На минувшей неделе начались судебные слушания по делу совладельцев ЮКОСа — Михаила Ходорковского и Платона Лебедева. По оценкам юристов, процесс может продлиться несколько месяцев, а то и год. За это время, я полагаю, нам предстоит увидеть и услышать немало забавного.
Но это нам — забава. Мы-то на свободе. А главные “фигуранты” — они в тюрьме. И наша богиня правосудия — дама известная: ни повязка на глазах, ни весы (чтобы, значит, объективно взвешивать все “за” и “против”) ей не нужны. Фемида у нас всегда косоглазая — обязательно хоть одним глазом да косит в сторону властей предержащих...
Странные, поразительные вещи происходят с нами. Испокон веку на Руси испытывали сострадание к арестантам — будь они хоть трижды виновны. Сострадание не знало различий — ни классовых, ни сословных: в равной мере жалели и нищего холопа, и богатого князя. А последнего даже и поболе...
Сегодня сострадание сменилось злорадством. “Ату их, — кричим, — олигархов! Их дом — тюрьма. А еще лучше — расстрелять!” Это вместо призыва милости к падшим. Хотя еще неизвестно, такие ли уж они падшие, эти подсудимые. Это ведь только суд может решить.
Вот суд-то, стало быть, и начался.
Еще до начала слушаний один из адвокатов подсудимых сказал, что исход дела не определяется весомостью доказательств, прекрасной российской Конституцией и достоинствами нового УПК. А чем же определяется? Адвокат не уточнил. Но с грустью добавил: “Что касается исхода дела, думаю, мы все его понимаем”.
Что да, то да: понимаем. Мы всё понимаем. Но молчим. Потому что молчание — золото.
Из чего золото получается, мы тоже знаем. “Промолчи — попадешь в богачи”, — писал Галич. К тому же в наши дни эта установка вроде бы от самого гаранта Конституции исходит. Дескать, богатеть — богатейте, но только в политику не лезьте. А если уж полезли — не обессудьте. Подавляющее большинство намек поняли правильно. И только некоторые оказались непонятливые. В том числе — Ходорковский.
Кстати. На следующий же день после начала процесса по делу Ходорковского и Лебедева наш гарант публично заявил: дескать, ни у правительства, ни у Кремля нет такой цели — обанкротить ЮКОС. Тем самым президент лишний раз намекнул всем непонятливым, что дело не в компаниях, а в олигархах, которые почему-то решили заняться политикой. И главное даже не в том, что — заняться. А в том, что не на той стороне.
Впрочем, если есть нужда, можно заняться и компаниями. А нужда время от времени появляется. Поначалу возникла нужда в империи Гусинского. “Медиа-Мост” отняли, и теперь деньги от рекламы выкачивают совсем другие дяди, а не те, кто эту империю создавал. Относительно ЮКОСа, кстати, тоже имеются любопытные детали. В последнее время цены на акции компании — в результате ее обезглавливания и перманентного скандала, поддерживаемого товарищами в бронежилетах, — неуклонно падали и достигли рекордно низкого уровня. А тут, вслед за президентским заявлением об отсутствии злых намерений в отношении ЮКОСа, резко скакнули вверх — да так, что во избежание совсем уж чрезмерного ажиотажа пришлось прекращать торги по этим акциям.
Представляете, как кто-то нагрел на этом руки? Кто-кто... Да не знаю я. Только ведь президент не сам себе речи пишет. Экспромты, правда, он себе позволяет, но не до такой степени. Для ответственных речей у него всякие там спичрайтеры да советники имеются. Как раз те, кто об этих словах относительно ЮКОСа заранее знали. Следовательно, занимаясь политикой, можно тоже очень неплохо зарабатывать. Нужно только точно знать, с кем и против кого дружить.
Между прочим, слова о нежелании банкротить ЮКОС — всего лишь слова. В конечном счете ни к чему они президента не обязывают. Сегодня — нет такой цели, а завтра... Кто его знает, что будет завтра. В непредсказуемости живем. А потом гарант (с присущей ему твердостью, так нравящейся нашему люмпен-обывателю) скажет: “Ну, не вышло”. Как та лошадь из анекдота. К тому же обывателю в высшей степени безразлично, обанкротят тот ЮКОС или не станут. Это рабочим и служащим ЮКОСовских предприятий небезразлично. Вероятно, именно поэтому один из менеджеров компании заявил на днях: “Мы готовы к диалогу с правительством”.
Они-то готовы. А правительство? Г-н Фрадков отказался вести переговоры с какими-то там менеджерами. После чего другой высокопоставленный сотрудник ЮКОСа сказал: “Пока нам непонятно, чего от нас ждут власти”.
Чего ж тут непонятного? Ждут часа “Х”. Чтобы отнять и поделить. Между собой.
* * *
Вернемся, однако, к процессу. А для начала — вспомним, о чем, собственно, идет речь.
Гражданин Ходорковский обвиняется в совершении преступлений, предусмотренных статьями УК РФ: 159 (хищение чужого имущества в крупном размере путем обмана в составе организованной группы), 165 (причинение имущественного ущерба собственникам в крупном размере, совершенное организованной группой, при отсутствии признаков хищения), 199 (уклонение от уплаты налогов с организации в особо крупных размерах, совершенное неоднократно группой лиц по предварительному сговору), 198 (уклонение физического лица от уплаты налога или страхового взноса в государственные внебюджетные фонды, совершенное в особо крупных размерах), 160 (присвоение или растрата чужого имущества организованной группой в крупном размере), 327 (подделка официальных документов, совершенная неоднократно), 315 (злостное неисполнение вступившего в законную силу решения суда представителями коммерческой организации).
Итого — симпатичный такой букет из 7 (семи!) статей УК. У гражданина Лебедева букет пожиже, но тоже весьма внушительный.
Теперь обратим внимание на зал судебных заседаний (действо происходит в Мещанском суде Москвы). На 40 квадратных метрах имеются места: для судей — 3; для подсудимых в клетке — 2; для конвоя в бронежилетах — 10; для прокуроров, адвокатов и родственников — 30; для журналистов — 8. Между тем судебное заседание было объявлено открытым, и попасть в зал стремилось не менее 60 журналистов, а также огромное количество сочувствующих и просто любопытных. Я понимаю, что помещения, где правит наша Фемида, — не резиновые, однако не так уж сложно было предусмотреть огромный интерес к процессу и соответственным образом к ним — и к интересу, и к процессу — подготовиться. А поскольку подготовка была — традиционно наша, отечественная, то традиционным был и ее результат: страшная давка перед входом в здание суда, в коридоре и у дверей зала.
* * *
Перво-наперво государственный обвинитель г-н Шохин потребовал запретить в зале суда фото- и видеосъемку, поскольку это, дескать, “будет отвлекать внимание участников, а может быть, и суда”. Ничего необычного тут нет, в большинстве судов Европы и Америки съемка на фото- и видеокамеры изначально запрещена. Я лишь хотел обратить внимание читателей на формулировку прокурорского требования. Любой западный судья немедленно устроил бы выволочку прокурору, сказав, что суд в состоянии самостоятельно решить, отвлечет ли что-либо его внимание. В нашем же случае судья г-жа Колесникова безропотно выполнила требование обвинителя, продемонстрировав тем самым, кто кому в нашем суде подчиняется и кто тут главный.
Г-на Шохина, надо сказать, кое-кто называет “настоящим профессионалом”. Не смею возражать, поскольку не имею для этого данных. Однако уже первый день процесса дал немало поводов для сомнений в профессионализме государственного обвинителя. Платон Лебедев в очередной раз (в какой именно, не знаю: сбился со счета) ходатайствовал об изменении ему меры пресечения. К прежним доводам — дескать, и опасности общественной он, Лебедев, не представляет, и не сбежит — прибавился еще один. Дело в том, что при последнем продлении срока содержания его под стражей вопрос о мере пресечения в открытом судебном заседании не обсуждался. А как же он обсуждался? — спросите вы. Ну, или вообще не обсуждался, или так, как всё у нас делается: кулуарно. А это, между прочим, — грубейшее нарушение международного и российского законодательства. И если встать на формальную точку зрения, то в настоящее время г-н Лебедев пребывает под стражей незаконно.
И что же гособвинитель? А вот что.
Во-первых, по словам г-на Шохина, подсудимый, будучи на свободе, может оказать давление на свидетелей. Каким образом? Ну, связи у него, у подсудимого, обширные...
Такой вот “юридический” аргумент. Между прочим, обширные связи можно и из-за решетки использовать. Не хуже, чем на свободе.
...А во-вторых, продолжал г-н Шохин, подсудимый, оказавшись на воле и имея несколько загранпаспортов, может натурально сбежать, несмотря на все заверения в отсутствии подобных намерений.
Тут г-н прокурор либо всех нас за дураков держит, либо... Ну как — сбежать? А многочисленные соглядатаи? А бдительные пограничники? А Интерпол? А...
Председательствующая на процессе г-жа Колесникова безропотно утвердила и это требование обвинителя, оставив Лебедева под стражей. И в отношении Ходорковского — тоже утвердила и тоже безропотно. Оставила и его под стражей. Чтобы никому не было обидно.
Обосновывая свое ходатайство, Михаил Ходорковский сказал:
“В моем понимании содержание человека под стражей до суда возможно только в том случае, если доказано, что он совершает или может совершить дополнительное правонарушение по сравнению с тем, что предъявлено в обвинительном заключении. В отношении меня ничего такого доказано не было. Мое дело создает прецедент для всего правосудия — это приводит к содержанию под стражей до суда сотен людей”.
Все-таки наивные они, эти олигархи. Как дети, право слово. Никакого прецедента не нужно, он уже давно создан. Не сотни, а сотни тысяч обвиняемых находятся у нас до суда под стражей без всяких на то оснований. Потому что если один из тысячи все-таки сбежит, то его придется искать, а это никому не хочется, да и денег стоит. А свобода — она у нас бесплатная. Иначе говоря — дармовая. Значит, не стоит ничего.
* * *
Собственно, на этом первый день судебного процесса завершился: один из адвокатов болен, дальнейшие слушания подсудимые попросили отложить до его выздоровления. Казалось бы, заурядный и мелкий эпизод. Но и тут гособвинитель сумел отличиться. “Полагаю, что в отсутствие защитника Падвы можно продолжать судебное разбирательство”, — заявил г-н Шохин.
Такого даже г-жа Колесникова не вынесла, пришлось ей все-таки ставить прокурора на его прокурорское место. То есть — на место стража закона. “Это одно из основных прав подсудимого”, — объявила г-жа Колесникова.
Сей юридический ликбез для государственного обвинителя наводит на весьма грустные размышления. Возможно, г-н Шохин не знаком с основополагающими принципами юриспруденции. Что плохо. Или же все-таки знаком, но сознательно их игнорирует. Что еще хуже.
Впрочем, поскольку процесс наверняка затянется, у нас будет еще возможность поближе познакомиться со всеми его участниками.
