Сколько уже нам твердили всякие милицейские начальники: пропал человек — сразу бегите в ОВД с заявлением и фотографиями. Там немедленно заведут розыскное дело и примутся искать невозвращенца в ту же минуту.
И сколько лет подряд обжигались москвичи. Примчатся в милицию и слышат: “Подождите три дня — сам вернется”.
Изменилось ли что-нибудь сегодня, после громких заявлений генерала Пронина
о 90-процентной регистрации всех происшествий в Москве?
Корреспондент “МК” решил провести “следственный эксперимент”.
На роль “подопытного кролика” был выбран мой коллега, корреспондент Дмитрий Болгаров. Надо сказать, не случайно: у нашего Димы есть особый дар — бесследно растворяться во времени и пространстве, когда его особенно ждут на работе. Его фотографии и заняли почетное место в моей сумочке.
Так вот, по легенде мы с Димой уже полгода живем вместе, снимаем квартиру. Сам он — с Камчатки (что чистая правда), родственников у него в Москве нет. Я тоже не местная — из Подмосковья. И вроде бы однажды (буквально вчера), ближе к вечеру, мы смотрели телевизор, уютно устроившись на диване, как вдруг зазвонил Димкин мобильник. Дима разговаривал с кем-то на повышенных тонах. Но на мой вопрос: “Что стряслось?” — ответил: “Ничего”. Потом оделся, сказал, что сходит за сигаретами, и до сих пор не вернулся. Его мобильник упорно твердит “абонент недоступен”, у друзей он не появлялся, на работе тоже... Вот такая грустная история.
Размазав тушь под глазами, как следы от непросыхающих слез, я отправилась “на дело”. Три московских ОВД были выбраны совершенно произвольно.
— У меня молодой человек пропал... Ушел вчера и не вернулся, — жалостливо заныла я перед окошком дежурного в ОВД “Хорошево-Мневники”. Дежурный в погонах капитана, развалившись на стуле и утопая в сигаретном дыму, смотрел сквозь меня.
— У меня любимый пропал! — заорала я от злости. Подействовало: капитан наконец сфокусировал свой взгляд на мне и приготовился слушать.
— Так кто ему звонил? — уже с интересом остановил он мой рассказ в самом трагическом месте.
— Не знаю, — пожала я плечами.
— А вы кто ему? Жена?
— Нет, мы с ним живем...
— Упс! — разочарованно просвистел он. — Уж не знаю, примут ли от вас заявление... Вы ж ему почти что никто...
Капитан приподнял фуражку и почесал затылок:
— Ладно, сходите в 4-й кабинет.
— Прошу вас, присаживайтесь, — встретил меня оперуполномоченный, дежурный по розыску Андрей Миллер. От такой вежливости я даже слегка обалдела. Но, теребя платок, опять слезливо пересказала свою историю. Потом поохала для порядка над выложенными на стол фотографиями “пропавшего”. Андрей слушал меня серьезно и очень внимательно. Затем взялся за ручку:
— Пожалуйста, продиктуйте имя, фамилию, отчество вашего друга, его особые приметы, домашний адрес. Вечером я “пробью” его по больницам, моргам. Хотя, может, его просто в ОВД задержали, — поспешил успокоить меня Андрей, увидев мои округлившиеся от ужаса глаза. — А завтра придете на прием к сотруднику из оперативно-розыскного отдела и напишете заявление. Договорились?
Оперативник взял со стола шесть стандартных Диминых фотографий размером 3х4 и потянулся за ножницами. “Пора колоться, иначе лишусь чужого имущества”, — мелькнуло в голове.
— Подождите минуточку! У меня никто не пропадал, меня просто на задание послали, — зачастила я и принялась благодарить опера за отличную службу.
На что Андрей скромно заметил, что он “просто добросовестно выполняет свою работу”.
В ОВД “Аэропорт”, как оказалось, работают самые юморные сотрудники. “У меня молодой человек пропал!” — запела я свою песню двум операм, которые, как по команде, повернули головы, когда я вошла в кабинет.
— А нужен ли вам ваш молодой человек? — поинтересовался один из них. — Лучше выберите себе кого-нибудь из нас!
Из одного кабинета меня переправили в другой, а оттуда со словами “подождите немного” вообще выставили за дверь. “Немного” оказалось целых 40 минут. Со скорбным лицом я сидела в узком коридоре и потихоньку зверела от безделья. А в кабинете явно ремонтировали свет, поскольку двигали столы, щелкали выключателем, и мужской голос периодически требовал: “Дайте пассатижи!” “Ладно, — злорадствовала я, — вот вкручу я вам лампочки. Опишу, как вы тут над людьми издеваетесь...” На этом поток моих мыслей оборвался: женщина в погонах строгим голосом пригласила меня войти.
Строгая дама — Ольга Тимофеева — оказалось прелестнейшим старшим оперуполномоченным оперативно-розыскного отдела. С первых моих слов она стала аккуратно, разборчивым почерком записывать в тетрадь все данные о моем любимом. Пришлось на ходу выдумывать модный прикид для Болгарова, в котором тот “ушел из дома”. Потом поискали его фамилию в единой для Москвы и области базе данных Бюро регистрации несчастных случаев. А когда не обнаружили, мне сразу вручили бумагу и ручку — писать заявление о пропаже.
Тут я и раскололась. В воздухе повисло напряженное молчание. Наконец Ольга Тимофеева смягчилась и все мне объяснила:
— Сегодня человек пропал — сегодня же надо идти в милицию и заявлять о его пропаже. Искать его будет то ОВД, на территории которого человек проживал, независимо от регистрации. А заявление может подать любой худо-бедно его знавший, не обязательно родственник. Сотрудник милиции не имеет права не принять это заявление. А те, кто это делает, грубо нарушают закон.
“Ну надо же! — искренне удивилась я. — Опять не послали!”
Каково же было мое разочарование (то есть восхищение, разумеется), когда и в ОВД “Новогиреево” не возникло особых препятствий для подачи заявления о моей “пропаже”. Правда, дежурный все же попытался отделаться от меня: “Че вы пришли? Три дня еще не прошло!” Но решительно отшить назойливую посетительницу у него не хватило смелости. И я в очередной раз оказалась у кабинета с табличкой “Отдел розыска”.
— Мой молодой человек... — начала я заученную фразу. И оказалась — словно под светом софитов на сцене — под пристальными взглядами сразу десятка сотрудников милиции.
Как выяснилось, в тот день было совершено убийство, и в кабинете начальника отдела розыска разрабатывался план захвата преступников. Операм было явно не до меня, но все же они оторвались от своих планов и выслушали меня до конца:
— Если вы усматриваете в исчезновении своего молодого человека криминал, сегодня же пишите заявление, — начал втолковывать мне начальник.
— А хотите — подождите денек-другой, — подмигнув, улыбнулся оперативник. — Вдруг свет ваших очей вернется.
— В любом случае вашим делом мы займемся завтра, — подытожил мой третий собеседник. — Сегодня нам просто некогда.
Очень похоже, что московские милиционеры и вправду усвоили, что тянуть с розыском пропавшего человека нельзя — никакого “ожидания” законом не предусмотрено. Отсрочки в таких делах смерти подобны: с каждым часом стираются следы, свидетели забывают подробности, а без вести пропавший может оказаться погибшим.
Но принять заявление — это одно, а реально найти человека — совсем другое. И здесь все зависит от добросовестности того розыскника, к которому попало дело.
