Что мы знаем о своих глазах? Пока хорошо видим, они нас, по сути, и не интересуют. А между тем это не только важнейший, но и сложнейший человеческий орган. Хотя глазной шарик и не внушительных размеров: каких-то 7 граммов веса и диаметром в два с половиной сантиметра, но почти 90 процентов информации о мире мы получаем именно через глаза.
СТОЛЯРЕНКО Георгий Евгеньевич, генеральный директор Центра диагностики и хирургии заднего отдела глаза и главный научный сотрудник НИИ глазных болезней РАМН, профессор, доктор медицинских наук, член Американской академии офтальмологии, имеет 26 отечественных и 7 иностранных патентов на изобретения в области медицины, возглавляет клинику, девиз которой “НАШ ПЕРЕДНИЙ КРАЙ — ЗАДНИЙ ПЛАН”.
— Георгий Евгеньевич, судя по названию, ваш центр специализируется на болезнях невидимой части глаза.
— Действительно, методика операций в переднем отделе глаза настолько отработана (та же катаракта), что соревнование между хирургами идет зачастую только на время — сделана она за 7 или за 9 минут. А вот задний отдел... В нем и заболеваний больше, и исходы тяжелее, и методика еще до конца не отработана. Как правило, так называемая необратимая слепота идет от заболеваний заднего отдела глаза. Мы как раз занимаемся более сложными случаями, хотя владеем всеми методами хирургии глаза.
— И что же, у вас нет реальных конкурентов?
— Практически нет. В России живут миллионы людей, которым нужна наша помощь. Мы не сможем помочь всем. Наоборот, наша задача сделать так, чтобы эти миллионы нашли поблизости от себя докторов нужной квалификации. Есть сверхзадача, чтобы эта сложнейшая хирургия глаза, о которой сейчас в России имеют представление считанные единицы, стала доступной всем. В 1998 году, когда мы начали создавать свою клинику, поставили перед собой задачу — снизить затраты на операции. Во-первых, начать промышленное производство всех расходных материалов в РФ. Нам уже удалось снизить стоимость этих хирургических операций и поставить вопрос о включении их в объем оплачиваемых Фондом обязательного медицинского страхования операций.
— Что может ваша клиника? Какие операции по сохранению зрения сегодня для вас возможны?
— Мы лечим практически любые осложненные формы отслойки сетчатки, посттравматические изменения сетчатки и стекловидного тела, особенно при удалении внутриглазных инородных тел сложной локализации. Оперируем прежде неизлечимые заболевания центрального отдела сетчатки (желтое пятно). Нам под силу и все современные виды удаления катаракты с имплантацией искусственного хрусталика, операции при первичной и вторичной глаукоме, в том числе с применением специальных дренажей, все виды лазерного лечения сетчатки и т.д.
Проблемы с глазами при сахарном диабете начинаются не сразу. Больной 10—15 лет живет, о глазах не думая (это юношеский диабет). Есть еще диабет второго типа (взрослый), когда сроки короче. А если диабету уже лет 10, человеку с I типом этого заболевания надо раз в полгода показывать свои глаза специалисту. Причем специалисту, который хорошо видит глазное дно.
Специфика сахарного диабета такова, что у человека есть короткий период в 2—3 месяца, когда лазерный хирург может без нашей помощи, сделав пациенту 5—6 лазерных процедур, уберечь его (в 70 процентах случаев) от попадания на стол хирурга. Главное: вовремя сделать лазерную коагуляцию. В России этот скрининг поставлен настолько плохо, что даже москвичи приходят к нам с запущенными случаями.
— И какие наиболее сложные операции вы делаете?
— Процентов 60 объема — хирургия осложнений сахарного диабета. Прежде всего тракционная отслойка сетчатки, кровоизлияние в глаз, заболевания центрального отдела сетчатки — главного поставщика инвалидов по зрению у людей старше 60 лет в цивилизованном мире. В начальных и облегченных ситуациях человек может лечиться классическими способами, которыми владеют многие доктора. Но при малейшем отклонении этого лечения от оптимального болезнь отягощается. Если в этот момент не сделать операцию на стекловидном теле, зрение теряется. Вот мы и служим своеобразным барьером на пути к слепоте. Ликвидируем осложнения, возникшие в глазу.
— В России лечение глазных травм, насколько я знаю, тоже поставлено из рук вон плохо. Что вы можете?
— К сожалению, если случилась серьезная травма, шансов потерять глаз у россиянина в десятки раз больше, чем “реанимировать”. У нас разработаны специальные технологии, которые мы успешно применяем. Но... Очень важно, чтобы пострадавший обратился к нам хотя бы в первые две недели после травмы.
— Георгий Евгеньевич, ваш центр на рынке “глазных услуг” работает уже более 5 лет. Чего вы сейчас имеете больше, чем в самом начале?
— Проблем больше, чем в самом начале. (Шутка.) Вне всякого сомнения, мы растем. Качество хирургических операций растет. Даже те глаза, которые еще два года назад больной терял, теперь спасаем.
Повторюсь: наша задача — распространить свои технологии по стране. Мы сейчас вкладываем деньги в то, чтобы показать, какие наработки в этой области хирургии и диагностики у нас есть.
— Выходит, и в нашей стране, даже на этом не очень-то стабильном этапе, можно при желании свои идеи двинуть в жизнь, а не продаваться направо и налево.
— Спасибо Департаменту здравоохранения г. Москвы, руководству горбольницы №52 за организационно-методическую помощь и поддержку. Мы благодарны Фонду содействия развитию малого предпринимательства в научно-технической сфере — они помогали и финансами, и в деловой сфере. Давали долгосрочные беспроцентные возвратные кредиты. На эти деньги мы и закупали оборудование.
— Наверное, вы будете развивать свои технологии, усовершенствовать инструменты... Чего вы хотите завтра? Может быть, заиметь технологии, которые есть в мире, но нет у нас?..
— Многое из того, что есть в этом плане в мире, и у нас есть. Но очень многое мы сами хотели бы создать. Например, сейчас занимаемся разработкой целой системы для лечения тромбозов сосудов сетчатки. Этого еще нигде в мире нет. Мы начали эту работу. Идет разработка микроманипуляторов, которые будут работать с той точностью, с какой руки хирурга не могут. Будем создавать роботов, а те под управлением хирурга помогут войти в сосуд сетчатки, промыть его. Методика очень хитрая. Но годика через два мы сделаем...
— А есть ли технологии, о которых пока можно только мечтать?
— Сегодня очень популярны рассуждения о создании искусственной сетчатки на базе микроэлектроники. Но адекватных результатов пока нет ни у кого. Что-то, конечно, появляется на уровне свет—темнота. Но до клиники дело еще не дошло. В России есть возможности, которые не уступают зарубежным. Нужны концепция, теоретическое обоснование — куда и как подсоединять искусственную сетчатку. Ведь что такое пучок зрительного нерва? Это один миллион “проводков”, причем “немаркированных”, одного цвета и размера. В диаметре — всего полтора миллиметра. Надо понять, какой и куда подсоединять. Технически это выглядит так: есть сетчатка — такая матрица, на которую падает свет, и от матрицы по миллиону “проводов” сигнал идет в мозг, а там формируется образ. Мы видим посредством глаза, а не глазом.
— Значит, искусственная сетчатка — это дело будущего?
— Относительно близкого будущего. К сожалению, фундаментальная медицина в нашей стране в последние десять лет практически не развивалась. Преодолевать этот разрыв значительно тяжелее, чем двигаться “по плану”. Потому что не хватает такого невосполнимого ресурса, как наработанные человеко-часы. На данном этапе нужна работа не хирургов (хирурги подключатся на последнем этапе), а нейрофизиологов, гистологов и т.д. Смоделировать легче, когда будет понятно, что моделировать.
— Значит, нужен конгломерат разных ученых, которые бы шли в одном направлении. Эти специалисты есть?
— Задача подобного уровня очень сложна, и решить ее в одиночку не под силу. Надо создавать коллектив единомышленников. Но нет необходимости специалистов собирать “под одну крышу”. Нужно, чтобы каждый на своем месте выполнил четко поставленную перед ним задачу. Уже есть готовые для этой работы компьютерщики, физиологи, офтальмологи... К сожалению, вопрос опять упирается в поиски финансирования.
— Неужели в России еще остались люди с “государственным мышлением”?
— Их не так мало на самом деле. Есть огромное количество единомышленников в разных сферах, которые мыслят именно так. Когда они видят хорошую идею, у них глаза загораются. В конце 80-х, например, я нашел таких людей в Горьком. Это были специалисты “из оборонки”, которые начали для нас что-то делать просто так. Без денег. Сейчас в Москве таких людей вокруг нас гораздо больше, поэтому мы гораздо сильнее. Мы научились зарабатывать деньги и для себя, и для них.
Жаль только, что у нас нет своего помещения для проведения операций. А арендуемое не подходит, открыть здесь стационар не можем. Если помечтать, нужен хотя бы 30-коечный стационар и обучающий центр.
— Но государство пока никак на вас не реагирует, не видит вас, не слышит, или вы не обращались?
— С просьбой дать нам здание мы и не обращались, понимая, что это бесполезно. Хотя проблема с сахарным диабетом и следующей за ним слепотой настолько перезревшая, что делить — это мое, а это не мое — преступно по отношению к больным. По данным Департамента здравоохранения Москвы, только в нашем городе 180 тысяч пациентов с сахарным диабетом. Из этих пациентов порядка 90 тысяч в течение ближайших лет ослепнут, если им вовремя не оказать помощь. Потери для общества, как нетрудно догадаться, несоизмеримо выше, чем стоимость какого-то одного помещения. Решать общегосударственные проблемы на голом энтузиазме нереально.
— Говорят: “Береги сердце пуще глаза”. Значит, глаза надо беречь больше сердца? И как их беречь?
— К сожалению, сама медицина относится к глазам как к чему-то не самому важному: Был случай. Одна пациентка буквально подстегнула нас на поиски способов излечения тех, кому грозит слепота. Ее привезли на каталке слепой. Опустившаяся женщина — неряшливая, с сальными волосами, обрюзгшим лицом. На вид — 55—60 лет. Видно было, что и она сама, и все ее близкие на нее махнули рукой.
Мы ее прооперировали. Пациентка выписалась. А через три месяца пришла к нам красивая женщина лет сорока. Пришла своими ногами. Хирург, оперировавший ее, узнал пациентку по… глазному дну. По лицу он бы ее никогда не узнал — настолько была разительной перемена. Эту перемену обеспечило ей вернувшееся зрение. Наши пациенты (после операции) зачастую не просто живут полноценной жизнью. Они работают! Первая моя пациентка с сахарным диабетом, прооперированная в 1980 году (!), живет полноценной жизнью и видит до сих пор.
— Так от чего все же надо беречь глаза, чтобы не потерять зрение?
— От дурных врачей прежде всего... Не надо идти к первому попавшемуся врачу, отдавать ему самое дорогое — зрение. Врач, который логично не в состоянии объяснить, что с вами происходит, — не понимает этого и сам.
— Раз с глазами на нашей планете так все плохо, возможен ли в принципе искусственный (работающий) глаз? И когда?
— Вполне реальная перспектива. При нынешнем уровне развития нанотехнологий это возможно в ближайшие 5—10 лет. “Нано” — это десять в минус девятой степени. Даже 50-микронные инструменты для глаза — крупные инструменты. Мы надеемся, что очень скоро мы вплотную подберемся к инструментам, которые будут еще меньше. Специалисты уже приблизились к тому, что скоро сделают нанороботов. Это будут микроскопические подвижные “существа”, которые побегут по капиллярам глаза и станут чистить эти сосудики, возвращая людям зрение.
Сахарный диабет в России и в мире — главный “поставщик” слепоты. При одинаковых (примерно) потребностях России и США в операциях на заднем отделе глаза — у нас подготовлено 16 таких хирургов, у них — примерно 1750. В нашей стране ежегодно делается около 3 тысяч таких операций, у них — около 200 тысяч. Хотя потребность составляет минимум 350 тысяч!
