Сознание то прояснялось на мгновенье, то снова тонуло в липкой жиже неповоротливого безвременья. В редкие просветления доносились сдержанные голоса ближних с отрывочными словами “ангина”, “кризис”, “выше сорока”.
А голос продолжал и продолжал надиктовывать, не давая покоя, расслабленья, забытья:
вижу в лике своем
две оплавленных тьмы
отраженные цифрами 8 и 9
скоро кончится срок
сгинут стены тюрьмы
и погаснет огонь
и вновь вспыхнет в столетьях
Профессиональный поэт и прозаик, автор нескольких распроданных книг (эпитет, соответствующий в Израиле названиям престижных литературных премий), Ефим Гаммер, конечно же, в состоянии был оценить несовершенство этих стихов. И если все-таки напечатал их в начале 80-х, то с единственной целью: зафиксировать сошедшее в температурном бреду пророчество.
89-й — “сгинут стены тюрьмы”. В 1980 году понять, что через девять лет рухнет восточноевропейский коммунистический колосс, можно только по болезни. Но Ефим уже знал: нежданный голос не врет — и потому аккуратно записывал все откровения свыше.
Началось это в далеком детстве, в Риге, где вырос будущий писатель и художник. В возрасте пяти лет он умирал от скарлатины. Пребывал в беспамятстве, слышал слова врача, сказанные родителям: “Если переживет кризис, выживет”. Почти бессмысленная в своей тавтологии фраза стала программой.
Жаль, давно уж нет тех набожных стариков, что могли помнить откровения пятилетнего Фимы. Сам он запомнил лишь одно: что род его тянется из испанского города Толедо, откуда был изгнан свыше 500 лет назад. Почти все мужчины в семье были оружейниками-жестянщиками (отсюда и фамилия: “хаммер” значит “молоток”).
Вторая смерть запомнилась гораздо ярче, наступила она 1 августа 1974 года в возрасте 29 лет. Смотрел какой-то фильм, где было много крови. Стало дурно, вышел, держась за стены, в фойе кинотеатра, но упал и сильно рассек лоб. “Скорая” отвезла в больницу с раскроенным черепом и сотрясением мозга.
Очнулся после ясно ощутимого “перерыва” в жизни и словно другим человеком. Учеба в университете стала вдруг не то чтобы неинтересной, а какой-то пустячной, не занимавшей более ни ум, ни сердце.
Заканчивал неслыханными темпами: в течение месяца сдал все экзамены за два года. Рекордным оказался день, когда скинул восемь экзаменов и один зачет. Знания словно доставались из запасников — как такового процесса учебы, узнавания нового уже не было.
С “воскрешенным” Ефимом произошел и другой феномен. В возрасте 33 лет, после 13-летнего перерыва, он вернулся в спорт, вышел на ринг. Сбрасывая вес с 70 до 50 кг, попеременно побеждал во всех весовых категориях, став чемпионом Латвии в наилегчайшем весе.
В начале августа 1980 года Ефим умирал третий раз. Сдавал кровь на станции переливания, смотрел на пластиковый мешок, разбухавший от его собственной крови, и вдруг “поплыл”. В этот последний свой уход отчетливо зафиксировал ощущения умирания. В области затылка больно лопаются какие-то пузырьки. Чувствуется выход из своего тела куда-то вверх, в небо. Окружают серебристого цвета хлопья, которые густеют, сближаются, становясь сплошным снежным настом. Опять боль лопающихся пузырьков — и голова пробивает твердый наст. Только теперь свет, покой, блаженство.
Возврат как-то осознавался с невыполненным жизненным предназначением. Тяжелый и болезненный срыв вниз и вход в себя. Очнулся с ощущением, что утрачена часть души.
После этого “взлета” и “приземления” резко изменился характер: стал покладистей, вдумчивей. Пропало желание заниматься боксом, хотя физические силы еще позволяли. А главное, получен приказ свыше: рисовать. Никогда не умел, не учился, да и тяги не было. Вдруг стали сами собой рождаться графические композиции. Легко — напряжения Ефим не испытывал, будто рука обводила уже начертанные кем-то контуры.
Созданную столь неожиданно серию он назвал “Иерусалимские фантазии”. Лишь много позже узнал, что использованное Гойя название “каприччос” тоже переводится как “фантазии”. И тоже не сразу подметил числовое совпадение даты смерти Франсиско Гойи — 16.04.1828 и собственной даты рождения — 16.04.1945. Идентичны не только день и месяц, но и нумерологическая сумма — 30.
Говоря о внезапно открывшихся художественных способностях, меньше всего имею в виду графоманские потуги. То, что художник Гаммер — профессионал, получило много бесспорных подтверждений. Только начал участвовать в международных конкурсах — пришли победы, да не где-нибудь на задворках искусства, а во Франции, в США. Приняли не только в Союз художников Израиля, но и в профессиональные творческие союзы Штатов, Австралии, общеевропейский при ЮНЕСКО (о чем сам Ефим никого не просил).
Художником он стал в возрасте 40 лет, что для обычных людей нетипично.
Восстановив силы после третьей смерти, написал и издал роман “Круговерть комаров над стоячим болотом”. Книга родилась как будто сама. В первые годы жизни в Израиле Ефим начал посылать свои литературные опусы в русскоязычный журнал “22”. А чтобы не облегчать себе задачу, подписывался отнюдь не престижным в этой стране псевдонимом Василий Брыкин.
Это была не первая его игра в литературу. Еще в Союзе он посылал стихи на творческий конкурс в Литературный институт имени Горького. Лучшие — под собственным именем и с указанием в анкете подлинной, “крамольной”, национальности. И юношеские, незрелые — под псевдонимом Г.Ефимов, который, конечно же, был русским. Лучшие стихи неизменно возвращались без объяснения причин отказа, а поэт Г.Ефимов получал приглашения на экзамены (правда, не приезжал, опасаясь разоблачений в не такой уж безобидной игре с серьезным советским учреждением).
Васька Брыкин, этакий неунывающий разухабистый русский мужичок, заброшенный на Святую землю, заваливал эстетское иерусалимское издание стихами и рассказами. В журнале ничего из посланного не появлялось. Но Васька не унывал: строчил и строчил свои опусы. Его игнорировали, ему не отвечали, а он будто не замечал невнимания мэтров. Письма в журнал понемногу сложились в книгу — развеселую, полифоничную. Васька Брыкин, русский изгой в Израиле, зажил своей жизнью и без устали плел прихотливую ткань романа. По стилю “Круговерть” чем-то близка ерническим финтам Венечки Ерофеева. Одним словом, вполне современная проза с самобытным языком, нескучным сюжетом, упругой драматургической пружиной.
Но отнюдь не литературные достоинства романа стали предметом моего пристального внимания. Вот на странице 314 от лица литературного персонажа, пророка Игнатия, автор дает несколько конкретных предсказаний на будущее. Продолжается карнавальная стихия романа: за пророка Игнатия автор вроде бы не отвечает. И все же:
— называется точная дата смерти Леонида Ильича Брежнева — 10 ноября 1982 года;
— очередным генсеком КПСС станет Андропов;
— предсказана эпидемия повального мора в Политбюро ЦК КПСС;
— на 1989 год “намечена” мировая война.
Смотрю на выходные данные книги: 1982 год. Написан текст, по словам автора, в 1980 году. Получается, ясновидение в чистом варианте?
Однако журналист обязан быть недоверчивым. Вертя в руках книгу, со всей возможной деликатностью прошу у Ефима еще каких-то подтверждений, ссылаясь на воображаемых скептиков, которые, мол, способны возразить: разве частное издательство не может указать в выходных данных давно прошедший год? Ефима мой вопрос застал врасплох: не думал, видно, о необходимости “алиби”.
И только час спустя принес мне каталог “Русские книги”, изданный в Мюнхене в 1985—1986 гг. (он-то уж точно вышел не в частном издательстве). На странице 28 под №3176 значится роман Е.Гаммера “Круговерть комаров над стоячим болотом” и указан год выхода в свет: 1982-й.
Итак, бесспорные прогнозы ясновидца, подтвердившиеся в близком будущем. Правда, есть один “прокол”: мировая война в 1989 году.
— Но разве ее не было? — лукаво щурясь, спрашивает Ефим.
— Слава богу, пронесло…
— Если считать, что цель всякой мировой войны — смена экономической формации и перекройка границ побежденной стороны, то эта цель в 89-м была достигнута, хотя и бескровно. Политическая карта мира после серии революций в Восточной Европе приняла иной вид.
Ефим Гаммер продолжает вкладывать в свои тексты информацию о будущем. А ключ к расшифровке, во избежание накала страстей, даст лишь задним числом. По-моему, этически безупречный прием.
