысловатые прически. Там ведь были одни старые перечники, которые ни чихать, ни кашлять не давали. Их жены, скажу я вам... Однажды мне пришел срочный вызов: обслужить жену Подгорного. Посмотрела на нее — старушка старушкой. За все время, пока я ее красила, даже слова не вымолвила. Я и так, и эдак — все впустую, никак не хотела включиться в разговор.
— А парикмахеру со своим клиентом обязательно разговаривать?
— А как же: надо расковывать человека. Чтобы он себя почувствовал легко, чтобы не боялся, что ему сделают плохо, чтобы почувствовал руки парикмахера. С женой Подгорного этого не получилось. Но все равно она осталась очень довольна моей работой — подарила во-о-от такую громадную коробку конфет. Двух- или трехэтажную...
— Стрижка высокопоставленных дам всегда увенчивалась каким-нибудь презентом?
— Не всегда, но как правило. Или конфеты, или книгу хорошую — часто дарили. Галина, дочка Брежнева, обычно вручала красивую бутылку импортного коньяку. А вот Раиса Максимовна делала подарки только к праздникам. Но ко всем. Помню, у моего отца был день рождения, и я обратилась к ней: “Раиса Максимовна, у моего отца день рождения, а в магазине такие невкусные торты... Испечь я не успеваю. Нельзя у вас взять два торта?” Не отказала.
— Как вы попали на заметку к “первым леди” государства?
— Через некоторое время я оказалась в Центральном проектном конструкторском бюро по моделированию причесок, где собирали ведущих специалистов, и обслуживала трех женщин из правительства РСФСР. Одна из них — Евдокия Федоровна Карпова, зампред Совмина. Красавица, надо сказать, шикарная. Вот с нее-то и началось мое восхождение в высшее общество (Нина Петровна смеется). Как-то раз на роскошную прическу Карповой обратила внимание жена Горбачева, только что приехавшего в Москву из Ставрополя. Ну, та ей меня и посоветовала. Вот так я и попала в тройку парикмахеров, обслуживающих Девятое управление.
— Все помнят Раису Максимовну блистательной супругой генсека. Какой она была в те годы, когда Горбачев был “всего лишь” рядовым секретарем ЦК?
— Вы знаете, когда Раиса Максимовна только приехала из Ставрополя, на нее было просто страшно смотреть. Внешне — очень интересная женщина: маленькая, миниатюрная. У нее был 44-й размер — представляете! Очень эффектная! Но волосы... Жуткого красно-бурого цвета, пережженные химической завивкой, общипанные все... Я удивляюсь: первый секретарь Ставропольского обкома партии — неужели для его жены не могли найти хорошего мастера?! Когда Раиса Максимовна пришла к нам и сказала: “Я хочу это, это и это” — я ей ответила: “Вы знаете, я вас разочарую. Пока что я ничего не смогу сделать. Сначала нам надо восстановить волосы: отрастить, подлечить, убрать этот цвет. А потом — берите кипу журналов и выбирайте то, что вам нужно”. И первые полгода ушли на лечение и восстановление волос.
— Ее знаменитую “шапочку” вы придумали?
— Нет, “шапочка” была уже потом. Сначала Раиса Максимовна захотела такую прическу, которую я, честно говоря, в то время не делала. И я предложила ей из своей лаборатории другого мастера — Люду Голубеву. Но она всего два раза успела постричь Горбачеву: сразу чего-то попросила, и та от нее отказалась. Точно такая же история вышла и со следующим парикмахером. Помню, Раиса Максимовна все звонила мне: “Ниночка, дайте мне кого-нибудь! Вы же не сможете со мной повсюду ездить”. Но и потом, когда она нашла нужного мастера — Татьяну Дак, все равно за химией и окраской волос она обращалась ко мне. До конца жизни.
— Но до того вы еще успели поработать с женой и дочкой Брежнева...
— Да, дочери Брежнева меня порекомендовало наше Министерство бытового обслуживания. Но с Галиной я проработала всего пять месяцев — больше просто не выдержала. Представляете: я приходила к ней в 11 утра, а уходила в 9 вечера. Для меня это стало настоящей трагедией. У меня муж очень ревнивый был. Все думал, что я там черт-те чем занимаюсь.
— А что же вы делали целый день у Галины?
— Как чего? Вот ей вечером надо было куда-то идти. Зовет к утру: она тебя и накормит, и коньяком угостит — очень добрым, хлебосольным человеком была. А потом все эти бесконечные разговоры по телефону, кто-то к ней постоянно приходил, уходил — а я все сидела. То есть она меня вызывала по сути для компании. А я от этого просто задыхалась. И как-то раз ей сказала: “Галина Леонидовна, вы мне очень симпатичны, очень приятны. Но, понимаете, у меня муж такой ревнивый: даже если он будет у дверей вашей квартиры стоять, все равно подумает, что я с кем-то”. И она меня отпустила.
— Она никогда не оставалась недовольной вашей работой?
— Что вы, у нее всегда были очень простые прически. Да и человек она была самый что ни есть простецкий. Помню, она мне постоянно говорила: “Брось называть меня Галиной Леонидовной. Зови Галей”. Я все как-то отнекивалась. А однажды я к ней пришла, мы выпили коньяку, я немного осмелела и говорю: “Галина Леонидовна, вы такая интересная женщина. Вот интересно, как вы вышли замуж за такого громадного мужчину?” А до Чурбанова она была женой циркового силача. “Любовь, — говорит, — была. И еще какая! Но у меня не только с ним была любовь. У меня была любовь и с Игорем Кио”. Простая была, могла сказать все что угодно. Любой анекдот, какую-то новую хохму. Только не о политике.
— О богатстве квартиры Галины Брежневой в ту пору ходили легенды. Что же там было такого удивительного?
— Одним словом — музей. Мебель — красоты неописуемой, вся антикварная. Не знаю, из каких царских дворцов все это было собрано: стол из синего камня, глазурита, на золоченых ножках, такой же торшер... Обстановка — просто уникальная.
— Самого Леонида Ильича вы там не встречали?
— Нет, но однажды я встретила его в другом месте. Так смешно! Я пришла в ЦКБ обслуживать одну женщину — члена правительства РСФСР. И вдруг вбегает врач и дрожащим от волнения голосом говорит: “Вас хочет видеть Леонид Ильич”. Я, конечно, обалдела, тут же стала собираться... И тут входит Леонид Ильич. С цветами. Скажу честно, когда я его увидела, у меня аж челюсть отвисла. Такой красивый мужик — необыкновенно! Налили всем шампанское, в том числе и мне. И тут он говорит, показывая на меня: “Такие красивые глаза — и под маской”. Я сняла марлевую повязку, но сказать уже ничего не могла. Не поверите, от волнения даже забыла, как его зовут. Напоследок, глянув в мою сторону, Брежнев сказал моей клиентке: “Ох, какие у тебя знакомые красивые!” Все продолжалось минут 7—10, но запомнилось на всю жизнь.
— С женой Брежнева, Викторией Петровной, вас Галина свела?
— Да, однажды она мне сказала: “Ниночка, заболел мастер мамы, вы не могли бы ее постричь?” Меня отвезли за город, даже не успела сообразить куда. Увидела Викторию Петровну — ну что сказать, красотой она не блистала: громадный нос, крупные черты лица... Но настолько обаятельная, наполненная добротой — очень довольна осталась прической. Правда, больше никогда не вызывала. Но у нее же был свой мастер.
— Кого бы вы назвали своим любимым клиентом?
— Без сомнения, Раису Максимовну. Она была удивительно интересным собеседником. Обязательно рассказывала обо всех своих поездках с Михаилом Сергеевичем, как их принимали в Италии, в Ватикане, в Лондоне... И, в отличие от той же Галины, часто рассуждала о политике. Жаловалась, что при Брежневе страну довели до полного развала и что теперь все взвалилось на плечи Михаила Сергеевича. Убеждала в необходимости перестройки. Единственное — знаю, что они очень боялись переходить на коммерческие отношения в стране. Я к ней как-то подходила, спрашивала: “Раиса Максимовна, мы хотим открыть кооператив. Как вы считаете?” Она говорила, что надо повременить. Немножко. Мол, обязательно все будет, только чуть-чуть попозже.
— В народе о Раисе Максимовне говорили всякое. Она не огорчалась?
— Не-е-ет. Ну вы что, не знаете наш народ? У нас же любят жалеть убогих: ой, Боря упал с моста... А Раиса Максимовна была женщиной сильной, с очень хорошим вкусом. Вещи на ней всегда были просто изумительные. Но она не стеснялась даже у меня спрашивать совета. “Ниночка, — часто говорила она, — посмотрите, мне эта вещь идет?” А я запросто могла ей сказать: “Раиса Максимовна, на днях видела вас по телевизору. Так расстроилась, что вы надели этот костюм! Он вам не идет — не носите его больше”. И, что удивительно, больше она его не надевала. Золота, бриллиантов у Раисы Максимовны не было и в помине. Во всяком случае, я всегда видела на ней одно и то же кольцо: печатку с маленьким бриллиантиком. Но у нее была очень красивая итальянская бижутерия. И конечно, когда она выезжала за границу и надевала эту бижутерию, все думали, что это какие-то немыслимые драгоценности.
— Вы бывали у Горбачевых дома? Как они жили?
— Нет, в квартире я у них не была ни разу. В доме на улице Щусева семья Горбачевых занимала весь шестой этаж, но с Раисой Максимовной мы встречались только на первом этаже этого дома. Там, где у них была гостевая квартира. Ну что я там видела? Большой камин, ковры, вышивки, картины, целая витрина с подарками Михаилу Сергеевичу, его портреты, ее... Знаете, по-моему, у них была такая любовь! Необыкновенная! Только я приходила к Раисе Максимовне, она мне говорила: “Нина, посидите минуточку, я только провожу Михаила Сергеевича”. Я так в окошко заглядывала, смотрю: идут за ручку, поцелуются, и только потом Михаил Сергеевич садится в машину.
— После путча Раиса Максимовна сильно изменилась?
— Изменилась. Через несколько дней после тех событий она рассказала мне всю историю Фороса. Как их там арестовали, как отключили все телефоны, как им приходилось выходить к морю и там разговаривать — буквально все. Говорила: “Я так боялась, что нас убьют! Они хотят власть — так пусть забирают. Мне нужно было только одно: держать Михаила Сергеевича, чтобы он не падал духом”.
Мне очень было жалко Раису Максимовну и Михаила Сергеевича. Все-таки за столько лет так к ним душой прикипела... А следующего, Ельцина, просто видеть не могла. Знаете, после чего я его невзлюбила? Когда в одном из интервью он стал нападать на Горбачева именно в связи с Раисой Максимовной. “Член Политбюро выносит на всю страну, что делается у вас в постели, — говорила я ей. — Как же вы это терпите?” Она отвечала: “Это просто возмутительно. Но что с ним поделаешь?”
— С Раисой Максимовной вы не расставались до конца ее жизни?
— До конца... Даже на похороны ходила. Но красила я ее последний раз где-то месяца за три до начала ее болезни. Она перестала меня вызывать. Ну, думаю, нет так нет. А потом как-то мы встретились с Таней Дак, она и говорит: “Раиса Максимовна очень тяжело заболела. Лейкоз”. Конечно, подхватила в Чернобыле. И надо было ей туда ехать?.. Плюс все ее переживания. У Раисы Максимовны ведь дважды инсульт был. А увидела ее уже только в гробу... Честно скажу: я счастлива, что в моей жизни встретился такой человек.
— Сейчас высокопоставленные женщины к вам не обращаются?
— Нет. Честно говоря, я устала. Если могли приехать в Гагру и по срочному заказу забрать меня с курорта...
— А кого тогда пришлось стричь?
— ...Раису Максимовну. Но я никогда не отказывалась. Всегда ей говорила: “Если что надо — в любое время”.
— Татьяна Дак, насколько я знаю, благодаря Раисе Максимовне получила в Москве квартиру. А вы?
— Ничего. Но я никогда ее ни о чем не просила. Единственный раз я обратилась в Правительство РСФСР. Мне нужно было пальто — сделали без звука. Тут же дали ордер, я пошла в прикрепленное к Девятому управлению ателье и сшила себе и зимнее, и демисезонное пальто. А что мне еще нужно?..
