Когда мир сошел с ума и озверел? Кто есть Бог — кто презрел страх и свободу или тот, кто убил себя? В мрачном свете на фоне грозового неба на эти и другие вопросы сегодня ответят в “Современнике”, где дают премьеру “Бесов” по роману пророка Федора Достоевского. А что он пророк, сомневаться не приходится: в день прогона спектакля в Москве случилось то, что он и предрекал. Режиссер-постановщик — всемирно известный поляк Анджей Вайда. Инсценировка Альбера Камю. На последнем прогоне побывал обозреватель “МК”.
ИЗ ДОСЬЕ “МК”:
Анджей Вайда всегда мечтал поставить “Бесов” именно в России и в 1972 году высказал свою мечту министру культуры Екатерине Фурцевой. Та дипломатично промолчала, и в данном случае ее молчание не было знаком согласия. Так что после первых “Бесов”, сделанных в Кракове в Старом театре в 1971 году, появилась американская постановка, следующей шла французская киноверсия. Московские “Бесы” стали возможны лишь в XXI веке.
В лифте, спустившемся с четвертого этажа мужских гримерных, стоит Сергей Гармаш. Я вошла, а он — вместо “здрасьте”:
— Что, противно пахнет?
— Не поняла...
Он же рукав своего зеленого сюртука показывает. Видок у сюртука действительно престранный — не то что молью битый, а как будто его в грязи изваляли и катком раскатали. Для приличия все-таки понюхала, но мерзкого запаха не обнаружила. С тем выходим из лифта в узкий коридор, где расхаживают “бесы”. Причем преимущественно мужского пола и в костюмах чуть поприличнее, чем у Гармаша.
Через три минуты в зале пошла грозовая музыка, и в уходящем свете удалось увидеть по центру возле стола пана Вайду, его художника и жену — Кристину Захватович — и, естественно, хозяйку “Современника” Галину Волчек. Луч холодного света выхватывает фигуру мужчины, сидящую почти на краю сцены, которая, кстати сказать, накатом идет от задника вперед, что позволяет отчетливо увидеть такой же, как костюмы, заляпанный и затертый пол.
Мужчина с зализанными волосами оказывается главным героем — Николаем Ставрогиным (артист Владислав Ветров), который нервно и даже истерично как будто выплевывает в зал свою жуткую исповедь. Из нее следует, что он сначала обвинил в воровстве девочку 12 лет, а потом соблазнил ее, отчего бедняжка повесилась в чулане.
В этот момент у левой кулисы, как видение, появляется ангелоподобное существо с распущенными белыми волосами в окружении фигур в черном — даже на головах у них черные мешки.
А между тем энергичный, тугой темп взят с начала, и сцены летят одна за другой, как при хорошем киномонтаже. Монологи сменяют диалоги, их — групповые сцены, которые достаточно образно комментирует “рассказчик” — артист Сергей Юшкевич. С одной стороны, он обозначает сюжетную линию, с другой — подводит философское резюме под поступки героев.
“Бесы” — вещица дискриминационная в отношении женского состава труппы. Из 27 участников всего 6 женщин. Но тут все претензии к г-ну Достоевскому, сочинившему страшную и, главное, пророческую для России книгу — как диктат одной идеи ввергает мир в страх и хаос. А вот наконец и первое женское явление — хромоножка Марья Лебядкина, она же Елена Яковлева. Лилово-бордовое в цветочек платье, на выбеленном лице ярко наведенный румянец. Раскладывает на столе карты.
— Гадаю-то я гадаю, Шатушка, да не то как-то выходит. Все одно выходит: дорога, злой человек, чье-то коварство, смертная постеля — враки все это, я думаю... И все больше о своем ребеночке плачу...
Для первого прогона Яковлева играет блестяще: в ее голосе контрастные перепады, как и в реакциях. Когда встает, сильно припадает на правую ногу, завернутую вовнутрь.
Под стать ей и братец — капитан Лебядкин. Это Сергей Гармаш в зеленом сюртуке. Его “показательное” выступление в доме Верховенских перед приличным обществом — уникальный дивертисмент отчаяния, куража, хамства и боли. Чего стоит один стишок:
Жил на свете таракан,
Таракан от детства,
И потом попал в стакан
Полный мухоедства...
Первый акт заканчивается политическим диалогом Ставрогина и Верховенского, изящно положенным на образчик разбойничьей песни про Стеньку Разина.
— Перерыв 15 минут, — говорит пан Вайда. Волчек просит для него кофе.
В буфете маленькая девочка — то самое небесное создание — допивает чай. Сообщает, что ей “почти 10 лет” и что она артистка театра “Экспромт” с соседней улицы.
В зал входит Яковлева с пачкой сигарет.
— Лен, у тебя, может, обувь специальная — очень органично хромаешь?
— Да нет, — смеется она. — Это я сама ногу заворачиваю.
Судьбе ее хромоножки не позавидуешь — впрочем, как и другим героям Достоевского: противоречивые натуры, управляемые страстями и амбициями. Да такими, что готовы если не взорвать, то перевернуть мир.
Вот, например, гордый молодой человек Петр Верховенский (Александр Хованский) — создатель террористических “пятерок” и тонкий знаток человеческой психики.
— Но погодите, я расскажу вам свой план. Мы сначала пустим смуту. Пожары, покушения, непрестанные беспорядки, осмеяние всего святого... О, это будет великолепно! Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам...
Фразе “про пожары” в зале никто не придаст особого значения.
Декораций на спектакле — минимум: две разномасштабные ширмы, стол, три люстры. Судя по всему, вещественного и прочего визуального перегруза в “Бесах” не будет. Это принципиальная позиция художника.
— Спецэффекты, пиротехника и прочее, я думаю, — плохая дорога для театра, — скажет потом пан Вайда. — Слово должно вернуться в театр, который испугался сегодня телевидения и поэтому делает все, чтобы не отстать от него.
Единственный из эффектов — это музыка знаменитого Зигмунта Кончны. Но музыкой это назвать трудно — скорее скрежет, шум, треск, сквозь которые слышны то “режь”, то “жуть”, то “пожар”. А может, и другие слова, но точно очень страшные. Впрочем, страшнее того, что написал Достоевский, вряд ли придумаешь.
— Пан Вайда, Достоевский достаточно ехидно писал о поляках. Вас это не обижает?
— Нет, ибо совсем немного писателей, которые на своем родном языке сказали столько горькой правды о своем обществе, как Достоевский.
— Видели ли актеры “Современника” ваш фильм “Бесы”?
— Нет. Я бы предпочел, чтобы они не видели моих предыдущих работ над “Бесами”. Хотел бы, чтобы они владели всеми персонажами, которые создадут на сцене. Еще я хотел бы сказать, что Достоевский — пророк. В его романах люди совершают самоубийства по идеологическим причинам, что сейчас происходит на Востоке.
Судя по всему, нас ждет зрелище особого рода с особыми ощущениями, где острота, перепады глубины и вопросы переплелись туго и плотно, как добро и зло в жизни. Ведь никто, как Достоевский, не мог философски-нервно рассуждать о неправильности и болезненности мира, так закрутив интригу и использовав полный арсенал детективного жанра. И свел все это к формуле “преступление и наказание”, хотя в данном случае речь идет о “Бесах”.
P.S. Здание Манежа загорелось в Москве в то же время, когда герои “Бесов” на сцене предрекали пожары. Совпадение это или?..
