Сезон дождей в Японии еще не начался, а первые майские дни в Стране восходящего солнца утонули в осадках. Облачность грязного цвета закрыла Фудзияму и сделала невидимой ее снежные красоты. Одним словом, самая подходящая мокрота для спектаклей “На дне” да “Лебединого озера”, которые открыли Русские сезоны в Японии. Вторые по счету.
1. Два года назад, когда открылись Сезоны №1, это скорее походило на авантюру. Во-первых, Россия двинула не традиционные театральные брэнды — МХАТ, Малый, — а продукцию молодого поколения. А во-вторых, стартовали сезоны не в столице, а в регионе Сидзуока (в переводе с японского “спокойный склон”). Но с первых же месяцев стало ясно, что на спокойную жизнь на этом самом склоне рассчитывать не приходится. Авантюру замутили с российской стороны Конфедерация театральных союзов (Валерий Шадрин) и Центр исполнительских искусств Тадаши Судзуки с японской.
В 2002 году в Центре с блеском отработали “Мастерская Петра Фоменко”, последнее поколение Таганки, а также выставка музея МХАТа. Год спустя Япония ответила своей, более традиционной обоймой — “Кабуки”, “Но”, современный балет и спектакль Судзуки “Сирано де Бержерак”.
— Какова реакция японских зрителей на новый русский театр? — спрашиваю я лидера современного японского театра Тадаши Судзуки. Мы беседуем перед первым представлением солистов Большого театра в его центре “Гранд шип”, в самом деле похожем на огромный корабль из стекла и оборудованном по последнему слову техники. Если наши актеры узнают, что в гримерных, например, есть кресла с устройством для массажа спины, то их театральные будни с маленькими зарплатами покажутся еще более серыми.
— Когда говорят: “Российские деятели театра”, то японцы называют прежде всего два имени — Станиславский и Мейерхольд. Но что касается спектаклей, сделанных под влиянием Мейерхольда, японский зритель не имеет об этом никакого представления. А значит, было тенденциозное мнение о российских труппах, и тем более о новых режиссерах и спектаклях. Даже когда мы впервые пригласили театр Любимова, люди поразились — какие спектакли в России ставят. Благодаря Русским сезонам и нашему партнеру Шадрину-сан их узнали, и всем это оказалось очень интересно.
Самому авторитетному человеку в Японии можно верить: у Судзуки восемь сценических площадок по всей стране, и его театральные изыскания поддерживают местные и центральные власти. В Сидзуока у него три “полигона” — один в “Гранд шипе” и два в горах. Этот горный театр — особое во всех отношениях место, и самой первой из русских его освоила “Табакерка”, выбравшая для своего спектакля “На дне” открытую площадку. О чем, ступив на японскую землю, поначалу пожалела. Но было поздно — переезжать под крышу с гор было поздно.
2. Если во все глаза смотреть по сторонам и умирать от мысли о недосягаемости чуда технического развития Японии, можно рехнуться. Все, кто впервые попадает сюда, первым делом испытывают шок от японских унитазов — удивительной смеси компьютера с космическим кораблем, которым может управлять всякий простой смертный россиянин. Достаточно на пульте, припаянном к унитазу справа, разобраться с 6—12 кнопками. Для не знающих иероглифов графически наивно изображены манипуляции, которые это чудо проделывает с вашей задницей — как с ее фрагментами, так и в целом.
Или, например, как вам такая информация — рыбу, пойманную в океане, не убивают. Каждому тунцу здесь просто-напросто делают усыпляющий укол, и когда тот будет видеть сладкие сны о подводной жизни, его пустят на суши и сашими. Ну и как граждане Японии с таким менталитетом могут постичь простое, но почему-то весьма запутанное российское сознание?
Оказывается, очень даже могут, и более того — чрезвычайно к нему тяготеют. Тому пример — история переводчицы Йоко, милой, веселой японской девушки. Несколько лет назад она работала с артистами московского Ленкома, который на театральной Олимпиаде играл свою “Чайку”. Ее так пробило — и Чехов, и игра артистов, — что толкнуло на самое решительное заявление: “Хочу в Россию. Хочу русского мужа”. “Зачем тебе это?” — спросили Йоко и не смогли скрыть удивления, замешанного на ужасе. Ответ был еще более ошеломляющий, чем заявление:
— Хочу мучиться.
Развитие событий таково — она вышла замуж за актера Театра на Таганке, год прожила в Москве, всласть помучилась и благополучно вернулась в Сидзуока. Теперь на вопрос, охота ли ей снова в Россию, отвечает со смехом: “Приеду еще помучиться”. Так что страдания обитателей российского дна потенциально могли вмонтироваться в японский менталитет. Но если бы русские артисты знали, что глобальная проблема совместимости разных сознаний их будет волновать меньше, чем банальные метеоосадки...
3. Однако первыми Русский сезон открыли не ночлежники из “Табакерки”, а солисты Большого театра под крышей “Гранд шипа”. “Коронационный марш” Чайковского, который в добрые советские времена стыдливо называли “Торжественным”, стал увертюрой балетного представления. Оркестр Большого театра под управлением Игоря Дронова изящно вплел в марш “Боже царя храни”, и на столь жизнеутверждающей ноте началось балетное представление. Сначала — фрагменты второго отделения главной трейд-марки русского балета — “Лебединого озера”, затем — дивертисменты из классических балетов.
Вторую часть японские зрители принимали восторженнее — все-таки “Озеро” неотделимо от своего сценографического великолепия, и лебединая часть даже с танцем маленьких лебедей без дворцовой темы смотрится бледнее. Однако дивертисменты из “Спящей красавицы”, “Корсара”, “Дон Кихота” от Марка Перетокина, Нины Семизоровой, Владимира Непорожнего, Анны Антоничевой, Айдар Ахметова, Лилии Мусоваровой, Дмитрия Забабурина, Оксаны Кузьменко давно ставшие самостоятельными шлягерами, восполнили пробел. О блестящем исполнении говорить не приходится.
4. Большой и “Табакерка” работали в один день с разницей в пять часов. И пока солистки на пуантах крутили фуэте, ребята из “Табакерки” в горах тоскливо посматривали на небо — возобновится ли дождь, прервавшийся на пару часов, придется ли мокнуть на открытой сцене?
— Накануне два дня дождь был стеной, и в какой-то момент мы не смогли репетировать, — говорит режиссер Адольф Шапиро. — Но ни о какой отмене речи не могло быть. Рассматривали вопрос о том, что придется играть в плащах.
Надо сказать, что в случае дождя здесь прозрачные плащи выдают всем — и артистам, и зрителям. А еще специальные клеенки, чтобы сидеть на деревянных скамейках, амфитеатром уходящих вверх. Так что зрители, когда вошли в зал, увидели на сцене свое зеркальное отражение: обитатели ночлежки также сидели на лестнице-нарах и через темный тюль напряженно смотрели на рассаживающихся зрителей. Разница между ними была только одна — ночлежников лестница в двенадцать ступеней вела не вверх, а... в бездну.
Итак, японцы отправились “На дно”. Перевод шел бегущей строкой — зеленые иероглифы вертикально по обе стороны сцены. Впрочем, “На дне” — из тех образцов русской классики, которые в Японии хорошо знают. Впервые пьесу здесь поставили через два года после ее написания. Не говоря уже о том, что постоянно “На дне” ставят японские труппы разного масштаба. До “Табакерки” “На дне” играл лишь Театр на юго-западе Беляковича — но это было в закрытом маленьком театре. “Табакерка” же добровольно отдалась природе.
В данном случае — горной, которая так органично встроилась в российскую действительность образца 1901 года (именно тогда Горький написал “На дне”), что придала спектаклю особое звучание. От холода, от того, что с вековых деревьев сыпало цветение и кружило с карканьем воронье, становилось неуютно, жутковато, как в ночлежке, где дерутся за водку, баб, умирают от чахотки, воруют и проповедуют завиральные идеи.
В антракте за кулисами Александр Филиппенко, он же Сатин, глядя на меня через зеркало, говорит:
— В этом интерьере и надо играть Горького. Это как некий инопланетный остров на земле.
Лука — Олег Табаков — потягивает чаек. Ему на сцене теплее, чем другим, — на нем хотя бы ватник цвета хаки, а вот у Дуси Германовой (Настя) красное платье с огромным вырезом на груди. Германова — лучшая в женском составе “Дна”, ну а мужской — очень сильный: Хомяков, Беляев, Золотницкий, Смоляков, Егоров... Андрей Смоляков (Актер) говорит, что ему, как всякой собаке, ничто никогда на сцене не мешает — ни воронье, ни холодрыга.
— А если дождь?
— Очень хорошо. Я готов к дождю. Будем играть в “презервативах”.
Это он про плащи, которые надевать в этот вечер все-таки не пришлось. А во второй — вдруг резко обрушилась жара.
5. Всех потрясает, как работает техническая команда у японцев. Как часы? Как компьютер? Сравнения неуместные, поскольку не вписываются в российскую ментальность. Во-первых, четкость без лишних слов и оглядки на то, как работают рядом. А во-вторых, в Центре Судзуки декорации двигают, реквизит носят артисты. Наши очень удивлялись, что, например, исполнитель роли Сирано (спектакль показывали в Москве в 2003 году) обслуживал московских артистов, не испытывая ни малейшего комплекса — как его, великого, опустили.
— Вот вы восхищаетесь, а сами смогли бы работать на подхвате за кулисами? — спрашиваю я.
Молчание было мне ответом. И только Виталий Егоров (Барон) сказал, что мог бы работать на кухне. В самом деле, он замечательно готовит.
Когда резко потеплело, все рванули на океан — кто пешком (50 минут), кто на такси (15 минут со светофорами), а особенно ушлые, вроде Дениса Никифорова (Алешка) и Сергея Угрюмова (Татарин), взяли напрокат велосипеды и за 15 минут домчались до воды. Температура в Тихом теперь не меньше 18. Так что русские открыли и купальный сезон.
Открывшиеся Русские сезоны в Японии буквально в мае-июне продолжат несколько российских трупп — уже уехала Александринка с “Ревизором” Валерия Фокина, его сменят Анатолий Васильев со спектаклем “Путешествия Онегина” и Нина Чусова с “Вием”. Летний блок завершит “Двенадцатая ночь” Международной конфедерации театральных союзов.
