“Мы знали, что так и будет, — сказал после вынесения приговора отец Димы Холодова. — Верно говорят: закон что дышло, куда повернешь, то и вышло... Но мы нисколько не сомневаемся, что на скамье подсудимых сидели убийцы нашего сына”.
Сами подсудимые восприняли собственное оправдание без особых эмоций — они тоже знали, что так и будет. Ведь судья Зубов во время процесса даже не пытался хотя бы имитировать беспристрастность. Он просто решал задачку — как подвести все доказательства под оправдательный приговор. Это как в школе. Знаете, есть такие математические загадки для детей: когда результат уже известен и необходимо лишь правильно расставить знаки между имеющимся набором цифр. Плюс, минус, умножить, разделить...
Чистая логика — и никакой тебе Фемиды с ее бесполезными весами.
Конечно, следствие проведено не ахти. Конечно, в деле есть масса спорных доказательств. Но для того и существует судебное следствие: снова вызываются свидетели, назначаются экспертизы, слушаются аудиозаписи тайных разговоров...
Нынешний процесс по делу об убийстве Димы Холодова был открытым, поэтому у нас есть возможность сравнить то, что говорили на процессе, с тем, что вошло в приговор. Нет, судья не переврал, как это было в прошлый раз, показания свидетелей. Просто грамотно расставлял акценты — под оправдательный приговор. Все доказательства защиты априори считались “достоверными” и “правдивыми”. А все без исключения доводы обвинения — “не заслуживающими доверия”.
Например, свидетель Маркелов утверждал: “Я видел, как Морозов монтировал дипломат-ловушку. Я слышал, как вечером 17 октября 1994 года он сказал, что убил человека”. Но спустя некоторое время Маркелов письменно отказался от этих показаний. Позже объяснил это тем, что на него давили сослуживцы, которых он сдал. Угрожали расправой семье, вот и пришлось “пойти в отказ”.
Какому из этих двух документов “поверил” судья Зубов? Правильно, второму, где Маркелов отказывается от своих показаний. “Никто на него не давил”, — решил судья.
Теперь та же ситуация, но с другими показаниями — подсудимого Поповских. Полковник собственноручно описал роль того же Морозова и других десантников в убийстве Холодова. Но потом отрекся от всего — мол, его заставили признаться. И судья на этот раз “верит”, что Поповских и впрямь запугали — чистосердечные признания летят в корзину.
Еще один пример “беспристрастности” судьи. Сотрудник ГУОП Коротков, который входил в группу проверки информации по делу Холодова, предлагал Поповских добровольно дать показания следствию. На что полковник сказал: “Если что, я спрыгну с подножки последним”.
В переводе с блатного жаргона это значит “последним из всех соучастников признаюсь в совершении преступления”.
Но у судьи Зубова свой перевод. Вынужденный признать, что Поповских действительно произносил такие слова, судья трактовал их так: “Этим Поповских хотел еще раз подчеркнуть, что непричастен к преступлению”.
Интересна судейская позиция и по поводу показаний свидетеля Телепегина — контрразведчика, который служил вместе с Морозовым в Абхазии. Телепегин утверждает, что “за рюмкой” Морозов как-то разговорился и признался: он монтировал с десяток мин-ловушек, и одна из них взорвалась в руках Холодова. Защитники подсудимых парировали: мол, Телепегин был пьян и не мог “адекватно” оценивать слова Морозова. Судья Зубов, понятно, принимает сторону защиты и в приговоре отмечает, что свидетель Телепегин был чуть ли не в пьяном угаре, а потому его показания являются “недостоверными”.
Еще один контрразведчик — сотрудник пресс-службы ФСБ Мурашкин, который незадолго до рокового взрыва встречался с Холодовым на станции метро “Кузнецкий Мост”, — опознал в подсудимом Барковском человека, который следил тогда за ними. И подтвердил это в суде. В приговоре же судья Зубов указывает, что Мурашкин мог ошибиться — в метро было много людей, а Барковского он видел мельком.
Далее. На месте взрыва в редакции “МК” нашли остатки взрывателя, идентичные тем, что хранились на складе десантной части, где служили подсудимые. И даже клей, использованный в СВУ, совпал с “десантным”. На языке сыщиков это называется косвенными доказательствами.
Но у судьи Зубова это называется по-другому. Поскольку партия таких же взрывателей в свое время поступила в два других места — в Молдавию и куда-то там еще, — а клей вообще выпускается в немыслимых количествах, он считает это просто “совпадением”, которое “не может служить доказательством”.
Да что там, даже в мелочах судья был крайне разборчив. Рассматривался, к примеру, такой эпизод: в конце июня 1994 г. Холодов вдруг исчез на три дня — после статьи о коррупции в ЗГВ. В редакции сильно волновались — он никого не предупредил об отлучке. Но потом Дима все объяснил коллегам: ему посоветовали несколько дней не появляться на работе — ради собственной безопасности. Вот Димка и воспользовался давнишней просьбой родителей: у кого-то там на даче починить крышу. Понятно, что отцу и матери он об угрозах ничего не говорил. С десяток журналистов подтвердили, что Диме угрожали, но судья Зубов делает следующий вывод: раз родителям об угрозах Холодов ничего не говорил, значит, их и не было — просто поехал чинить крышу...
Чинить крышу, по-моему, пора нашему правосудию. Кто-то верно заметил: “Дайте судье рассматривать дело, затрагивающее его интересы, и мы посмотрим, как он будет трактовать законы”.
Мы не знаем, какой интерес был у судьи Зубова. Разве что можем предположить: военная юстиция слаба против военного ведомства.
В результате все — по закону. И все — не по совести.
