В минувшее воскресенье умер космонавт номер три Андриян Николаев. По мистическому стечению обстоятельств советские космонавты уходили из жизни в том же порядке, в котором улетали в космос. В 1968 году не стало первого покорителя Вселенной Юрия Гагарина, затем скончался Герман Титов, третьим оказался Андриян Николаев.
Наша встреча с Андрияном Григорьевичем состоялась несколько месяцев назад в здании Государственной думы.
— Знаешь, не хочется беседовать в рабочем кабинете, может, пройдем в более светское местечко? Здесь в соседнем ресторанчике меня все официанты знают, нас хорошо примут, — предложил он.
Светским местечком оказалось кафе в помещении гостиницы “Москва”. На входе швейцары отдали третьему советскому космонавту честь.
Андриян Николаев вошел в историю как космонавт номер три. Он первый провел в космосе больше суток, первым отвязался от кресла и попробовал парить в невесомости, первый испытал на себе всю тяжесть земного притяжения.
После полетов Николаева прошло больше сорока лет. Но время не стерло из его памяти даже малейшие детали тех событий. В свои семьдесят четыре года Андриян Григорьевич вспоминал о былых полетах, как будто совершил их вчера. Не мог он забыть и свой первый брак с Валентиной Терешковой. Но о личной жизни предпочел не говорить. Инициатором развода, по словам моего собеседника, стала сама Терешкова. Говорят, она долго не решалась порвать семейные отношения. Ведь в те времена партийные органы отрицательно относились к расторжению брака. Тем более когда человек был на виду не только у всей страны, но и всего мира. В конце концов Валентина Владимировна набралась храбрости и пошла на прием к Генеральному секретарю ЦК КПСС Брежневу. Леонид Ильич “благословил” развод звездных супругов. У Андрияна Григорьевича тогда случился инфаркт, после чего он несколько месяцев провел в больнице...
— Андриян Григорьевич, признайтесь, испугались, когда вам объявили, что полетите именно вы?
— Нисколечко. Наоборот, была необыкновенная радость. Третьим мог стать любой. Когда вынесли вердикт, многие коллеги завидовали мне... Некоторые даже перестали общаться.
— Наверняка вы мечтали оказаться на месте Гагарина?
— Каждый хотел. Но я заранее знал, что меня никогда не пошлют первым, хотя физически я не уступал Гагарину. Почему? Потому что наше великое государство первым запустило бы в космос только русского человека. Я по национальности чуваш. Разве представителю маленькой нации могли доверить совершить такой подвиг?
— Перед полетом Государственная комиссия брала с вас подписку о неразглашении?
— Подписку брали гораздо раньше, когда принимали в отряд космонавтов. За полтора месяца до моего полета я взял отпуск на неделю. Уехал в деревню, где общался с матерью и братьями. Я никому не рассказал о предстоящем полете. О том, что я полетел в космос, моя мама узнала по радио. Конечно, она была в шоке! В тот день у нее стало плохо с сердцем. Она думала, что больше не увидит меня живым.
— Первый раз вы провели в космосе четверо суток. Почему именно такой срок был выбран?
— За четверо суток можно облететь вокруг Луны и вернуться на Землю. Ученым и врачам нужно было знать, может ли человек столько времени жить и работать в космосе. “Если трое суток все будет нормально, на четвертые пойдешь?” — спросил Королев. “Обязательно”, — не раздумывал я. На третьи сутки моего пребывания в космосе он вышел на связь. Он ничего не успел сказать, я перебил его: “Самочувствие отличное, готов пойти на четвертые сутки”.
— Помимо программы выживания какую еще задачу вы выполняли?
— Мне тогда поручили ответственное задание: отвязаться от кресла и в “свободном плавании” в салоне корабля впервые испытать, как себя чувствует человек, паря в невесомости... Ведь ни Гагарину, ни Титову не разрешили отвязываться. Например, Герман так и просидел, привязанный к креслу, целые сутки. В невесомости я выполнял движения сальто, вперед, назад. Обо всем происходящем докладывал на Землю. После этого испытания важно было вернуться обратно в кресло и привязаться, иначе вернуться на Землю не предоставлялось возможным, ведь катапультирование было рассчитано на космонавта, привязанного к креслу ремнями. Я выяснил, что в невесомости возвращаться на рабочее место легче, чем на Земле.
— Как оценили ваш подвиг?
— Мне присвоили звание Героя Советского Союза. Правительство подарило “Волгу” и новую, полностью обставленную 4-комнатную квартиру в Чкалове. Когда я зашел туда, не поверил своим глазам — шикарные ковры, дорогая мебель, красивые занавески, люстры, хрусталь, посуда на двенадцать персон, даже штопор на столе лежал. В шкафу висела новая одежда — два костюма, пальто, рубашки и лежало нижнее белье.
— Зарплата у космонавта №3 была высокая?
— Нет, мне платили чуть больше, чем рядовым офицерам.
— После вашего второго полета в медицинской литературе появилось понятие “эффект Николаева”?
— Это связано с адаптационным периодом, который проходил после нашего 18-суточного полета с Виталием Севастьяновым на “Союзе-9” в 1970 году. На орбите мы быстро привыкли к невесомости, и работа прошла на ура. Тяжело было после полета привыкать к земному притяжению. Организм в невесомости сильно ослаб. Мое сердце в объеме уменьшилось на 12 процентов. Тогда врачи сомневались, выживем ли мы вообще после такого полета. На Земле сердце работает под нагрузкой, кровь имеет вес, а в состоянии невесомости веса нет, и мышцы сердца работают вхолостую, без напряжения, поэтому сердечные мышцы отмирают. После этого полета я не то что вставать, сидеть не мог. Период адаптации длился около месяца.
Зато полет на “Союзе-9” помог в дальнейшем правильно планировать длительные полеты. Ученые пришли к выводу, что на орбитальных станциях надо создавать условия для занятий физкультурой. Так в космосе появились бегущая дорожка, велоэргометр, а также специальный костюм, надеваемый перед приземлением.
— Ходят слухи, что космонавты — народ загульный? Вы любили покутить?
— Лично я всегда избегал всяческих увеселительных мероприятий. Я ведь из всей команды космонавтов самым скромным был. Характер такой. Например, после окончания лесотехнического техникума меня назначили мастером по лесозаготовкам в Карелии. Мне тогда было 18 лет. Ох, как меня наши женщины критиковали. “Что за мастер — не пьешь, не куришь, матом не ругаешься”, — смеялись они. А я как нецензурное слово слышал, сразу отворачивался и уходил. Однажды поздно вечером пошел делать обход по мужским и женским баракам. Захожу к нашим женщинам, смотрю, а к ним все мужики переселились, занимались там черт знает чем. Я тогда сильно засмущался, закрыл дверь и ушел. С тех пор от любых обходов отказывался.
— Как же такой застенчивый парень сделал предложение первой женщине-космонавту?
— Когда мне задают такой вопрос даже близкие друзья, я отвечаю: “О Терешковой лучше не говорить”. От этого брака у меня осталась дочь Алена. Но даже с ней я никогда не затрагиваю тему матери. Правда, когда Лена вышла замуж и ушла от Валентины, я огорчился: “Замуж — это хорошо, но зачем от матери уходить?”. Больше я не говорил с ней о Валентине ни слова. Лена часто пыталась выяснить, почему же мы расстались, но я всегда молчал. Раз так случилось в жизни, зачем об этом говорить. Вот только я часто думал: если мне так тяжело одному, то как себя в подобном положении чувствует Валя? Но позвонить ей за много лет я так и не решился.
— Второй раз вы так и не женились?
— Нет. Чтобы жениться, надо найти женщину-друга. А таких в наше время, особенно в моем положении, встретить трудно. Я ведь уже не молодой человек, меня обмануть легко. А потом я уже давно не верю в искренние отношения между мужчиной и женщиной. Видно, суждено мне помереть одиноким холостяком...
