За рулем трактора, который везет меня по ухабам в деревню, в глушь, на родину Ломоносова, — потомок Михайлы Васильевича. А вечером в избе с беленой печью
я пью бальзам “Ломоносовский” с отпрыском... Пушкина.
Большинство из нас уверены, что Михайло Ломоносов пришел в Москву из Архангельска, эрудиты поправят — из Холмогор, и только историки назовут истинное место рождения ученого — деревня Денисовка, ныне село Ломоносово. В селе живут потомки сестры Михайлы Васильевича Марии — крестьянская ветка. Потомки дочери Ломоносова — ветка дворянская — в большинстве своем уехали за границу. Род ученого продолжался благодаря женщинам, мальчики умирали во младенчестве, а если и оставались в живых, уходили в скит, становясь отшельниками. Поэтому и фамилию никто из потомков не сохранил. Так что все нынешние Ломоносовы — всего лишь однофамильцы...
В советское время в село — оно находится на острове — часто приезжали гости с большой земли, которые интересовались потомками, вручали им медали к очередному юбилею ученого. А потом про родину Ломоносова как-то забыли. После перестройки дела в селе пошли наперекосяк. Работать можно только в совхозе и на животноводческой ферме: самая высокая зарплата — полторы тысячи рублей. Славилось Ломоносово косторезной фабрикой — но сейчас производство стоит: за неуплату отключили электричество.
Путь Михайлы Ломоносова в селе повторили единицы. Про них местные говорят: “стали профессорами”, вне зависимости от истинного научного звания. Первым “профессором” из Ломоносова стал Юрий Спиридонов. Как ушел в город, так никто его больше на родине не видел... Из потомков Ломоносова МГУ окончил Алексей Лопаткин, он остался на кафедре и проработал в университете до пенсии. Его двоюродный брат Константин Артемьевич Вишняков всю жизнь прожил в селе.
Потомок Ломоносова кряхтя слезает с печки и громко зовет: “Наденька, помогай деду носки надевать!”. Четырехлетняя русоволосая егоза несется на помощь, она — самая младшая из архангельских потомков Ломоносова. Надя еще не понимает, насколько велик ее род, а вот старшим сестрам приходится нести ответственность по полной программе — в школе то и дело шпыняют: “Ты потомок Ломоносова, а уроки не учишь! Стыдно!”
— Мне восемь лет было, когда меня фотографы заставили с удочкой на берегу сидеть. Хотели картинку сделать: потомок Ломоносова удит рыбу, — смеется прапрапрапрапраправнук сестры ученого.
У Константина Артемьевича пятеро детей. По местным меркам — большие люди. Сын Александр — глава сельской администрации, а дочка Анна замужем за директором ломоносовской школы. Дочь Наталья преподает во вспомогательном классе и тащит на себе все хозяйство родителей. Встает в пять утра — и в коровник, потом дрова притащить, воды во фляги налить — в деревне всегда дело есть. Оттого лицо ее всегда уставшее, а в движениях — механическая обреченность.
Другие потомки Ломоносова — Назаровы — на старости живут одни: дети разлетелись по свету. Гордость — сын Николай — в 1968-м решил поступать в МГУ.
— Отец-то не пускал, — кивает мать Николая Зоя Федоровна на мужа, — нечего, говорил, мотаться. А я отпускные как раз получила, бери, говорю, деньги и поезжай, может, поступишь. Ну, Коля все экзамены сдал, а математику провалил. Смотрит свою работу, все правильно решено, а двойка стоит. И кто-то его надоумил подать апелляцию и доказать, что решил задачу верно, только другим способом.
Николай Назаров оказался достойным потомком Михайлы Васильевича, и в МГУ пробился, успешно закончил и по распределению уехал в Белоруссию. Все дети Назаровых получили высшее образование, словно этой ветке и вправду передалось что-то от ученого предка, ведь не зря в селе говорят, что дед Паша Назаров — вылитый Ломоносов, только ростом меньше, поэтому и зовут его “маленький Ломоносов”. Он всю жизнь прожил в селе, шоферил. Сейчас деду Паше 78-й год.
— Я еще с японцами воевал, — рассказывает Назаров. — Женщины у них красивые, — и хитро на меня смотрит, поглаживая рыжего кота Ваську.
Еще одна продолжательница рода Зинаида Хаймусова преподает в местной школе английский язык. В той же школе гардеробщицей работает Галина Константиновна Лопаткина — тоже потомок. О родословной своей она ничего рассказать не смогла, а с ее мамой не удалось поговорить по простой причине: старушку заперли в доме на висячий замок. Последние недели все ломоносовские бабушки сидят взаперти, чтобы к ним не ворвался бомж Овечкин — местный бич. Он пробирается в избы и нагло ворует еду. Но вот-вот в Ломоносове должен появиться участковый, который возьмет хулигана под стражу.
Тридцать лет подряд в ломоносовской школе существовала традиция: выпускной класс отправлялся на неделю в Москву. Но после развала Союза поездки в столицу местным не по карману. Со столицей ломоносовскую школу связывает только квота для поступления в математическую школу-интернат имени Колмогорова при МГУ. Но вот беда: одаренных юных математиков в Ломоносове нет, а посылать середнячков не решаются: зачем позориться? В МГУ никто из ломоносовцев за последние пятнадцать лет поступать даже и не пытался. Слишком дорогая жизнь в столице.
Достоверно известно, что Михайло Васильевич перед уходом в Москву занял у соседа три рубля, по тем меркам — стоимость коровы, нынешняя цена животины — двадцать тысяч рублей. Вот и считайте... Семьи, в которых держат корову, считаются зажиточными. Из молока сами взбивают масло, но деликатесом почему-то считается покупной маргарин в пластмассовых упаковках... Когда пойдет лед, на большую землю будет не перебраться: поэтому в селе запасаются еще и хлебом. А свежего попробуют только после ледохода. Поэтому удивляются, чего вы хлеба не едите?
Чужих на острове не любят: они приносят смуту и рассказы о большой земле, на которой жить, понятное дело, веселее и лучше. К тому же чужаки всегда с прибабахом. В селе до сих пор вспоминают, как приехала к ним китаянка из китайского общества “Друзья Ломоносова”. С грехом пополам разобрали, что она считает своим долгом побывать на родине Ломоносова, раз выдалась оказия попасть в Россию, а то китайские друзья не поймут. Больше китаянка ничего рассказать не могла — языковых знаний не хватило. Ей быстренько показали музей и посадили на попутку. Может, сгинула, говорят, на русских просторах. Больно экзотический вариант для здешних мест.
Правда, местные еще страннее. Словно сошли со страниц рассказов Шукшина о деревенских чудиках.
Никто не помнит, чтобы Михей когда-нибудь работал. Все на гармошке играл. И гармошек этих у него было пруд пруди. Равно как и другой “рухляди”, вроде кресел XVII века и подсвечников чуть ли не из дома Романовых — все вещи, которые представляли хоть какой-то интерес для коллекционера, Михей тащил к себе в дом. Умирал Михей тяжело, не хотел свои вещи оставлять, сросся с ними. После его смерти из дома вывезли две тракторные тележки всякой всячины — часть коллекции выставляется в залах музея Ломоносова. Здесь же хранится медная купель, в которой крестили Михайлу Васильевича и до сегодняшнего дня крестят всех ломоносовских младенцев: музейные работники вынимают купель из-под стекла и дают “напрокат” священнику.
А несколько лет назад появился в Ломоносове еще один чудик — потомок... Александра Сергеевича Пушкина, человек со странным именем Эдвин Гибшман.
Живет Гибшман на краю села, на горе, в большом доме, который совхоз раньше предоставлял молодым семьям. И с местными особо не якшается. Пару лет назад он пытался разводить свиней и стать фермером, но, как метко заметила местная молодежь, “большие налоги задушили малый бизнес”. Сейчас потомок поэта держит большое по сельским меркам хозяйство: конь, корова и телка — и работает сбытчиком в совхозе.
Гибшман — типичный горожанин. И на помора не похож даже внешне: высокий, сухощавый — про таких говорят “породистый”, и ни за что не дашь ему его “чуть за шестьдесят”. И говорит не по-местному: без оканья и скороговорки.
— У Пушкина было четверо детей, — рассказывает Гибшман, — Машка, Сашка, Гришка и Наташка. Детей родили только Сашка и Наташка. От Наташки все — за границей: кто во Франции, кто в Бельгии. А мама моя произошла от Александра.
Мама Гибшмана была женщиной утонченной, что говорить — “голубая кровь”. Поэтому когда родился сын, припасенное для него отцом имя Сережа заменили экзотическим Эдвин.
— Мама очень любила оперетту “Сильва” и назвала меня, как главного героя. Я потом у отца спрашивал, почему не дали мне человеческое имя, а он говорит: зря расстраиваешься, перед нами двух близнецов регистрировали, так один — Меморандум, а другой — Ультиматум.
С фамилией тоже вышла история: “Мой отец — немец, — рассказывает Эдвин Александрович, — но в России фамилию Хюбшман, которая переводится как “прекрасный человек”, исковеркали в непонятного Гибшмана — так паспортистка записала”.
Наверное, не зря говорят, что у каждого имени — своя карма. Жизнь Эдвина Гибшмана — тому подтверждение, она сплошь состоит из курьезов. Эдвин был три раза женат официально, нынешняя его, четвертая жена Нина — из местных, пока гражданская супруга.
— Муж у меня спился и сын спиваться начал, — рассказывает она про нехитрую судьбу русской деревенской бабы. — Я с мужем развелась, а когда у Эдвина жена умирала, она меня благословила, чтобы я за него замуж вышла. Сначала помогала корову доить, а потом взяла да и осталась на горе жить. Эдвин очень вежливый, никогда не нагрубит, — добавляет она. За непохожий на местных мужиков нрав Нина спускает Эдвину Александровичу городские заскоки. Херес — к рыбе, бальзам — к кофе, тонкости для деревни, прямо скажем, излишние...
Про жен своих Эдвин Александрович рассказывает тоном настоящего ценителя. До переезда в село он преподавал в Архангельском университете физкультуру. Там и познакомился с третьей женой, лучшей своей студенткой. Между собой супруги решили, что родят четверых детей: Машку, Сашку, Гришку и Наташку. Но на свет произвели только Машу и Сашу, а потом, охладев к генеалогии, принесли из роддома Толика. Саша утонул, оставив отцу маленькую дочку (мать девочки в тюрьме, шестая ходка). Мария живет в городе, а младший Толик работает в Ломоносове шофером.
— Я тут долго не задержусь, — говорит мне Толик, потомок солнца русской поэзии. Но у самого выговор, как у местного, может, вскоре породнится с какой-нибудь из рода Ломоносовых и выведет обе родословные на очередной неожиданный виток.
Если в достопамятные времена Ломоносов выбрался из деревни с рыбным обозом, то сегодня из села можно уйти только с прицепом... Ранним утром вместе с Анной Шеремет, женой директора школы, и Ниной, женой Эдвина, мы ждем трактор с прицепом для песка, залезаем в тележку и становимся на коленки, чтобы не свалиться за борт. У каждого на большой земле свои дела: мне нужно на автостанцию, у потомка Ломоносова Анны — медсеминар в Холмогорах, а Нина едет делать прическу...
