С октября прошлого года, как только стал выходить “Фотоальбом”, автор на все лады пытался петь осанну репортерской фотографии. И она этого заслуживает. Но, делая один из прошлых выпусков, я задумался: а может ли сама фотография быть злом? Не запечатлевать зло — таких снимков очень много, а именно быть им? И, кажется, нашел снимок-ответ...
Зло и Добро кажутся двумя наиболее абстрактными философскими категориями. Это вроде бы два недостижимых полюса, между которыми протекает человеческая жизнь. Любой, даже самый масштабный поступок трудно оценить абсолютно однозначно. Всегда найдутся какие-то дополнительные обстоятельства. Поэтому человечество-то и придумало Уголовный кодекс, пытаясь сформулировать “что такое хорошо и что такое плохо”.
Впрочем, почти любая религия учит, что любое наше действие имеет смысл, и за него придется нести ответственность. Правда, и тут критерии оценки могут быть разными. Как и боги, которым служишь.
Для огромного количества фотографов изобличение зла, демонстрация его всему миру и стали дорогой к Храму. Зачастую самые ужасные вещи фиксировались для того, чтобы человечество ужаснулось и хоть что-то предприняло. Очень часто за такую “агитацию” приходилось расплачиваться на месте. Иногда проносило. До следующего раза.
Маргарет Бурк-Уайт поехала на корейскую войну уже всемирно известным фотографом. Ее слава была так велика, что ей в 47-м году согласился позировать сам Сталин. Именно Маргарет мы обязаны наиболее проработанными портретами этого великого вождя и злодея. Бурк-Уайт встретила 22 июня 41-го года в Москве и первой из западных фотографов запечатлела “восточный фронт” и бомбежку Москвы. Она сняла Махатму Ганди буквально за несколько часов до его убийства. Бурк-Уайт первой воспела индустриальную красоту заводов и людей, которые на них работают. Ее портреты американских женщин, которые пришли на шахты и конвейеры вместо ушедших на войну мужчин, считаются фундаментом фотофеминизма. Сама же Маргарет ни в чем не уступала военным корреспондентам другого пола, объехав все театры военных действий Второй мировой. Она была первой женщиной, официально аккредитованной военным фотографом и первой женщиной-фотографом, попавшей на боевую операцию.
К 1951 году Бурк-Уайт была живым классиком и моральным авторитетом. Поэтому, когда на Корейском полуострове социализм и капитализм впервые попробовали друг друга на зуб, она отправилась туда не как простой репортер, а как представитель ООН. Ей доверяли и поэтому хотели, чтобы она показала миру, что же происходит в Корее.
Не лишним будет напомнить, что ООН была тогда целиком на стороне южан. Собственно, американский контингент, боровшийся с северянами и китайцами, официально назывался войсками ООН. И, конечно же, от Бурк-Уайт ожидали разоблачения коммунистических зверств.
Но главным снимком фотографа-легенды с этой чудовищной мясорубки стало разоблачение зла, которое совершали союзники и на которое американские генералы смотрели сквозь пальцы. Она сумела попасть на казнь, когда солдат-южанин ударом топора отрубил голову северокорейскому пленному. Саму экзекуцию Маргарет не зафиксировала. Но увиденное настолько поразило ее — ее, одной из первых попавшей в освобожденный Бухенвальд, — что она, чтобы передать ужас увиденного, одной рукой подняла отрубленную голову, а другой ее сфотографировала.
Рука, держащая на снимке голову казненного, это рука Бурк-Уайт. На заднем плане улыбающийся палач с топором. Композиция получилась подобной античным скульптурам — лаконичной и выразительной. Большего приговора происходящему — не придумать.
Последние 15 лет своей жизни Маргарет Бурк-Уайт не могла фотографировать из-за болезни Паркинсона. По сути Корея стала ее прощанием с фотографией.
Второй снимок в сегодняшнем выпуске сделал некто Джеф Уолл в 1986 году. Той зимой афганские моджахеды перебили очередной советский патруль. Трупы убитых военных воины джихада расставили так, чтобы они изображали забавные сценки. Убитые люди как бы попарно мутузили друг друга, разговаривали между собой. Один, с лицом в крови, держит за хвост мышку и показывает ее другу с развороченным животом. Эдакое средневековое удовольствие — театр восковых фигур из тел только что убитых врагов.
Афганцы привели Уолла к месту трагедии. Но то, что вы видите, — это не документальный кадр. Каждая из мини-сценок (Господи, прости!) находилась отдельно от других. И все вместе они в объектив не попадали. Тогда фотограф снял их всех по отдельности и уже в Лондоне на компьютере объединил в один впечатляющий изощренный план.
На фотоплакате, созданном на базе десятков снимков, есть и ноги моджахедов, рассматривающих свою постановку (вверху справа); и мальчик-афганец, деловито обыскивающий сумку убитых (слева). К сожалению, “МК” — газета черно-белая и сохранить бледно-розоватый рвотный оттенок, присущий первым компьютерным фотоопусам, невозможно. Но и без этого работа Уолла — самый омерзительный снимок из всех, что я видел.
Конечно, репортер заявил, что создавал эту работу в знак протеста против войны. Что он хотел, чтобы человечество задумалось о ее ужасах. Но именно изощренность постановки не позволяет в это поверить. Слишком тщательно Уолл выстраивал композицию из трупов. Похоже, специфический юмор афганцев очень соответствовал его художественному замыслу. Я бы не удивился, если бы узнал, что он получал удовольствие, работая над плакатом.
Мы не узнаем, сами ли афганцы пытались произвести впечатление на заморского гостя, построив для него “разговор мертвецов”, или Уолл просил их “приготовить что-то особенное”. Но кажется очевидным факт — абсолютно дьявольская мизансцена не столько ужаснула Уолла, сколько стала забавным материалом для работы. И поэтому нет сомнений: в отличие от фото Бурк-Уайт снимок Уолла не запечатлевает зло. Он этим Злом является.
Однажды мне довелось побывать на месте только что совершенной казни. Это было в больнице Буденновска, после того как оттуда ушли басаевцы в окружении восхищенных журналистов. В крошечном закутке большого больничного коридора Басаев приказал расстрелять пятерых вертолетчиков, которых бандиты схватили в городском автобусе. Для того чтобы не пугать других заложников и чтобы кровь убитых не попала на “бойцов за независимость Ичкерии”, летчиков убивали через пуховые подушки. Их сажали на деревянные школьные стульчики, которые почему-то оказались в больничных коридорах, клали на живот казенные больничные подушки и через них стреляли. От огромного давления кровь сначала текла по стенам вверх, а на нее тут же лип куриный пух из подушек.
Когда я оказался на месте казни, тел уже не было. Были только стены и стульчики в пуху. Но помещения с более тяжелой энергетикой никогда — ни до, ни после — не видел. И, надеюсь, не увижу. Ужас буквально висел в воздухе. Там я точно понял, что Зло вовсе не абстрактно, оно вполне конкретно. Как вполне конкретна чеченская девушка, которую убил и изнасиловал полковник Буданов. Там же я пришел к выводу, что смертной казни быть не должно. И именно вспоминая о той жуткой экскурсии, я думаю, что могу пытаться оценивать мужество и профессионализм Бурк-Уайт. И абсолютно нечеловеческую суть работы Уолла.
