“Две одинаковые горошины, а какая разная судьба”, — удивлялся в свое время сказочник Андерсен. Но бывает и наоборот — горошины-то разные, а результат один. Две фотографии сегодняшнего “Альбома” — лучшее тому доказательство.
Снимок Ясуши Нагао — удивительный документ. Через секунду юноша в форменной куртке и с самурайским мечом — студент Отойя Ямагучи — нанесет удар в сердце тучному генсеку социалистической партии Японии. Меч уже направлен. Генсек сжимает в руке один из скомканных листов бумаги, которыми его закидывали правые студенты. В тщетной попытке увернуться он неловко подпрыгивает — очки почти слетели. Через секунду он умрет.
Нагао, как ни цинично это звучит, очень повезло. Он в ряду десятков других фотографов должен был снимать предвыборный митинг социалистов. Их лидер Инеджиро Асанума в тот год особенно гневно нападал на японское правительство, которое, по его мнению, “легло” под США. Во время выступления группа студентов начала кричать и забрасывать оратора скомканной бумагой. Полиция бросилась разгонять их. За полицейскими побежали и репортеры — Асануму они уже запечатлели, а драка обещала еще один сюжет. Перед сценой остался один Нагао — у него оставался последний кадр и в свалке ему уже нечего было ловить. В это время один из студентов, воспользовавшись отсутствием охраны, выскочил на помост. Фотокорреспонденту газеты “Майнити” показалось, что в его руке палка. Нагао приготовился “схватить” момент, когда хулиган ударит генсека этой палкой по голове. Он даже не сразу понял, что Ямагучи держит в руках завернутый в тряпку меч. Но для работы это было не важно. Как только блеснуло лезвие, фотограф “на автомате” поднял аппарат и щелкнул. Последний кадр стоил всех отстрелянных перед ним пленок.
Успех снимка был ошеломляющим. Его перепечатали десятки изданий. Японец безоговорочно стал лауреатом Пулитцеровской премии за лучшее журналистское фото года. Иначе и быть не могло — более “решающего момента” и представить невозможно. Хотя сам Нагао честно рассказывал, будто его заслуга не слишком велика — так сложились обстоятельства.
К Кэрол Гизи успех пришел через тридцать с лишним лет после гибели несчастного Асанумы. Она запечатлела другую развилку жизни и смерти: толпа на Гаити хочет линчевать парня. В толпе уверены, что именно он стрелял по демонстрации, хотя оружия у него не видно. Американские солдаты хотят предотвратить самосуд. Им страшно. Их всего двое. Но толпа тоже боится — в руках у военных огромные кольты, многие подняли руки. Но страшнее всех главному герою мизансцены — он даже не пытается подняться. Где-то вблизи, тоже на земле, лежит репортерша. Она щелкает, забыв, что мгновение назад была на грани гибели.
Что и говорить — снимок отличный, очень выразительный. Женщина-фотограф оказалась в самом центре событий. Тоже повезло — толпа захотела кого-то линчевать рядом с тем местом, где она упала, скрываясь от пуль. Но что интересно: ее рассказ звучит совсем по-другому, чем у Нагао. Там нет ни капли будничности: “У меня было ощущение миссии, и поэтому я уговорила редактора отправить меня на Гаити... Я снимала демонстрацию людей, радующихся победе демократии. Это был праздник. Когда раздались выстрелы по демонстрации, я упала и оказалась рядом с человеком, которого обвинили в стрельбе...” И дело не только в разнице темпераментов японца и американки, дело в другом. Изменилось время. И просто за фотографию, какой бы гениальной она ни была, премии уже не дают. Дают лишь за тему.
За 30 лет между Нагао в Японии и Гизи в Америке многое изменилось, в мире победила политкорректность. Под этим словом не стоит понимать лишь кодекс приличного поведения в обществе. Точного определения для нее еще никто не дал. Но скорее всего это целый комплекс левого “прогрессивного” мышления. С его помощью янки сорок лет пытаются решать многие проблемы. Им удалось окоротить многих мерзавцев, от ку-клукс-клана до полицейских, плевавших на права подследственных. Они заставили соблюдать права меньшинств: черных, геев, феминисток... Но в то же время та же политкорректность внесла в американскую жизнь море ханжества, фальши, двойных стандартов. Если вспомнишь, что 12% черного населения дают 75% преступлений, тебя тут же обвинят в расизме. Хотя это правда. Белая старушка не может отодвинуть черного молодчика, намеренно закрывающего вход в магазин, — тоже обвинят в расизме. Предприниматель все время должен учитывать: может он нанять на работу белого мужчину или дешевле обойдется взять черную женщину — чтобы потом не судиться.
Политкорректность касается не только расовых вопросов или вопросов меньшинств. В течение 40 лет левая элита навязывала ее как руководящую идеологию для всей страны. Согласно ей о некоторых вещах не стоит не только писать, но даже думать. Миллионы судебных разбирательств — кто как на кого посмотрел, кто что кому сказал — стали лишь малой частью платы за это. Гораздо хуже, что те, кого принято считать большинством — белые, гетеросексуалы, — должны вечно чувствовать свою вину и второсортность. Как же иначе держать их в повиновении?
Хороша или плоха политкорректность — об этом можно написать тома. Для нас важно другое — всего за 30 лет она изменила критерии оценки в мире журналистской фотографии.
С самого начала, с 1942 года, когда впервые появилась премия для фоторепортеров, критерий был очень прост. Снимок должен быть достижением. Зритель обязан удивляться тому, как удалось поймать столь драматическую ситуацию. Будь это разгон демонстрантов, столкновение самолетов в воздухе, трагедия родителей, только что понявших, что их дочь утонула, — не важно. “Покушение на Асануму” лишь кажется фоточудом. На самом деле работа Нагао — одна в длинном ряду.
Политкорректность все изменила. Главное — прогрессивная, понятная всем и сразу тема. В 94-м году такой темой стали события на Гаити. Американские войска вернули тогда на остров свергнутого президента Аристида. И, конечно, шествия любопытных островитян было приятно принимать за демонстрацию в честь победы демократии. Очень скоро выяснится, что Аристид оказался людоедом похлеще многих и жизнь в беднейшей стране Западного полушария не стала ни на грамм лучше. Совсем недавно Аристида опять свергли и так же, песнями и танцами, встретили очередную власть. Но кто об этом будет вспоминать из апологетов политкорректности? Например, разве кто-нибудь вспоминает, что Косово превратилось в рай для контрабандистов оружием и наркотиками? Может, только в России. Зато весь цивилизованный мир знает: в очередной раз победили правильные ценности и все развивается как нужно.
Если просмотреть снимки — лауреаты Пулитцера за последние 10—15 лет, то особо удивляться каким-то работам не придется. Наоборот, все предсказуемо и довольно скучно. Бесконечные африканские голодающие (они по-прежнему голодают, что бы ни предпринималось со стороны); рухнувшие берлинские стены; борцы за свободу всех мастей, которых часто невозможно отличить от простых террористов... Почему в победители выбирают то или иное фото, понять невозможно. Даже в случае с действительно выдающимся снимком Гизи наверняка свою роль сыграло и то, что автор — женщина, что американские солдаты-герои — черные и т.д., и т.п.
Из-за того что все снимают одно и то же, нередко побеждает обыкновенный блат. В 96-м темой года были выборы Ельцина. Из сотен совершенно равноценных изображений танцующего Б.Н. победил снимок, где Ельцин на треть закрыт звуковой колонкой. Но зато фотограф работает в крупнейшем мировом агентстве Ассошиэйтед Пресс. Впрочем, где честная борьба одиночек заменяется идеологией и цензурой — блат неизбежен. Вспомните социализм.
Бесконечный дрейф к левым ценностям уже погубил Европу. Она превратилась в сытую бессмысленную провинцию. Нанесет ли политкорректность смертельный удар Америке или возьмет верх англо-саксонский здравый смысл — покажет будущее. Одно ясно — политкорректность и фотография плохо совместимы. Иногда что-то может совпадать, не более. Но ведь даже у соцреалистов случались неплохие романы. Правда, литературу они убили.
