Таганка начинается не с Таганской площади или Яузы, как может показаться, судя по ее прежнему названию — Заяузье. Первая на нашем пути Яузская улица появилась, когда сломали стену Белого города со всеми воротами. На месте крепостных укреплений возникли бульвары, которые опоясали Москву от устья Яузы до Замоскворечья.
Бульвары не разделили судьбу Садового кольца, где вырубили вековые деревья. В сталинской Москве, когда вовсю начали созидать “образцовую столицу социалистической родины”, в мозгах отцов города шевелились подобные мысли относительно бульваров. В те дни авиаконструктор Александр Яковлев встречался со Сталиным. После доклада хозяин пригласил его и премьера Молотова к столу, за которым произошел такой диалог:
— Ну как дела, что говорят в Москве?
— Мне кажется, сейчас один из самых злободневных вопросов — это уничтожение бульваров на Садовом кольце. Москвичи очень огорчены и ломают голову: для чего это сделано? Ходит множество слухов и версий…
— Ну и чем же объясняют?
— Одни говорят, что это делается на случай войны для более свободного прохождения через город войск и танков. Другие — что опять-таки на случай войны. При газовой атаке деревья будут сборщиками ядовитых газов. Третьи говорят, что Сталин не любит зелени и приказал уничтожить бульвары.
Вождь не взял на себя вину за гибель бульваров Садового кольца, оправдывался, что лишь предлагал “привести улицы в порядок, убрать чахлые растения, которые не украшали, а уродовали вид города и мешали движению”.
— Ну а как же насчет Тверского бульвара? Будут рубить? — спросил Яковлев.
— Не слышал. Откуда вы это взяли?
— Все так говорят.
— Ну, думаю, до этого не дойдет. Как, Молотов, не дадим в обиду Тверской бульвар?
Бульвары Сталин не дал в обиду. Москву, народ и армию — не пощадил.
По Яузской улице градостроители прошлись с топором в два приема, до войны и в 1975 году. С четной стороны не осталось ни одного строения. Взамен домов разросся сквер. Разрушили старинную в стиле барокко церковь Николы в Кошелях с приделами и колокольней. Сделали это безо всякой необходимости. Просто так. На месте храма — пустое место у остановки троллейбусов на мосту. По одной версии, в Кошелях существовала слобода, занятая выделыванием кошельков. По другой версии, из росших на берегу Яузы камышей плели кошели, плетеные корзины. По третьей версии, здешние жители промышляли рыбу кошелями. По четвертой версии, на мельнице у берега Яузы получали, просеивая молотое зерно, кошельную муку.
Точно известно, церковь Николы в Кошелях впервые помянута по случаю страшного пожара 1547 года, когда еще слыла деревянной. Каменной ее сделали в царствование Петра. Прихожане в 1690 году выбрали Иакова Петрова Сафьяникова старостой, наказав “быть ему у тое церкви в старостах у церковного каменного строения, до которого времени церковь Божия совершена будет”. Случилось задуманное не скоро. Освятили храм в 1706 году. Спустя полвека он перестраивался. В 1812 году французы убили священника Ивана Петрова, ставшего на пути грабителей. В лютом 1937 году прикрыть грудью церковь Николы в Кошелях было некому.
Левая, нечетная сторона Яузской улицы выглядит прежней, поражая картиной, образовавшейся после пожара Москвы 1812 года. На углу с бульварами на пепелище купеческого дома построил особняк с античным портиком профессор юриспруденции Московского университета Смирнов, совмещавший службу в императорском университете с частной практикой в суде. Купцы охотно обращались к нему за защитой, хорошо платили за услуги, что позволило профессору заиметь дом, украсивший и бульвары, и примыкающую к ним улицу. Рядом с особняком сохранилась каменная одноэтажная лавка, где торгуют после пожара третий век.
Соседствовал с купцами коллежский асессор, он же содержатель бумажной и парусной фабрики Афанасий Абрамович Гончаров. Его усадьба примыкала к улице. “Для всегдашнего поминовения родителей” он построил “своим коштом” трехъярусную колокольню, самую высокую в округе, и церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи в ее нижнем ярусе. На башню водрузили часы с курантами.
Монументальная колокольня с колоннадами считается “одним из лучших произведений барокко середины XVII века в Москве”. Тогда на стиль барокко наступал победоносно по всей Европе классицизм. Как полагают, колокольню возвел Карл Бланк, самый известный в свое время архитектор в городе, чтимый Екатериной II. Он занимал положение главного архитектора Москвы до Василия Баженова и Матвея Казакова, ставших после него исполнителями заказов царицы. Карлу Бланку принадлежит проект самого большого здания Москвы XVIII века — Воспитательного дома у устья Яузы. Вровень с его шпилем голубеет колокольня церкви Троицы у Яузских ворот.
Афанасий Гончаров приблизил эту звонницу вплотную к своему дому. Его верхний деревянный этаж сгорел в 1812 году. Нижний этаж — каменный — сохранился по Яузской улице, 1. Хорошо бы его надстроить. Фамилию Афанасия Гончарова прославила и знатная колокольня, и праправнучка, московская красавица Наталья Гончарова, жена Пушкина.
Колокольня стоит у трапезной и одноглавой церкви Троицы. Такой она стала в 1781 году — “коштом вдовы первой гильдии купеческой жены Татьяны Ильиничны Суровщиковой”. Придел Василия Великого пристроил к храму Василий Суровщиков, ее муж, названный именем святого.
За семь лет до 1917 года за деньги купца, потомственного почетного гражданина Филиппова стены внутри храма отделали мрамором и расписали. Иконостас, серебряные ризы на иконах, паникадила, утварь позолотили. Самые чтимые иконы Троицы и Тихвинской Богоматери поместили в иконостасы, украшенные разноцветным мрамором. Паникадила засияли ярким огнем электрических ламп. Светили и радовали они прихожан недолго. Храм закрыли. Срубили кресты, ободрали позолоту с глав. Трапезную и церковь заселили победившим пролетариатом. Здания использовали как конторы, склады до 1991 года. После чего вернули верующим.
По мосту над Яузой можно ездить годами и не видеть русло реки, потому что пролет широкий, 36 метров, а русло узкое, прячется под мостом и эстакадой, поднявшейся над домами Яузской улицы. Кажется, что они погрузились в землю. К домам нужно спуститься по лестнице, и тогда машины оказываются над головой, а перед глазами возникает уголок старой Москвы, с домами, переулками, фабриками и заводами.
Невероятно! В двух шагах от центра, бульваров, в разгар дня попадаешь на забытую окраину, где нет общественного транспорта и пешеходов. Близкую Москву выдает поток машин, летящий по Серебрянической набережной. Но ее тротуар безлюден и обрывается у глухого забора, не доходя до Высокояузского моста, взлетевшего над руслом. Над насыпью крутого холма громыхает Земляной Вал, там громоздятся невидимые с берега дома. А на пустынной набережной счет строений начинается с номера 27! По адресной книге 1917 года видно, что на этой набережной под №1 значился дом купца Ананьева. Все соседние здания принадлежали под стать ему купцам, потомственным почетным гражданам, незнатным домовладельцам. Сотни людей жили тогда у берега Яузы. Одно лишь владение 27 занимало “Товарищество Московского сахарорафинадного завода”. Его строения на месте, все другие сломаны по понятной причине. Взявшие власть товарищи национализировали частные дома, заселили их бедным людом, а когда пришло время капитального ремонта, снесли и засадили пустыри деревьями. Большевики в первом поколении мечтали превратить Москву в город-сад. Что из этого вышло — можете посмотреть сами.
Под номером 27 в Серебряниках над черной Яузой вместо сахарорафинадного завода я увидел неказистые стены красильно-отделочной фабрики. Между цветом речной воды и изделиями фабрики — обратно пропорциональная зависимость. Чем красочнее товары фабрики, тем темнее вода Яузы.
В истории реки выделяют три периода. В ранние века Москвы она служила круглый год путем сообщения. В теплое время по ней плыли лодки и суда. Зимой ездили на санях. В средние века Яуза покрылась мельницами, перегородившими течение. Заболотились берега, превратились в мусорные свалки. В просвещенный век Екатерины II грязную реку задумали сделать похожей на каналы Петербурга. Запруды убрали, мельницы сломали. Почистили берега. Застроили их каменными строениями. Промышленный XIX век принудил Яузу служить канализационным стоком заводов и фабрик. Они без зазрения совести сбрасывали отходы и нечистоты в русло. До войны на реке появился гидроузел с плотиной и воротами шлюза, подняли в верховьях уровень воды. Появились очистные сооружения. Но безжизненный цвет реки говорит сам за себя.
Дожило до XXI века и здание давно забытого “Товарищества Воробинской бумажно-крутильной фабрики”. В нем, судя по вывеске у дверей, функционировал Московский завод электромедицинской аппаратуры. Стены фабрики оказались живучее многих сломанных домов в переулках. Их тут, оказывается, в низине три. Скажу обо всех.
В Серебряническом переулке можно снимать фильмы о старой Москве. Самая древняя его постройка — церковь Троицы. В 1900 году в конце переулка под номером 15 появился каменный двухэтажный дом Яузского попечительства о бедных. В нем заседает Симоновский районный суд, бывший Пролетарский.
На месте суда сотни лет тешили народ Серебрянические торговые бани. Живописный и документально точный “Вид Серебрянических бань” оставил нам Жерар Делабарт, французский художник, живший в Москве и без устали рисовавший виды города, какими он любовался до пожара 1812 года. Его поражала не только необыкновенная архитектура, но и нравы и быт жителей Первопрестольной. Было чему удивляться французу, не видывавшему ничего подобного на родине. Зимой голые мужики и бабы, разгоряченные водой и паром, выбегали из номеров и кидались в сугробы снега, оглашая берег криком и смехом.
Есть и письменное свидетельство на этот счет. Русский писатель и этнограф XIX века Сергей Максимов был свидетелем таких сцен: “Из окон второго этажа, который занимал Александр Николаевич в пятидесятых годах, и мы видали виды, которые также ушли в предание: выскакивали из банной двери такие же откровенные фигуры, которые изображены на павловских гравюрах. Срывались они, очевидно, прямо с банного полка, потому что в зимнее время валил с них пар. Оторопело выскочив, они начинали валяться с боку на бок в глубоких сугробах снега, который, конечно, не сгребался...
Имелся тут же и перед окнами кабак: в банные дни не переставая взвизгивала его входная дверь на блоке с кирпичиком”.
Кабак и бани хорошо просматривались из деревянного дома, где пролетели лучшие годы жизни Александра Николаевича Островского. Оказывается, тридцать лет “русский Шекспир” прожил вдали от родного Замоскворечья, у Яузских ворот.
Известность пришла к нему не сразу. Отсюда он шел по утрам в Московский университет. Диплом не защитил, бросил факультет, по совету отца поступил на службу в Совестной, затем в Коммерческий суд. Мечтал о другой службе. Прежде чем ее получить, ходил отсюда на Девичье поле в редакцию журнала “Москвитянин”. Редактор Михаил Погодин, друг Пушкина и Гоголя, поручал ему переписку, корректуру и заметки для журнала.
“Это было тяжелое время, но в молодости нужда легко переносится”. А о доме, где он долго жил, Островский писал так: “Дом был очень удобен для того, чтобы простудиться (что мною и исполнено), и очень неудобен, чтобы писать и даже думать: у меня не было покойного угла, где бы такие операции могли совершаться без помехи”.
Где именно жил Островский у Яузы? Отец драматурга женился на дочери коллежского асессора Тесина, крупного домовладельца. Его именем назван Тесинский переулок, который стыкуется с Серебряническим. Накопив денег, Николай Островский выкупил у сыновей Тесина большую усадьбу в соседнем Большом Николоворобинском переулке. Сюда с отцом и переехал будущий драматург. Они жили с 1840 года в этом карабкающемся в гору переулочке над Яузой, там, где сейчас владение номер 7.
Отсюда спустя девять лет Александр Николаевич переехал ниже, в дом напротив бань. В пору жизни здесь к нему пришло признание, он написал тогда “Грозу” и другие шедевры, стяжавшие ему славу “Колумба Замоскворечья”.
Ни бань, ни кабака, ни дома, где жил Островский, нет. Не знает никто, где в 1775 году находился у Яузских ворот в приходе церкви Николы в Воробине двор и сад “артиллерии капитана и архитектора” Василия Баженова. Звезда придворного зодчего, создавшего грандиозный проект Большого дворца в Кремле, начала закатываться за горизонт. В том году Екатерина II прекратила строить этот дворец по проекту “артиллерии капитана”. Он мог бы превзойти масштабами Зимний дворец и резиденцию Папы Римского.
Храм Николы в Воробине, давший название переулку, высился на гребне холма, где теперь видна безликая кирпичная коробка времен борьбы с архитектурными излишествами. На холме квартировал стрелецкий полк Воробина. Деньги на храм собирали верные Петру стрельцы этого полка. Но их денег не хватало, и тогда двор, на радостях по случаю рождения наследника престола, выдал служивым 550 рублей. В феврале 1690 года родился несчастный царевич Алексей. А весной начали строить каменный храм “на пожалованные из государевой казны для рождения Алексея Петровича и за многие службы” деньги. Освящал церковь избранный в том году патриархом Русской православной церкви Адриан. Он не страшился осудить Петра за гонение на русскую национальную одежду, насильственное бритье бород, внедрение в быт курения табака.
В храме Николы произнес в январе 1918 года слово “Россия в проказе” патриарх Тихон, увидевший, какое горе несут народу захватившие власть большевики:
“Где же выход из современного печального положения нашего? Все чаще и чаще раздаются голоса благомыслящих людей, что “только чудо может спасти Россию”. Верно слово и всякого приятия достойно, что силен Бог спасти погибающую Родину нашу. Но достойны ли мы этой милости Божьей, того, чтобы над нами было сотворено чудо?”.
Чуда не произошло. Патриарха уморили. Священников расстреливали и гноили в лагерях. Все монастыри в Москве закрыли. Все ризницы храмов разграбили. Сотни церквей сломали, в том числе Николу в Воробине. Икону XVI века “Богоматерь гора нерукосечная” передали в Третьяковскую галерею. Там ее можно увидеть. Она значится в каталоге древнерусской живописи в числе ее шедевров.
Но всей той красоты, что была в переулках, давно нет. В каждом — пустыри. Когда я слышу, что в Москве негде строить, то вспоминаю эти и другие улицы, где так много места для новых хороших строений, достойных великого города. Одно такое, под золотым куполом, я увидел в переулках. В нем учатся дети в православной гимназии.
